Семен Дежнев — первопроходец - Демин Лев Михайлович. Страница 41

Казаки решили сделать привал в селении. Вернее, принял решение сам Семён Иванович. Ему захотелось познакомиться с родителями Абакаяды, да её поближе рассмотреть в домашней обстановке.

Отец девушки оказался искусным мастером-лодочником. Он мастерил челноки-долблёнки из цельных лиственничных кряжей, сшивал из досок небольшие лодки-дощаники и ещё изготовлял лыжи, незаменимые зимой. Лыжи мастер непременно подбивает конской шкурой мехом наружу. Мех тормозит движение лапника, когда он взбирается вверх по крутому склону горы. Каждый охотник, как якут, так и русский, старается запастись на зиму не одной парой лыж. О занятиях мастера свидетельствовали доски и древесные кряжи, лежавшие навалом возле его жилища.

В соседнем балагане обитал брат отца Абакаяды, гончар. Якуты не знали гончарного круга и лепили горшки, кувшины, корчаги из сырой глины вручную и потом обжигали в огне камина. Делал он это довольно искусно, хотя его изделия и получались несколько грубоватыми. Иногда они покрывались несложным орнаментом.

В других балаганах жили тоже мастера: седельник, два кузнеца и кожевенник. Все они находились во взаимном родстве. Так вблизи Якутского острога сложилась небольшая ремесленная слободка. Изделия её жителей пользовались большим спросом как со стороны соплеменников, так и русских. Казаки, отправляясь в дальний зимний поход, непременно приобретали у отца Абакаяды пару лыж, а у его родича — конское седло. Большим спросом пользовались также челноки-долблёнки, удобные для плавания по мелководным протокам и старицам, богатым рыбой.

Когда Дежнёв близко познакомился с отцом и дядей Абакаяды, он узнал от них такую семейную историю. Их род вёл полукочевой, полуоседлый образ жизни по нижней Амге и Алдану. Родовая территория, по-якутски — наслег, управлялась алчным и деспотичным тойоном. Братья и ещё несколько родичей, посоветовавшись, решили порвать со своим родом и уйти из наслега, чтобы избавиться от притеснений и поборов ненавистного тойона. Бывало, тойон отбирал у искусных мастеров уже готовые изделия, не считая нужным оплачивать их труд, душил всякими поборами, заставлял работать на себя. Недовольные тойоном, ушли на Лену, поставив здесь, невдалеке от Якутского острога, балаганы и перейдя к оседлому образу жизни. Их изделия сразу стали пользоваться спросом у казаков, обитателей острога. Нередко якуты приходили на торжище у стен острога со своими изделиями.

Тойон ощутил потерю самых трудолюбивых и пользовавшихся уважением членов рода. Ушли шесть семей. К ним был направлен посланец для уговоров, увещеваний. Он говорил о гневе тойона, готового идти на Лену с вооружённой дружиной, чтобы примерно наказать ослушников. Отец Абакаяды, ставший выборным старостой поселения, спокойно отвечал:

   — Мы теперь под защитой белых людей. Они в обиду нас не дадут.

В это время в поселении находился отряд казаков, закупавших здесь у якутов лыжи, сёдла и другие изделия. Якуты пожаловались русским на угрозы. Старший в отряде, казачий десятник поговорил с посланцем тойона резко.

   — Не дадим в обиду наших друзей, подданных белого царя. Так и объясни своему князцу, — сказал он.

Так и убрался посланец восвояси ни с чем. Приходил в поселение и шаман. Запугивал всеми небесными карами.

   — Тойон и я, ваш шаман, потомки могущественных богов. Не уважаете нас — не уважаете и богов. Одумайтесь, дурные люди.

   — Мы ничего плохого нашим богам не сделали, — услышал шаман. — Им не за что гневаться на нас.

И шаман, раздосадованный, ушёл ни с чем.

Охотой мастера почти не занимались — недосуг. Потому и представлять в счёт уплаты ясака собственноручно добытую пушнину никак не могли. Жили за счёт скотоводства, рыбной ловли и продажи изделий рук своих. Подспорьем были сбор ягод, кореньев и кедровых орехов. Этим занимались женщины и детишки. За изделия русские расплачивались пушниной или деньгами. Так что больших трудностей с выплатой ясака не возникало.

Со многими русскими якутские мастера успели познакомиться и даже подружиться. Когда знакомились, отец Абакаяды и его брат-сосед назвали свои имена:

   — Нюргун.

