Семен Дежнев — первопроходец - Демин Лев Михайлович. Страница 111

И в том же духе воевода Барятинский ещё долго глагольствовал наступательно и недружелюбно, пересыпая речь свою всякими бранными словесами.

«Хорошо напутствовал князь, — с иронией думал Дежнёв. — Ни одного доброго слова напоследок не сказал, ни счастливого пути не пожелал, словно не служилых людей, а шайку разбойников провожал. Вырвались наконец-таки из-под его опеки, не слышим более его ругани — и то хорошо».

Такое же чувство облегчения испытывали и другие участники отряда.

Кроме соболиной казны, Дежнёв вёз в Москву различные документы якутской приказной избы за минувший год: денежные и хлебные, сметные и помётные списки, ясачные книги, именные окладные книги, отписки и челобитные.

Снова долгий и утомительный путь. Сперва шли вверх по Лене, где на вёслах, где бечевой. Ночью выставляли у соболиной казны усиленные караулы. Как бы лихие воровские люди не застали врасплох. Бродячие воровские шайки беглых не были в Якутии редкостью. Пока плыли по Лене, стояла дождливая погода. От сырости пострадала поклажа. Лесистая низменность средней Лены сменилась возвышенностью, местами переходившей в скалистые кручи, которые подступали к самой воде. Противное течение становилось более стремительным, затруднявшим плавание вверх по реке.

От Куты до Илимского острога перевозили соболиную казну на вьюках, заполучив лошадей в Верхоленском остроге. В Илимск прибыли в первых числах сентября. Местный воевода Сила Аничков провёл тщательный досмотр мешков и сум с мягкой рухлядью и обнаружил, что у многих из них печати якутского воеводства «подрезаны и сняты, и в сумы и мешки хожено».

— Пришлось вскрывать мешки и сумы, — признался Дежнёв. — От постоянных дождей груз зело подмок. Пришлось снять якутские печати и вынимать шкурки, чтоб высушивать на солнце. Иначе попортили бы всю мягкую рухлядь.

   — Правильно поступил, — одобрил Аничков. — А печати мы восстановим.

Вместо прежних якутских печатей воевода Аничков поставил свои, илимские. Илимский край не имел такого промышленного значения, как якутский. Но острог приобретал важную роль как транзитный пункт между Енисейском и верхней Леной. Здесь останавливались, а иногда и зимовали отряды казаков, направлявшихся для дальнейшей службы на Лену, купеческие караваны с товарами, а из Якутска шли в Москву конвойные отряды с пушниной. Одним из таких оказался и отряд Дежнёва, которому пришлось зазимовать в Илимске.

Местный воевода Аничков принадлежал к московской знати, был думным дворянином. Предок рода, ордынский царевич Берке, перешёл на московскую службу при Иване Калите, приняв православие. Его потомки стали называться Аничковыми. Илимский воевода был чужд высокомерия, держался с Дежнёвым просто, проявлял гостеприимство. Много расспрашивал Семёна Ивановича о его якутской службе. Дежнёв в свою очередь стал расспрашивать воеводу об обстоятельствах внезапной кончины Курбата Иванова.

   — Он ведь сменил меня на анадырской службе. Усердный казак был, хотя мы с ним не всегда сходились во мнениях, — сказал Семён Иванович.

   — Мне с Курбатом служить не приходилось, — ответил Аничков. — Поэтому ничего тебе не могу сказать о его персоне. Получил из Москвы строгое предписание арестовать Курбата и судить за гибель казны. Я человек подневольный, ослушаться не мог.

   — Так и не пришлось осудить беднягу.

   — Не пришлось. Умер скоропостижно на волоке. Казаки доставили в Илимск уже бездыханное тело. Должно, от переживаний помер. Совершили отпевание в нашей острожной церкви по полному чину. Похоронили со всеми почестями. Как сына боярского.

   — Жалко Курбата. Мы с ним ещё на Чечуйском волоке вместе служили. Места не находил себе Курбатушка. Ждал своей участи.

С открытием навигации вновь началось плавание по бурному Илиму и порожистой Ангаре. Приближающиеся пороги встречают отряд гулом, словно возвещая об опасности. Опять приходится перетаскивать ценный груз на руках по берегу в обход коварных порогов. Илимский воевода предоставил в распоряжение Дежнёва «большое судно», одно на весь отряд. Семён Дежнёв в отписке якутскому воеводе жаловался, что трудно с маленьким отрядом плыть на таком «большом судне», и «ветры стали противные, и вниз реки тянулись бечевой, и даже Енисейского острога не могли поспеть».

