Иначе — смерть! - Булгакова Инна. Страница 22

— И еще она сказала, что у вашего мужа кто-то есть?

До доктора наконец дошло, и он прошипел:

— Никакой черной магии!

Однако больная отвечала апатично:

— Кто-то есть. Я знала.

— Вы знали ту женщину?

— Я догадывалась, что он уходит.

— К другой женщине, да? Ее звали Агния?

Больная впервые начала проявлять признаки беспокойства: синие глаза вспыхнули.

— Агния — красивое имя, редкое. Можно мне ее увидеть?

— Н-нет, к сожалению.

— Почему?

— Она… — Катя осеклась. — Она сейчас…

— Она умерла?

— Умерла.

— Уходите! — прошипел психиатр, но больная уже вернулась в сумеречное состояние: глаза погасли, лицо застыло, и уже ничто в нем не напоминало прелестный лик молодой матери.

— Правильно. Все умерли. Потому что я связалась с нечистой силой. Тетя Маша предупреждала…

— Ну что за бредни, дорогая! — возразил доктор мягко. — Вы просто хотели знать про своего мужа — это так естественно.

— Разве не сверхъестественно?

— Да не верьте вы этим старым ведьмам!

— Но она угадала.

— Все равно вам не в чем себя упрекнуть.

— Не в чем? — спросила Ирина Васильевна доверчиво, как ребенок.

— Абсолютно, — он взял ее за руку, погладил медленно и ласково. — Мы хотим спать, правда?

— Правда.

— Вот и хорошо, вот и чудесно.

Едва санитарка увела под руку полусонную Ирину Васильевну, доктор набросился на Катю:

— Имейте же сострадание, вы… как вас там!

— Екатерина Павловна.

— Вы — красавица, молодая и избалованная!

— Я? — возмутилась Катя.

— Прекрасная дамочка, что называется, не познавшая ни горя, ни…

— Вы меня с кем-то спутали! — перебила Катя холодно.

Молодой человек опомнился.

— Виноват. Вы производите такое впечатление.

— Оно обманчиво, сударь, — сказала она с иронией.

— Да? — на миг в его лице проявился интерес… профессиональный, должно быть. — Ладно, это ваши проблемы, — он закурил. — Как умерла та женщина?

— Отравление цианистым калием.

— Не может быть!

— На той же даче, — продолжала Катя монотонно. — В то же время, коньяк «Наполеон». И я при этом почти присутствовала.

— Маньяка необходимо изолировать!

— Сначала его надо найти.

— Вы уверены, что это не самоубийство?

— Не уверена. Связка ключей обнаружилась там же, но отпечатки определить невозможно: у них ребристая поверхность. Если Агния виновата в смерти отца и сына, то возможно раскаяние именно в такой… изощренной форме. Она была… с фокусами. Но предсмертной записки на этот раз нет. И я чувствую… вот как сказала больная… я чувствую убийцу.

— За вами следят?

— Наверное. Когда я приехала позавчера на дачу…

— Зачем?

Катя слабо усмехнулась:

— Ощутить атмосферу.

— Вы необычная женщина, и я прошу прощения за давешнюю вспышку.

— То есть вы снимаете с меня обвинения в том, что я красавица?

— Не снимаю. Но вам мешает фатальная неуверенность в себе.

— Не обо мне речь, не я тут, слава Богу, героиня.

— Вот эта Агния? Роковая женщина?

— Я думала, она играет такую роль, но оказалось… да! Она была на даче.

— Мертвая?

— Понимаете, пока я металась со страху по поселку… именно в это время — с девяти до десяти, как определил судмедэксперт, — наступила смерть.

— И вы ее увидели?

— Только через сутки. Мы подошли к окну. Она сидела в садовом кресле и как будто улыбалась. И Глеб, и Дунечка то же видели, но это не улыбка — это смертный оскал. Иногда мне кажется, доктор, что я схожу с ума.

— Нет, нет. Вас окружает чудовищная тайна.

— Меня окружает трупный запах с привкусом миндаля, я его все время чувствую, а главное — я его знала раньше…

— А вот этого не надо! Никакой фиксации на смерти, на разложении, иначе вы сломаетесь. К счастью, вы были не одна?

— С другом. С братом.

— То есть с двумя мужчинами?

