Все демоны моего мужа (СИ) - Райнеш Евгения. Страница 7

Я помыла чашки, пока он грузил наши вещи в машину, и уже натягивала шапку на пороге, когда в дом вошел плечистый высокий мужчина в куртке защитного цвета, похожей на военную. На куртке красовался знак «МЧС».

— Здравствуйте, — улыбнулась ему я.

— Я хозяин отеля, — виновато произнес он, — извините, что не смог вас встретить. Срочно вызвали по службе. Жуткая авария, всю ночь дыры латали.

— Ничего страшного, — вежливо ответила я. — Кстати, спасибо за круассаны.

— Какие круассаны? — он смотрел на меня удивленно взглядом человека, который не спал сутки.

— Утром. Свежая выпечка. Очень вкусно.

— Я только что пришел, — опять же устало произнес он. — И ничего не знаю про круассаны.

Тут никого больше не было.

Последней фразой он посеял некоторую панику в моей душе, потому что я до последнего надеялась, что ночной разговор мне пригрезился во сне, и никого, кроме нас с Владом, в этой гостинице действительно не было. Но Влада почему-то спрашивать ни о чем не стала. И даже не намекнула, что меня тревожит кое-какое обстоятельство.

Он закрыл за собой широкие ворота и вернулся в машину.

— Итак, где сегодня начнется наше путешествие?

Я ответила:

— Знаешь, мне почему-то очень хочется домой. Поедем домой?

— Да ты что! — удивился Влад. — Мы так долго сюда ехали! Как же знаменитая крепостная стена?!

— Я .... плохо, — меня действительно тошнило, — плохо себя чувствую. Боюсь, что тебе одному придется бродить по стене.

Влад положил мне руку на лоб.

— Да, вроде, температуры нет....

— Говорю же, мне нездоровится.

Мы выкручивали на главную дорогу по запутанным извилистым улицам низкого района, и мне стало очень обидно, что после всего произошедшего, Влад весело крутит руль и мурлычет себе под нос какую-то песенку, как ни в чем не бывало. Отравив мне желание радоваться и воздух, который теперь вызывает тошноту, он собирается получать удовольствие от путешествия, в которое мы отправились вместе. Это было слишком.

Он хитро и лукаво улыбнулся:

— Ладно, на стену не поедем. Что мы на тех стенах не видели? В конце концов, кремлевские стены есть в каждом уважающем себя городе с историей. А вот.... Точно! У меня есть сюрприз для тебя! Я знаю, куда мы поедем сейчас!

И Влад развернул машину и остановился. Хитро поглядывая на меня, он что-то перенабрал в навигаторе, и мы опять заколесили по переулкам, выбираясь на трассу.

***

Дорога вывела нас сначала за околицу. Большой, просматриваемый из любого места города, сияющий массивными куполами храм остался за спиной, и мне почему-то совсем не хотелось к нему возвращаться. Теперь этот чудесный, ни в чем не виноватый храм остался у меня в памяти, как один из символов вчерашнего ужасного происшествия.

Влад был в прекрасном расположении духа, шутил, как обычно, мурлыкал обрывки каких-то песенок, иногда взглядом приглашая меня присоединиться к своему вокалу. Я молчала, хотя сидеть такой надутой мне самой не доставляло ни малейшего удовольствия. Но как-то не веселилось мне.

Печальные голые мартовские березки на обочине шоссе опять сменились лесом, не очень массивным, скорее домашним, для прогулок. Мы завернули по ходу указателя, на котором значилось «Тленово» в небольшую деревушку. Ничем особо не примечательную, как большинство из них в нашей глубинке ранней весной.

Впрочем, даже самые ухоженные города в марте становятся зачуханными, как беспризорники. Из-под начавшего таять снега вылезают все скрытые до поры до времени белым покрывалом грехи. Окурки, банки, клочки разлагающейся бумаги и прочие прелести человеческой жизнедеятельности. Серое тоскливое небо, опрокинутое на расквашенную тающими снегами землю, не прибавляет ощущения праздника жизни. Единственное, что греет душу, так это осознание того, что надежда нас не обманет, и скоро будет лето. Будет лето? Опыт прожитых лет и пробивающееся через хмарь робкое, и ещё холодное солнце, обещают, что будет.