В Енисейске отряд долго не задерживался. Через Кетский волок вышли к Маковскому острогу на Кети, где раздобыли речные дощаники для дальнейшего плавания. Из Кети спустились в широкую Обь. Шли по ней через Нарым, Сургут до иртышского устья, а потом взялись за вёсла и поднялись вверх по Иртышу. В конце июня 1671 года Дежнёв с товарищами прибыли в Тобольск. Здесь в то время было несколько воевод, главным из них считался Иван Борисович Репнин. Тобольские воеводы также осматривали якутскую соболиную казну, сверяя её с росписью. Вся означенная в росписи пушнина оказалась в наличии, но часть шкурок была подмочена и погнила. Высушить, как видно, оказалось возможным не весь груз. Дежнёв показал, что на Лене во время плавания шли «дожди великие», подмочившие мягкую рухлядь. Воеводы приняли к сведению объяснение, приложили к мешкам и сумам тобольские печати и разрешили Дежнёву дальнейший путь. Пока отряд собирался в дорогу, готовил к плаванию дощаники, чинил их, конопатил, мешки и сумы с соболиной казной сложили в государственный амбар.

Юрий Крижанич всё ещё проживал в Тобольске на положении ссыльного. Обрадовался визиту Дежнёва, принялся расспрашивать о его последних службах.

   — Жду решения московских властей, — сказал он. — Не перестаю надеяться на освобождение. Пётр Иванович Годунов пообещал замолвить за меня словечко перед государем. Да умер не вовремя.

   — О каком Годунове речь?

   — Я говорю о прежнем тобольском воеводе, предшественнике Репнина. Ты, Семён Иванович, не мог застать его. Годуновское воеводство падает на период между двумя твоими поездками. Жаль, что не довелось тебе встретиться с Петром Ивановичем. Умница, опытный администратор. Много сделал для Западной Сибири. Упоминаю об этом в своей книге.

   — Что он сделал такого, чтобы писать о нём?

   — Многое сделал. Реорганизовал войско, учредил конницу, поощрял развитие земледелия. А самое-то главное, что поставят ему в заслугу...

   — Что ты считаешь самым главным?

   — Воевода Годунов участвовал в составлении чертежа земли Сибирской. Для этого он пользовался сказками, словесными и письменными свидетельствами русских первопроходцев. Он много расспрашивал их о походах и открытиях. Не раз Годунов беседовал со мной. А я рассказал воеводе о наших с тобой беседах, о твоём плавании. Пётр Иванович живо заинтересовался и воспользовался тем моим чертёжиком, который я начертил здесь с твоих слов. Помнишь тот чертёжик с рекой Анадырью и моржовой коргой?

   — Как не помнить?

   — Так что считай, Семён Иванович, в том годуновском чертеже заложен и твой немалый труд.

Сделаем небольшое отступление. Годуновский чертёж долгое время считался утерянным. Известно, что его копией пользовался в конце того же века другой тобольский картограф, Семён Ульянович Ремезов, составивший большой атлас Сибири. И лишь во второй половине XIX века его отыскал в Стокгольмском государственном архиве полярный мореплаватель Норденшельд. Правда, это оказалась лишь копия, но и она представляла огромный интерес, давая полное впечатление о первой картографической работе, посвящённой Сибири. Это была та самая копия, которую перерисовал Прютц, состоявший при шведском посольстве в Москве в конце шестидесятых годов. Из годуновского чертежа москвичи не делали большого секрета. Несколько позже ту же карту копировал военный агент при шведском посольстве Эрик Пальмквист. В настоящее время известны пять копий годуновского чертежа — три шведских и две российских (обе выполнены С. Ремезовым).

В сопоставлении с современными картами годуновский чертёж покажется нам слишком схематичным и наивным. Он не передаёт точных очертаний материка, реки представляют одинаковые извилистые линии. Составитель не знает масштаба. И всё же это новый шаг в развитии картографии. На географическом чертеже впервые запечатлены вновь открытые русскими первопроходцами реки и земли Восточной Сибири, Большого Каменного пояса на нём ещё не было, хотя обозначена река Колыма. Годунов уже располагал какими-то сведениями о первых русских путешественниках, достигавших Камчатской земли.