Возвращение чёрного (ЛП) - Андрижески Дж. С.. Страница 39

Она чувствовала себя одинокой.

Она чувствовала себя одинокой, каким чувствовал себя и страж, и она носила свою маски с терпением, с каким он стремился носить свою. Сочувствие. Любовь к тем, от кого она вынуждена скрывать своё истинное сердце. Она любила тех, за кем присматривала, хотя она скрывала от них свою истинную форму. Они не могли постичь эту форму, он знал. Это бы их испугало.

Как и истинная форма стража пугала тех, кто на него не похож.

Он продолжал наблюдать за ней, мечтая иметь возможность каким-то образом сказать ей, что он понимал, что такое — быть одному. Он мечтал иметь возможность утешить её, обнять её своими руками. Больше всего ему хотелось коснуться её, раскрыть себя ей, дать ей знать, что это безопасно.

Он думал обо всех этих вещах — когда она внезапно застыла.

Он видел это в ней. Она ушла…

Внутрь.

Как втянутый вдох, она неподвижно стояла в плывущем вокруг неё потоке пешеходов. Как будто она обратилась в камень. Как олень, почуявший льва на дереве над ним.

Он знал, внезапно и без капли сомнений, что она его почувствовала.

В те несколько кратких секунд их сердца сомкнулись, бились в тандеме. Её дыхание легко вырывалось из её груди, вторя его собственному. Он слышал её молчание, пока она прислушивалась к нему, пока она узнавала его. Он чувствовал её там, дышащей с ним, и он был…

Возбуждён.

Он был очень, очень возбуждён. Он оказался твёрд ещё до того, как осознал, что чувствует.

Это его напугало.

Ещё сильнее, когда он осознал, что она, должно быть, тоже ощутила это возбуждение.

Он наблюдал, как она прислушивается к нему, склонив голову, её ореховые глаза раскрылись чуть шире, зрачки расширились, дыхание неглубокое. Она чувствовала его там. Он знал, что она его чувствовала. Он был охотником всю свою жизнь. Он знал, когда его добыча его почуяла.

Выражаясь человеческим языком — он знал, когда его сделали.

Затем какая-то часть его захотела подойти к ней, официально представиться.

Но время для этого ещё не пришло. Он отчётливо это ощущал.

Позднее он и в этом сомневался, но в тот момент уверенность была железобетонной. Позднее он забеспокоился, что просто испугался отторжения, особенно когда его благоговение превратилось в нечто более плотское, более животное… менее чистое.

Однако в тот момент он заставил себя растаять обратно, исчезнуть.

Сейчас, спустя часы, сидя в темных ветвях дерева над другой деревянной террасой, он обдумывал их столкновение, снова и снова, прокручивая это в голове, изучая под каждым углом. Он пылал от стыда — безоговорочный провал, и что ещё хуже, провал, который он не полностью понимал. Он гадал, не была ли их встреча в Чайна-тауне испытанием.

Возможно, ему стоило подойти к ней. Возможно, ему стоило извиниться перед ней за то, что позволил себе быть увиденным — за то, что позволил своей животной природе сбежать от себя.

Возможно, она разочаровалась в нем.

С тех пор прошли часы — часы, в которые он почти ничего не делал, лишь обдумывал это, пытаясь решить, что это значило, и что случилось. Он все ещё не мог увериться.

Даже сейчас он задавался вопросами.

После того, как он оставил её на улице Чайна-тауна, он заставил себя сделаться тихим — возможно, более тихим, чем он когда-либо был, даже в джунглях и пустынях и горах, где на него самого велась охота. Он нашёл еду и воду, затем вернулся туда, где она спала, ожидая её вердикта, полный решимости занимать свой пост вне зависимости от того, просит ли она его об этом.

Он сохранит её в безопасности.

Страж продолжал смотреть через окна в квартиру, и он наблюдал за ней в этой тишине, как только она вернулась — полный решимости, что он больше её не подведёт.

Он сохранит её в безопасности. От любой личности или вещи, способной ей навредить.

Он наблюдал через окно за женщиной-полицейским. Женщина не представляла угрозы для его святой. Она тоже её защищала — присматривала за ней, смеялась вместе с ней. Вероятно, она тоже была в какой-то мере стражем. Он смотрел, как они вместе сидели на диване и разговаривали, видел успокаивающие взгляды и жесты женщины-копа, но он не подслушивал то, что они говорили.

