Якудза - Силлов Дмитрий Олегович "sillov". Страница 30

— Скажем, век воли не видать тебя устроит?

— Ну, блин…

— Но если с книжками никак, можно проще, — сказал Стас. — Тогда ребенка роди.

— Чего? — выпучил глаза Афанасий. — Ты чо, в натуре…

— А ты меня, Афоня, натурой не пугай, — спокойно глядя в глаза собеседнику, сказал Стас. — Я этого добра много бачив. К тому же, ты не догнал. Вот Арнольд Шварценеггер — он когда знаменитым стал?

— Когда? — спросил уже ничего не понимающий Афанасий.

— Не тогда, когда Терминатора с Конаном сыграл, а когда на экране сначала девственником стал, а потом ребенка родил. В Штатах эта тема в принципе приветствуется. Когда мужик вместо бабы шарашит и помаленьку в нее превращается. А ты не теряйся и скопируй тему. Мышц тебе не занимать, и челюстью ты на Шварца схожий. Роди спиногрыза в натуре. За это дело мужику там сразу премия выписывается. Миллион долларов. Чарли Чаплин, покойник, завещал. А там, глядишь, тоже губернатором какого-нибудь штата сделаешься.

— Угу, — хмыкнул Афанасий. — Ты меня сначала на ПМЖ в Штаты определи, а там я тебе хошь ребенка, хошь сразу Мерлин Монро детородного возраста организую.

— Из ребра?

— Чо?

— Через плечо и на охоту. Мерилин Монро из ребра организуешь?

Афанасий самодовольно хмыкнул.

— Будь я ихним гражданином, я б и баб и бабки не только из ребер — из воздуха делал. Да мне бы и гринкарты хватило.

— Ну, ты прям Гудини…

Афанасий резко подался вперед.

— То есть ты понял то, что сейчас прогнал? — свистящим шепотом прошипел он. Рукоять охотничьего ножа словно невзначай высунулась из-под полы его куртки.

— В смысле? — неподдельно удивился Стас. — Фокусников не любишь?

Афанасий наморщил лоб.

— Каких таких фокусников?

— Гарри Гудини был известным американским иллюзионистом.

Стас почесал в затылке.

— Точно?

— Ну да. А в чем проблема?

— Вот черт, — почесал затылок Афанасий. — Это я попутался маленько. Не догнал, что ты не при делах. У нас в зоне гудини машек называли.

— А при чем здесь матрацы и американский фокусник?

— Да не матрацы, а опущенных. Которые в гудок долбятся.

Стас хмыкнул.

— Да уж. Интересные ассоциации. Но, вернувшись к теме базара, придется прийти к тому, что нету у тебя грин-карты. И пока ты не Иисус, а Афоня, пусть Витя побудет с нами, — подытожил Стас. — Подождем, присмотримся, а там и думать будем, что дальше с ним делать.

— А мне что, пешком ходить, пока ты к нему присматриваться будешь?! — взревел Афанасий.

— Ну, зачем пешком, — спокойно сказал Стас. — В гараже возьми пока белую «десятку» — и пользуйся на здоровье, пока что-нибудь новое себе не присмотришь.

— Мне?! На «десятку»?!

— Ну, уж не обессудь, братуха, — жестко сказал Стас, вставая со скамьи. — И на этом скажи спасибо. Сам лоханулся — сам и расхлебывай.

Стас забросил на плечо полотенце и направился к огромному зеркалу, которое автоматически отъехало в сторону, открывая дверной проем.

— Понятно, — тихо пробормотал Афанасий ему вслед. — Сам лоханулся — сам и расхлебывай…

Афанасий покатал на языке фразу, недоуменно качая головой. Фраза ему определенно не нравилась.

— Не, ну все-таки скажи — на кой тебе этот лошок уперся? — упрямо бросил он Стасу в спину.

Стас остановился, обернулся и сказал терпеливо и с расстановкой, как объясняет очевидное учитель напрочь бестолковому двоечнику.

— Я ж тебе уже все сказал, Афоня. Ежели лох за неделю пятерых завалил — он уже не лох, а мокрушник. А коли он при всем при этом живой и мусорами не закрытый — то это уже не просто мокрушник, а киллер-профессионал.

— Был бы он не закрытый, если б не твои связи в ментовке, — проворчал Афанасий.

