Хабаров. Амурский землепроходец - Демин Лев Михайлович. Страница 35

   — Уразумел.

   — Тогда повтори.

   — Меха соболиные, лисицы чёрные, чернобурые, красные, меха горностаевые, бобра, выдры, серебро, золото, драгоценные камни... Из пушного зверя главное — соболь.

   — Хорошо усвоил. А ежели возникнет необходимость принять меры, способствующие беспрепятственному поступлению ясака, что станешь делать?

   — Возьму в аманаты нескольких знатных мужиков, чтоб под таких исправно приносили ясак.

   — Вот так и действуй.

Ещё Францбеков наказывал Ерофею Павловичу создавать на Амуре надёжные опорные пункты, крепосцы или острожки, окружённые стенами, откуда могли отправляться на промысел сборщики ясака. Острожки надо было надёжно укрепить, снабдить их стены бойницами, чтобы в случае крайней нужды вести огненный бой по нападавшим.

   — И ещё, Ерофей, присмотрись — что за край тянется вдоль Амура-реки, — продолжал наставлять воевода. — Присмотрись также, что за народ там живёт, какому богу молится, возделывает ли землю, выращивает ли хлеб. Много ли всех людишек обитает по Амуру и на впадающих в него реках. Един ли это народ или разные, говорящие на разных языках. Попытайся составить чертёж реки Амур.

Хабаров выслушал напутствия Францбекова и задумался. Горькие мысли внушал Дмитрий Андреевич. И противоречивые. Ведь неглупый человек этот воевода и напутствия давал толковые, но, кажется, вызваны они не заботами о будущем крае, о людях, о местном населении. Печётся он об исполнителе его воеводской воли, Ерофее Павловиче Хабарове, который, по сути, лишь его постоянное орудие, средство обогащения. А может быть, опустился воевода Францбеков до уровня обыкновенного жулика и казнокрада, и тогда все его дельные напутствия не имеют никакой цены.

10. Поход на Амур

Стояла весна 1648 года с ночными заморозками и следами снежного покрова на тенистых склонах сопок. Караван из двух речных дощаников, вёзших около шестидесяти человек и груз, выходил с Лены в Олёкму. Гребцы сразу почувствовали, как нелегко идти вверх по извилистой реке с быстрым течением. Пришлось увеличить количество гребцов.

Невдалеке от впадения Олёкмы в Лену дощаникам Хабарова повстречалась лодка с промышленными людьми. Хабаров подал сигнал, чтобы лодка с Юрьевым и Оленем и несколькими покручениками остановилась, и пригласил Юрьева, державшегося за старшего, на свой дощаник.

   — Откуда путь держите? — спросил Хабаров после того, как они познакомились.

   — Зело тяжкий путь проделали, — ответил тот. — Недобрая река Олёкма, быстрая, порожистая. Берега безлюдны. Только редко-редко встретишь тунгусское стойбище или нашего промысловика.

   — Далеко ли сплавали?

   — До самого Амура-реки добрались. Поднялись вверх по Олёкме, потом по её притоку Тунгиру. Миновали много порогов. А за Тунгирем перешагнули через горный перевал. За перевалом оказались в речушке — не могу сказать, как она зовётся. Плыли по ней недолго и оказались в Амур-реке. Да пришлось скоро поворачивать назад.

   — Пошто так?

   — Ватага наша мала... Я с Оленем да три покрученика. А на Амуре встретились с многочисленным племенем дауров. Старались держаться с ними мирно, дружелюбно, а всё же почуяли настороженность туземцев, затаённую вражду. Нас-то, сам видишь, малая горсточка, а дауров две или три сотни, а может, и все четыре. Что бы мы могли поделать супротив целого племени? Вот ночью незаметно и пустились в обратный путь.

   — Не присоединился бы к нам, добрый человек? Дорогу к Амуру знаешь. Нам это хорошая подмога.

   — Нет уж... За лестное приглашение благодарствую, но все силёнки вымотала проклятая дорога.

   — Тогда счастливого тебе пути.

В низовьях Олёкма ещё не представляла больших затруднений для плавания. Была широка и глубока. Несколько раз на лесистом берегу встречались одинокие промысловики или мелкие ватажки. Некоторые из них охотно присоединялись к отряду Хабарова. Благодаря этому пополнению отряд вырос до семидесяти человек.