   — Джаргыстай.

И услышали от Семёна Ивановича:

   — Ну и имечки. Язык сломаешь, произнося. Откуда взялись такие?

И пришлось братьям объяснять, откуда взялись такие мудрёные имена. Их дед был знаменитый в своё время олонхосут. Часто люди его рода собирались послушать его. Старик рассказывал о подвигах сказочных героев-батыров, совершавших всякие удивительные подвиги. Именами этих героев старый олонхосут и решил назвать своих внуков. Пусть старший из них будет Нюргун, а младший — Джаргыстай. И пусть эти имена помогут мальчикам вырасти такими же отважными, как герои старинных сказаний Олонхо. Когда же у его внуков рождались свои дети, они получали обычные, общепринятые у якутов имена. Старого олонхосута к тому времени уже не было в живых. Когда у Нюргуна появилась на свет старшая дочка, он долго не задумывался над тем, как её назвать. Пусть будет Абакаяда — имя не хуже других. Не подвиги же ей совершать. Удел женщины — детей рожать, мужа ублажать, хозяйством заниматься.

Старый сказитель умер в год появления на свет Абакаяды. Сыновья его не пошли по стопам отца, не стали знаменитыми олонхосутами. Зато освоили своё мастерство. Частое общение с русскими, плохо воспринимавшими их труднопроизносимые имена, надоумило братьев называть себя простыми и распространёнными русскими именами. Так старший Нюргун стал Николаем, а младший — Василием.

Когда Семён Иванович познакомился с братьями и услышал их русские имена, невольно спросил:

   — Вы выкресты?

   — Что такое выкресты? — спросил Николай, не уразумев, о чём идёт речь.

   — Выкрест — это человек, прежде принадлежавший к другой вере. Но потом принявший крещение и нашу православную веру.

Братья снова не поняли, о чём идёт речь. Дежнёв долго растолковывал смысл понятия «выкрест» и, наконец, кажется, смог объяснить.

   — Нет, нет... — решительно возразил Василий. — Мы не молимся русскому Богу. У нас прежняя вера. И шаман прежний. Только мы не любим его. Он плохой человек, всегда с тойоном заодно. Оба жадные. А сейчас мы живёт без тойона, без шамана. Сами молимся своим богам.

Под вечер Абакаяда загнала коров в хлев, примыкающий к жилому строению, а лошади остались под открытым небом, окружённые жердяной изгородью.

Николай-Нюргун пригласил казаков в свой балаган, угостил ужином — жареными карасями, выловленными в старице, и простоквашей, приправленной ягодами и кореньями. Жена Николая была на сносях и, как видно, ходила на последнем месяце. Передвигалась по жилищу неуверенно, осторожно, опасаясь поднять тяжёлое. Абакаяда, шустрая, проворная, перехватила у матери инициативу в обслуживании гостей. Она скинула с себя кожаную куртку, оставаясь в лёгком одеянии из той же выделанной кожи, представлявшей не то набрюшник, не то передник, не то лиф, прикрывавший только нижнюю часть груди. Когда девушка проворно носилась по балагану или нагибалась, подавая гостям деревянную миску с едой, её крепкие упругие груди почти оголялись, привлекая внимание Дежнёва и вызывая его волнение. «Хороша девка», — думал он, не отрывая глаз от её стройного тела. И шальные, греховные мысли уступали голосу рассудка. Неужели влюбился Семейка? Надо сперва присмотреться к девке, с отцом её, называющим себя Николаем, подружиться, потолковать. Мужик, видать, обстоятельный, работящий.

Дежнёв с любопытством и волнением вглядывался в молодую якутку и досадовал, что она, как и все якутские женщины, носит эти неизменные широкие кожаные штаны, скрывающие её девичью фигурку. Он лишь мог домысливать, что фигурка у неё стройная, а ноги крепкие, мускулистые.

Николай предложил казакам располагаться на ночлег в жилище. В балагане, в сравнении с другими якутскими жилищами, было сравнительно чисто и не слишком угарно. Земляной пол у спальных нар был покрыт тщательно выструганными досками. Два сундука со скарбом были покрыты кожаными ковриками, разукрашенными с помощью бисера и металлических бляшек красивым орнаментом. Впечатление от уютного жилья портил стойкий запах от соседствующего хлева и резкой кислятины от чана, в котором мокли кожи, не до конца выделанные.