— Это да. Но хрен бы его менты вычислили, если б он тогда, когда Саида мочил, не выл как волчара на всю Ивановскую. Тот мудель, который его сдал, то ли время перепутал, то ли место не то указал. То ли Витек спецам и время, и место не то назвал. А факт то, что только по вою его менты и вычислили. С кем не бывает по-первости. Себя вспомни.

— Да уж, завывает он жутко, — согласился Афанасий. — Когда он того черного здесь мочил — даже меня пробрало. Я тебе и говорю — крытый он на всю голову. Валить его надо, пока не поздно.

— Это тебе твое точило обратно очень хочется, — рассмеялся Стас. — Сказано — подождем. Валить — это всегда успеется.

Тысячу долларов он разменял в ближайшем обменнике. Почта тоже была рядом, и десять тысяч рублей Витек отправил сестре в деревню, рассудив здраво, что ежели отправить больше, то Галька сдуру сразу же примчится обратно — мол, коли такие деньги шлет, то точно — влип братец в историю по самые уши. А может и не примчится. Может, не отошла еще от событий недавних. Но по-любому, рисковать не стоило. Не нужно сестре всего этого — Стаса, Насти, навороченных авто, новой странной Витьковой работы…

«А мне оно нужно?»

Желудок подал сигнал снизу. Что, может, все это и не нужно, но кушать-то надо регулярно.

В старом универмаге, теперь гордо именуемом «Супермаркет», Витек, погруженный в свои мысли, на автомате купил батон хлеба, пакет сока и пару банок чего-то консервированного с красивой иностранной наклейкой на боку.

Машину свою, отбитую ночью у угонщиков и слегка ими подпорченную, Витек еще с утра сдал в автосервис. А автобуса как назло не было и в помине. Две бабки на остановке, кутающиеся в ветхие демисезонные пальто, ругали отсутствующий общественный транспорт, высказываясь громко и нелитературно.

Визгливые старушечьи голоса мешали думать и действовали на нервы. Витек нерешительно поднял руку.

Первый же, проезжавший мимо «жигуль» услужливо повернул в сторону невзрачно одетого паренька.

«Пахну я что ли этими баксами?» — подумал Витек. Прежде, во времена хронического безденежья, поимка бомбилы в редчайших суперэкстренных случаях была делом томительным и почти безнадежным.

Старухи на остановке тут же забыли про автобус и переключились на Витька.

— Зажирели, буржуи! Напились нашей кровушки, по миру пустили, а теперь на антомобилях разъезжають! Молодой, постеснялси бы…

Витек резко захлопнул дверь.

— Во плесень здорова выступать!

За рулем сидел жизнерадостный дедок неопределенного возраста. Можно было ему и шестьдесят дать, можно и восемьдесят, но от дедка шли почти осязаемые волны упругой энергии. Весь он был какой-то шустрый, вертлявый, не по возрасту полный сил. Не сиделось ему на месте. Казалось, сейчас выскочит дед на полном ходу и помчится рядом со своей лохматой, но ухоженной «шестеркой», чуть придерживая ее за руль, чтоб с дороги в кювет не свалилась.

— Всем недовольны, клюшки старые. Все по коммунизму тоскуют. А дело-то не в коммунизме. Им кто виноват? В молодости нарожали придурков, а те теперь в подъездах квасят на троих да у мамок пенсии воруют, когда на пузырь не хватает. Воспитывать надо было своих абортов, а теперь поздно мандеть да слюнями брызгаться. Вот у меня сын — автомойку собрал своими руками, свой бизнес открыл. Дочку я за нового русского отдал. И сам вот работаю. И не потому, что денег мало, — детям спасибо, не забывают старика — а потому, что не привык без дела на чужой шее сидеть. Двух любовниц молодых имею — их года вместе сложить, как раз мои и будут. Я ж всю войну прошел, три дырки в организме фрицы проковыряли, желудок мне хирурги напрочь отстригли, кишки вместе сшили — и все живой. И жить буду, потому что жить хочу, а не гнить…

Витек не любил общаться со стариками. Разные поколения — разные интересы, другой взгляд на вещи, непонимание и часто нежелание понимать… А тут слушал — и восхищался.

— Бать, а убивать тебе на войне приходилось? — спросил.

— А как же? — живо отозвался дедок. — Пяток фрицев вот этой самой рукой на тот свет отправил.

«Пяток. За всю войну. А я — за неделю».

— И как?

— Что «как»? — удивился дед.

— Ну… как оно потом?

— Потом? А никак. Ты когда клопа раздавишь — как оно?