Прибрежный пейзаж постепенно менялся. Возвышенные берега превращались в горные склоны и каменистые кручи. Вдали белели хребты, припорошённые снегом. Горные склоны поросли лесом, елью и лиственницей. Плавание по Олёкме оказалось изнурительным. Река была извилистой, с быстрым течением, попадались пороги, перекаты, стремнины.

   — Злая река. Нечистая сила в неё вселилась, — ворчал кто-то из гребцов.

Перед наиболее опасными порогами высаживались на берег и тянули дощаники бечевой. На одном из каменистых перекатов судно Хабарова наскочило на острые камни, которые пропороли днище. Дощаник стал быстро наполняться водой. Хорошо ещё, что река здесь была неглубока — люди успели выбраться из него и, вытащив дощаник на берег, занялись его починкой.

Местное население встречалось на берегах Олёкмы очень редко. Вблизи вынужденной остановки отряда оказалось небольшое становище тунгусов, три чума. Рядом с ними паслось оленье стадо. В отряде Хабарова нашлись люди, свободно говорившие по-тунгусски. С помощью толмачей удалось выяснить, что обитатели трёх чумов исправно платили ясак и относились к русским дружелюбно.

Хабаров договорился со старейшиной становища. В счёт очередного ясака тунгусы снабдили отряд олениной, тем самым пополнив его запасы продовольствия.

После починки повреждённого дощаника и отдыха отряд двинулся дальше на юг. В пути приходилось делать остановки ради промысла, чтобы накормить отряд. К разгару осени, когда ночью река у берегов уже покрывалась ломкой коркой льда, Хабаров со своими спутниками достиг лишь впадения Тунгира в Олёкму. Двигаться дальше вверх по Тунгиру и преодолевать Камень, называющийся теперь Тунгирским хребтом, Ерофей Павлович не решился.

   — Как мыслите, мужики, идём дальше или зазимуем здесь? — обратился он к отряду.

Мнения разделились. Если верить словам Юрьева, плавание по Тунгиру не слишком продолжительно. Река эта берёт начало в предгорьях Каменного пояса, и путь до Амура не очень долог, хотя зимой труден, поэтому лишь немногие высказывались за продолжение путешествия. Другие стали возражать и высказываться за зимовку в устье Тунгира.

Ерофей Павлович Хабаров, выслушав всех, сообщил о своём решении:

   — Устроим здесь стоянку, срубим избы. Отдохнём, а заодно и напромышляем пушного и пригодного в пищу зверя. Когда пройдут большие морозы, на исходе зимы двинемся дальше на юг. Согласны, мужики?

Никто возражать Ерофею Павловичу не стал. В окрестностях становища оказались две юрты тунгусов-охотников. Хабаров решил воспользоваться возможностью и выведать у тунгусов всё, что им известно о южных соседях. С помощью толмача он стал расспрашивать пожилого тунгуса, бывавшего на Амуре.

   — Знаешь ли ты, что за народ живёт на большой реке за Каменным поясом? — спрашивал он тунгуса, а толмач старательно переводил.

После долгих расспросов Хабарову удалось выяснить у тунгуса, что ближайший народ, заселяющий берег Амура, — дауры. Позже русским стало известно, что дауры (а по-другому даоры или тагуры) — народ тунгусского племени, но стоящий на более высоком уровне хозяйственного развития. Дауры жили по берегам Амура, ниже слияния Шилки и Аргуни и до устья левого амурского притока Зеи, а также в нижнем и среднем её течении. Обитали они также за Амуром, в Маньчжурии. Ближайшими соседями дауров были дючеры, родственники маньчжурам. Они расселялись ниже дауров, от устья Зеи вниз по среднему Амуру и по правым амурским притокам. Оба народа уже приобщились к земледелию, выращивали рожь и овёс, разводили молочный скот и также интенсивно занимались рыболовством.

Люди Хабарова поставили для зимовья несколько изб. Времени для обнесения их острожной стеной не осталось, это было сделано только после 1650 года, когда поселение на подступах к Амуру было превращено в опорный пункт, в котором мог содержаться военный отряд.

Незначительное тунгусское население, обитавшее по Тунгиру и поблизости, относилось к русским людям дружелюбно, поэтому Хабаров и не спешил обносить избы стеной, устраивать здесь укреплённый острожек.