Хабаров. Амурский землепроходец - Демин Лев Михайлович. Страница 20

   — Неплохие стремления. Только поставил бы ты перед собой более ясные цели. Ты слышал, Ерофей, что-нибудь о великой сибирской реке Лене?

   — Да, слышал, есть, мол, такая река. Вблизи устья в весеннюю пору разливается она до необыкновенной ширины, говорят, с одного берега другой не увидишь.

   — А кто живёт по берегам Лены, слыхал?

   — От людей, промыслом зверя занимающихся, слышал, что главные жители Ленского края — народ саха. Эти разводят скот. А ещё кочуют по тайге разные басурмане, нехристи.

   — А ведомо тебе, как попасть на Лену? Какая дорога ведёт на эту великую реку?

   — Нет, неведомо. Не слыхал об этом.

   — Так вот знай... Один путь — морем. Для этого нужны крепкий коч, способный выдержать непогоду, удары волн. Обогнув великий полуостров Таймыр, можно попасть в устье Лены. Путь этот морем опасный, рискованный. На этом пути можно встретить даже в летнюю пору нагромождения льдов, сплошные заторы. А другой путь — через Туруханск — тебе известен. Невдалеке от него Енисей принимает большой приток — Нижнюю Тунгуску. По ней надо подняться вверх и достичь изгиба реки — здесь она круто поворачивает на юг, — к этому изгибу довольно близко подходит крупный ленский приток Вилюй. Нужно только преодолеть Чечуйский волок, и ты — на Вилюе, по нему спустишься и достигнешь Лены. Есть, вероятно, и южный путь из Енисея в верхнюю Лену, но о нём мне не удалось собрать достоверных сведений.

   — Вот видите, Андрей Фёдорович, вы, воеводствуя в Мангазее, делали полезное дело. Собирали сведения об открытии новых путей на восток, которые наверняка любознательным людям пригодятся. Разве не так? А ваш напарник тем временем лиходействовал и строил против вас козни. Но русские-то мужики оказались не такими дурными, как он думал, и в козни его не втянулись. Верю, что ваш отъезд из Мангазеи вызвал у большинства тамошних людей глубокое сожаление.

   — Рад, коли это так.

Беседа Ерофея Павловича Хабарова с Палицыным затянулась надолго.

   — Лена ждёт русских людей, предприимчивых, деятельных. Я так и написал в своей отписке, мол, вверх по Лене и по Ангаре можно пашни завести, на Лене соболей много, и будет та Лена-река другая Мангазея. Поезжай, Ерофей Павлович, на эту великую реку и дерзай. Я тоже везу в Москву бумаги в разными сведениями, собранными мною от знающих людей.

Миновали Ярославль, Ростов Великий, Сергиев Посад. Ерофей Павлович всё обдумывал слова Палицына о Лене, Ленском крае, по существу, это был призыв участвовать в освоении дальних и не изведанных ещё земель. Своими размышлениями он делился с братом, пересказал ему и свой разговор с Андреем Фёдоровичем.

Беседа с Никифором прервалась, когда обоз въезжал в оказавшийся на пути город. В Сергиевом Посаде сделали продолжительную остановку. Возглавлявший обоз Демид отстоял обедню в главном храме Троице-Сергиева монастыря, а братья Хабаровы после неё зашли в монастырские церкви, поговорили с монахами.

   — А не податься ли нам на Лену? — спросил Ерофея Никифор, когда Сергиев Посад остался позади и обоз продолжал движение к Москве.

   — Подумаем, подумаем, братец, — ответил Ерофей.

Человеку, впервые попавшему в Москву, сей огромный город казался муравейником с той лишь разницей, что здесь суетились и куда-то спешили не муравьи, а живые люди. По мере приближения к центру города, к Кремлю и Красной площади, людской поток увеличивался, уплотнялся. По сторонам центральной площади города протянулись торговые ряды, а в людской толпе сновали разносчики с лотками и жбанами, выкрикивая на все лады названия товаров.

   — Сбитень, сбитень. Вкусный сбитень...

   — Пирожки горяченькие, с пылу, с жару...

Прибывшие в столицу устюжане поражались обилием храмов. Среди них были и каменные громады, увенчанные пятиглавием, и совсем малые убогие бревенчатые церквушки с одной-единственной главкой. Один из спутников братьев с видом знатока — не раз приезжал в Москву с обозом товаров — произнёс:

   — Москвичи говорят, что у них тут сорок сороков храмов.