Теперь он знал, что не имел права. Он осмелился на слишком многое.

Он подозревал, что именно поэтому она подала ему сигнал на улице. Это было предостережение.

Она почувствовала его желание. Она почувствовала, как он её хочет.

Эта мысль вызвала у него стыд. Она также вызвала у него ещё больше решительности не подводить её впредь. Он не оставит свой пост, как бы долго ему ни пришлось ждать её, что бы ему ни пришлось сделать, чтобы проявить себя перед ней. Он не оставит её и не станет больше её недооценивать. Работа крупнее его провалов, его стыда… крупнее его эго.

Бог нацеливается на наше эго, чтобы сделать нас бдительнее… чтобы пробудить нас.

Чтобы пробудить нас…

Но сон — это то, в чем это тело отчаянно нуждалось. Его навыки говорили, что он слишком долго отказывал себе в этом. Как и с едой, воздухом и водой, в конце концов, он должен был дать машине отдых. Работая целый день в маске, затем всю ночь как страж, он чувствовал, что приходит время перерыва. Прошло четыре дня. Достаточно много, чтобы замедлить его, притупить, а он не мог этого себе позволить. Он решил поспать несколько часов.

Он был близко. Он близко, и она в безопасности.

Это хорошее время.

Используя полотняный ремень, он прикрепил себя к стволу дерева, оставив пряжку спереди, чтобы он мог быстро её расстегнуть, если понадобится. Поправив меч, висящий на ремне за спиной, он уложил подбородок на грудь, обхватив руками торс и одновременно покрепче заворачиваясь в брезент камуфляжной раскраски. Как только он нашёл удобную позицию, в которой знал, что сумеет задремать, он ещё несколько секунд наблюдал за ней.

Он видел её лицо на подушке, которую она использовала на раскладной кровати.

Её глаза были закрыты. Она уже была там, в другом месте.

Он гадал, встретится ли с ней там, в их снах.

Он все ещё думал об этом, когда задремал на дереве, на котором он прикорнул.

***

Когда он проснулся, сознание стража мгновенно насторожилось.

Он настроил свои ментальные часы на два часа. Ещё даже не сверившись с наручными часами, он точно знал, что прошло два часа — он чувствовал это даже в отрыве от того факта, что ему было известно, как его тело и разум работали вместе в таких вещах. Он все равно посмотрел на часы, поскольку подтверждение — это тоже то, что он делал по привычке.

Два часа. В точности.

Его глаза переместились к окнам напротив того места, где он пристегнул себя к массивному стволу тихоокеанского кипариса.

Он тут же застыл.

На кровати сидел мужчина, неподвижный как статуя.

Он был огромным мужчиной. Мускулистым. Страж не видел его лица.

Он задержал дыхание, наблюдая, как мужчина смотрит на его возлюбленную святую во сне. Сердца стража болезненно загрохотало в груди, когда мужчина протянул руку, осторожно убирая тёмные волосы с её лица, не разбудив её.

Не отрывая глаз от окна, он расстегнул пряжку, удерживавшую его грудь у ствола дерева.

Его разум сделался совершенно неподвижным.

И все же какая-то часть его просчитывала. Далеко. За пределами этой неподвижности.

Он мог соскользнуть по стволу дерева. Две минуты. Две с половиной, если сделать это бесшумно. Три человека внутри квартиры. Двое в машине на улице. Четверо, чтобы попасть внутрь — пятеро, если ему придётся убить мужчин в машине. Здоровяк легко мог убить её прежде, чем он доберётся внутрь.

Страж задержал дыхание, делая своё сознание ещё более неподвижным, пытаясь принять решение. Он не хотел действовать, пока не получит информацию, но он знал, что если ждать, то может быть слишком поздно.

Но сейчас уже слишком поздно.

Если этот мужчина хотел причинить ей вред, он мог убить её прежде, чем страж доберётся до двери или окна. Как только он признал эту правду, выбор стража был очевиден. Он будет ждать. Он посмотрит, что сделает мужчина, каковы его намерения.