— С одним. А когда вошла в дом, то почувствовала запах…

— Не надо!

— В общем, удостоверилась, что в стакане с остатками коньяка есть примесь… слабая уже, ну, та самая. Мы вызвали милицию.

— Кроме мертвой, вы никого не увидели, не почувствовали?

— Мне чудились голоса и тени, но я была не в себе. И за сутки там кто-то был, меня словно дразнили: свет погас, дверь закрылась. Там кто-то был, понимаете?

— Ну, Агния.

— Одна или с кем-то? — вот в чем вопрос. Ведь я проверила, позвонила со станции подозреваемым — их не оказалось дома. Сегодня мне сообщили о пропаже ключей у Ирины Васильевны — и ничего не удалось выяснить.

— Она, видите ли, в таком состоянии…

— Скажите, в больничный сад мог проникнуть посторонний?

— Режим строгий, но стопроцентно я ручаться не могу. Нет, не могу. Но имейте в виду: ей нельзя доверять сейчас. В состоянии транса нарушается ориентировка как в пространстве, так и во времени… вплоть до амнезии. В каждом пациенте, встреченном в саду, она может подозревать убийцу.

— Но кто-то действительно украл ключи!

— Левша, — психиатр усмехнулся, но как-то криво, и прикурил от окурка.

— А знаете, знаменитая гадалка и мне намекнула на нечто подобное.

— Ну и?..

— У меня нет таких знакомых. И не было. Кроме убитого Глеба.

Кладбище оказалось не очень большим, не старинным, но довольно старым. Над облупленной кирпичной оградой зеленеющим золотом еще пышно трепетали кусты акации и высокие ажурные кущи ракит. Она ждала у распахнутых настежь ворот, нервно прохаживаясь; опять несло куда-то в ветре нетерпения — к разгадке страшной, предчувствовалось… настолько страшной, что она боялась анализировать свои предчувствия.

Мимо в траурном молчании двигалась очередная процессия, высоко на плечах плыло женское лицо, уже отчужденное, нездешнее, в цветах. «Роза, распятая на кресте», вспомнилось. «А сколько мытарств предстоит бедной Агнии… сегодня вскрытие… не надо! Господи, спаси и сохрани рабу Твою, что б она ни сделала, в чем бы ни была виновата, сжалься над нею, Господи!».

Из подъехавшего такси вышел Виктор Аркадьевич с лопатой и высоким железным крестом, окрашенным в нежно-голубой цвет. С овального в коричневых тонах медальона сурово смотрел красивый юноша, который сказал в ту пятницу: «Убийца должен быть наказан — жестоко и изощренно».

Они прошли сквозь селение мертвых по прямой, как стрела, аллее, во вчерашних лужах, листьях, ржавых, багряных; возле самой кладбищенской стены — место погребения, огороженное простой проволокой на деревянных колышках, с деревянной лавочкой. Свежий глиняный холмик, покрытый двумя венками из разноцветных бумажных бутонов, размокающих в осенней сырости. Рядом — ухоженная могила отца с таким же голубым крестом и коричневым медальоном. И каким ужасом несло от всего этого! «Запечатанная тайна мертвых». Катя вгляделась… Хотя ведь знала, знала, но не смела признаться даже самой себе. Зазвенели небесные звуки «Маленькой ночной серенады», и знакомый забытый голос сказал: «Аптечная, 6».

А кто роковая женщина?

Николай Иванович Мирошников ходил взад-вперед по диагонали в своем кабинете. Теперешняя Катина привычка — ей представилось, как они шагают по разным диагоналям и сталкиваются в центре. Но она сидела на стуле, а он говорил, едва сдерживая раздражение:

— Я вас предупреждал: не лезть в сыщики! Не хотелось упоминать об этом в воскресенье, уж больно в жалком положении вы находились.

— Я нахожусь в более жалком положении, чем вы думаете. И мое участие в этом деле было запрограммировано.

— Что вы этим хотите сказать? — Он остановился, словно на ровном месте споткнулся.

— Александр Воронов был моим любовником. Мы расстались с ним двенадцатого апреля этого года — как оказалось, навсегда.

— Это правда?

— Правда. Я опознала его по фотографии на кладбищенском кресте.

— А вы знаете, что я могу привлечь вас к ответственности за дачу ложных показаний?