Вскоре деревня закончилась. Остались позади низкие, пригнутые тяжестью бытия и времени дома с полузакрытыми глазами-окнами, большая машина почти на проезжей части с надписью «Флюорография», к которой тянулся хвост очереди из обреченно переминающихся с ноги на ногу терпеливых селян. Мы проехали небольшую импровизированную ярмарку, которая ярко-кислотным пятном из халатов, носков и каких-то невероятных юбок, зазывала печальных редких прохожих. Ещё немного отъехав из Тленово, мы притормозили перед указателем «Историко-архитектурный комплекс «Усадьба Менишевых», и свернули по стрелке.

— Усадьба Менишевых? — я с благодарностью посмотрела на Влада. Забитая радость тихонько начала подниматься из глубины моего существа. Муж, очень довольный собой, кивнул. И не смог удержать улыбку. Сюрприз получился.

Я выскочила из машины, как только Влад остановил авто, и оглянулась на него. Муж неторопливо снимал навигатор, и улыбнулся мне отражением в мутных от дорожной грязи окнах:

— Да беги уже, беги! Знаю, как тебе не терпится.

Такие места для меня — места силы. Я напитываюсь концентрированным волшебством. Потом эта энергетика, переработанная где-то в глубинах того, что называется мной, превращается в сказки.

Влад подошел, когда я стояла на подмерзшей скользкой тропке у холма, на котором необычной луковкой расположился Храм Святого духа. Лик Спасителя с западного фасада церкви взирал на меня выпуклой мозаикой рериховского взгляда, усиленный пустыми глазницами окон. Со Спасом нерукотворным хотелось говорить наедине, в пустоте и тишине. Эти выбитые фрагменты потрясающего геометрического оконного переплёта словно приближали небо к земле, храм не был чем-то помпезным и карающим. Он был своим, человеческим, так как познал страдание, унижение и насилие.

— Он может понять человека, — сказала я Владу, кивая на это ни на что не похожее сооружение, которое одновременно напоминало и египетскую пирамиду, и буддистскую пагоду.

Влад догадался, что я имею в виду.

— Ты знаешь, что храм так и не был освящен? — тихо спросил он, приобнимая меня за уже озябшие плечи.

— Читала, — кивнула я. — Княгиня Ольга Менишева и художники, поддерживающие идеи Лашкино, мечтали создать памятник, в котором бы сочетались многие конфессии. Не мудрено, что они нарушили каноны ортодоксальной церкви. Из-за этого храм и не был освящен.

Тишина. Слепящее, но холодное солнце. Под нашими ногами сразу заскрипел загородный первородный снег, мы поднялись на холм вместе. Смальтовая мозаика Спаса по мере приближения становилась все уязвимей, лик расплывался, становился все огромнее, из накрепко заколоченного здания храма повеяло запустением. Я хотела было заглянуть в одно из выбитых окошек внутрь, но поняла, что это ничего нового мне не даст. Просто уже знала, что увижу там. То же самое, что и во всех заброшенных творениях рук человека. Горькую пустоту.

— «Русские Афины», — произнес как-то горько, молчавший до этого Влад.

— Когда-то были, — мне тоже было ужасно жалко эту усадьбу, в которой сто лет назад кипела творческая жизнь и надежда на будущее.

— «Холмы, белые березы, золотые кувшинки, белые лотосы, подобные чашам жизни Индии, напоминали нам о вечном пастухе Леле и Купаве, или, как бы сказал Индус, о Кришне и Гопи», — Влад открыл смартфон и зачитал вслух слова Рериха об этих местах. — Ты пойдешь в музей?

— А ты — нет? — спросила я, уже предугадывая ответ.

— Не могу. — Опустил глаза Влад. — Я лучше у Храма ещё немного поброжу. Тянет он меня чем-то. Хочу посмотреть, где тут могла быть усыпальница князя Менишева.

Влада почему-то всегда тянуло к погостам. Он любил бродить по Новодевичьему кладбищу, в Троице-Сергеевой лавре его влекли усыпальницы, в Новоспасском монастыре — места захоронения династии Романовых. Тянул меня от надгробия к надгробию, вслух зачитывая имена и даты, а я всегда покорно плелась за ним. Что поделать, Влада влекла смерть, а меня — жизнь. В конце концов, утешала я себя, это две стороны одной медали под названием сущее.