   — Это правда? — спросил бывалого человека Ерофей.

   — Коли и не совсем правда, то всё равно много. Кто сосчитал? Коли сорок сороков — значит сорок раз по сорок. Зело много. Не сразу и сосчитаешь.

Красная площадь и Кремль вызвали у приехавших восхищение. Высокие кремлёвские стены, сложенные из красного кирпича и увенчанные зубцами открывали лишь крыши царских палат и купола храмов. Вдоль кремлёвской стены, снаружи её, шёл глубокий ров. В него сбрасывали тела казнённых преступников. Устюжан заинтересовал храм на краю Красной площади, у спуска к Москве-реке. Сколько же всех куполов-луковиц увенчивало подкупольные барабаны храма? Ерофей Павлович пытался сосчитать, да всё сбивался со счёта. Все главки отличались одна от другой и не повторялись.

   — Это храм Покрова, а иначе храм Василия Блаженного, — пояснил Хабарову бывалый человек. — Жил такой юродивый во времена царя Ивана Грозного. Церковь его почитает.

   — За что ж почитать жестокого царя?

   — Эх ты, непонятливый. Я же про Василия Блаженного говорю. Не боялся божий человек самому грозному царю правду-матку говорить.

Купеческий обоз из Великого Устюга достиг своей цели, двора богатого московского купца, приходившегося родичем устюжанину.

Ерофей Павлович подошёл к Диомиду.

   — У нас с братом свои дела в Москве. Покину вас. Когда в обратный путь тронетесь?

   — Недели через две, не раньше. Надеюсь, к тому времени все дела улажу, московских товаров закуплю. Возвращайтесь с нами.

«Возвращусь с тобой, коли в темницу из приказа не спровадят», — подумал Хабаров, но купцу, разумеется, этого не сказал.

Отыскать храм Василия Великого в Тропарях братьям Хабаровым помог слуга Демидова московского родича. Они долго шагали по лабиринту узких извилистых переулков. Иногда переулок заканчивался тупиком, и тогда казалось, что провожатый заблудился, он принимался расспрашивать встречных прохожих, но потом кое-как, проблуждав по сплетению переулков, всё-таки вывел гостей к небольшому одноглавому храму Василия Великого.

Ерофей Павлович уверенно вошёл в храм и спросил у пожилой женщины, торговавшей свечами:

   — Скажи мне, матушка, где здесь по соседству проживает ваш прихожанин Андрей Фёдорович Палицын?

   — Это тот, что, кажись, вчерась возвратился из дальних краёв?

   — Тот самый.

Палицын встретил братьев Хабаровых приветливо, сразу пригласил к столу.

   — С дороги-то небось проголодались, братцы...

   — Не извольте беспокоиться. Мы сыты... — сдержанно ответил Ерофей.

   — Так принято говорить, но я-то вижу, что проголодались.

После сытой еды повели деловой разговор.

   — Подумал я, Ерофеюшка, и решил, что негоже тебе наносить визит в Казанский приказ наперёд моего визита, — начал свою речь бывший воевода. — Постараюсь подготовить твой, и буду оберегать тебя от возможных лихих нападок чиновной братии.

Следует пояснить, что Казанский приказ управлял сибирскими просторами ещё в течение нескольких лет. Обширность подведомственной земли вызвала настоятельную необходимость создать особый Сибирский приказ, который и был создан в 1637 году. Новый приказ, отделившись от Казанского, стал управлять огромной по территории восточной частью государства, лежащей за Каменным поясом.

   — Завтра наведаюсь в Казанский приказ, — продолжал Палицын, — между делом упомяну и о злоупотреблениях Кокорева, и о широком недовольстве им со стороны промышленных людей. Как бывший воевода напомню приказным людям, что промысловики приносят государству великий доход, а значит, не пристало, обижая промысловиков, отваживать их от прибыльного промысла. Выгодно ли это государству?

   — Справедливо сказано, — согласился с Палицыным Ерофей Павлович.

   — А коли считаешь намерение моё справедливым, наберись терпения. Вернусь из приказа, поведаю тебе, как меня там встретили, и тогда уж решим, как тебе надлежит действовать. Коли приказные станут огрызаться и грозиться всякими карами, попробуем добиться, чтобы принял тебя и выслушал сам глава приказа.