Бои на Карельском перешейке - Гурвич М. "Составитель". Страница 38

Орудие установили быстро, несмотря на сильный огонь противника. Для стрельбы прямой наводкой мы теперь уже имели опыт. Со второго же выстрела снаряд ударил в дот, за ним еще и еще.

Из дота выбежали белофинны, по ним вели огонь наши малокалиберные пушки. Оставшаяся часть белофиннов побежала обратно в дот искать спасенья. Тогда я им подарил еще гостинец, который, видимо, оказался им не по зубам. Несколько человек выскочило из дота, но далеко не ушел ни один. Так всеспасающее логовище превратилось для них в могилу.

Враг сосредоточил по орудию сильный артиллерийский, минометный и пулеметный огонь. Но расчет смело и уверенно продолжал свою работу. Разгромив один дот, мы перенесли огонь на второй и тоже вывели его из строя.

Сгустились сумерки, ориентиров не видно, работу надо заканчивать. Нужно снять орудие, чтобы отвести его подальше в тыл, а завтра до рассвета опять поставить на то же место. Белофинны создали заградительный огонь и беспрерывно освещали ракетами место, где находилось орудие. Освещаемые ракетами, мучаемся час-два под огнем белофиннов. От подпрыгивания и сильных ударов о землю получился перекос станины, а это не давало возможности перевести орудие из боевого положения в походное. Это было самое неприятное испытание. Когда стреляют по тебе и ты отвечаешь, то мало заметен вражеский огонь, но когда стреляют только по тебе, а ты молчишь, — ощущение весьма противное.

За ночь нам сменили орудие. 9 февраля ночью мы поставили его опять на то же место и с рассветом начали расстреливать дот. Белофинны снова обрушились на нас огнем, еще более жестоким. Но мы продолжали уверенно выпускать снаряд за снарядом. Из дота вверх взлетала какая-то рухлядь, корзины, кровати, тряпки, а вместе с ними и белофинны.

В это время меня окликнул наблюдавший за боем политрук Лапанов. Я подполз к нему, смотрю: у него разбиты противогаз и стоявшая рядом автоматическая винтовка, но сам он отделался счастливо, не получив и царапины. Он сидел в воронке, и возле него упало два снаряда — один на расстоянии одного метра, а другой — еще ближе.

— Видишь, как финн шутить начал. Но нас — сталинцев — не возьмешь! — сказал, обращаясь ко мне, тов. Лапанов.

— Ну, правильно, — говорю я ему.

Затем он показал мне бугорок. Это был дот. Там что-то зашевелилось, амбразуры не видно, огонь ведется с правой стороны, — амбразура, видимо, там же. Рассматриваем в бинокль и обнаруживаем ее.

— Давайте так, — говорит тов. Лапанов, — чтобы с первого же выстрела заклепать амбразуру.

— Можно, — говорю, — это не то, что в первый раз. Сейчас будем бить по заказу в любую точку дота.

Выбрал я ориентир в направлении этого дота, ввел нужную поправку в установку угломера. Выпустил снаряд, смотрю — он в амбразуре. Хорош!

Так в течение нескольких дней, с 8 по 16 февраля, мы, меняя огневые позиции, разбивали в этом районе доты, превращали эти железобетонные спасательные убежища белофиннов в их могилы.

В самые напряженные моменты никто из нас не думал о себе. Все были охвачены одним стремлением — как можно лучше выполнить боевую задачу. Однажды, когда по станинам орудия колотили осколки вражеских мин и цокали пули, замковый Леонид Павлович Банеев обратился ко мне с такими словами:

— Пусть ребята уйдут в укрытия, в воронки, а мы с тобой будем вести огонь вдвоем. Если погибнем, то только двое. Зато остальные смогут после стрелять.

В таких случаях мы так и поступали — вели огонь вдвоем. Часто нам помогали помощник командира взвода Леонтьев или Боровиков, командир орудия.

Старшина батареи Киселев ползком, и всегда вовремя, доставлял нам пищу и спецпаек. Если старшина видел, что некоторые из расчета выведены из строя или затормозилась доставка снарядов к орудию, он снимал полушубок, оставался в одной фуфайке и помогал нам до тех пор, пока орудие не снималось с огневой позиции. Когда что-нибудь заедало у орудия, артиллерийский техник Миненков здесь же на глазах, под огнем врага, быстро устранял неисправность.

Каждый день белофинны выпускали по нас сотни снарядов и мин, тысячи пуль. Но что бы враги ни делали, они не в силах были остановить нашу боевую работу.

Остановить нас могла только смерть, и больше ничто, потому что мы были полны неистребимой ненависти к врагам и беззаветной любви к своей великой Родине, партии большевиков, родному Сталину.

Нас отделяло от противника устье реки Тайпален-йоки. На первый взгляд противоположный высокий берег казался безлюдным: там не было заметно никакого движения. Однако стоило человеку появиться на нашем берегу, как сейчас же начинали жужжать пули, а если показывалась группа бойцов, то немедленно с вражеского берега летели мины или снаряды.

Противник сильно укрепился на высоте, омываемой с одной стороны рекой, а с другой — Ладожским озером. Здесь стояла когда-то знаменитая крепость Тайпале.

Задача нашего полка заключалась в том, чтобы укрепить свои позиции, охранять фланг армий, сдерживать натиск противника и разведать расположение его огневых средств.

Распознать чужой, столь неприветливый берег — дело не простое, да и время нам дали весьма ограниченное…

Привычен ко всяким трудностям и невзгодам лейтенант Степан Елейников, бывший рабочий.

— Надо будет сходить в гости к «соседу», — пошутил он.

Еще задолго до получения приказа о разведке противоположного берега лейтенант Елейников часто «любовался» им, не раз выползал вперед с биноклем и снайперской винтовкой. Он был первоклассным стрелком, несколько раз участвовал на окружных соревнованиях и получал призы за отличную стрельбу.

Наблюдение за противником — дело трудное, кропотливое. Лейтенант Елейников долгими часами выжидал врага, упорно высматривал пути подхода к высоте Тайпале. Как-то он заметил новый куст, которого раньше не было.

— Что-то есть, — сказал Елейников красноармейцу Слесареву и начал в бинокль внимательно рассматривать куст.

Он увидел белофинна, лежавшего под кустом. Один, только один выстрел из снайперской винтовки раздался с нашей стороны, и он скосил врага. Лейтенант Елейников стрелял без промаха.

Однажды был такой случай. Еще до наступления темноты Елейников подполз поближе к берегу реки и тщательно замаскировался. Он ждал утра. С рассветом белофинны открыли сильный огонь по нашему берегу. Били они по наблюдательному пункту и человеку, стоявшему с ним рядом. Но враги не знали, что пункт и человек были ложными. Пункт выстроил за ночь Елейников и поставил перед ним чучело, чтобы разведать огневые точки врага.

— Бейте, бейте по пустому месту, — говорил Елейников, у которого каждый кустик на противоположном берегу был на учете.

В этот день Елейников определил, что миномет, стрелявший по нашим позициям, был установлен за развалинами печи, что под большой сосной есть амбразуры и оттуда редко, но метко стреляют из автомата. Казавшийся совсем безобидным бугорок на опушке леса был огневой точкой противника, и к нему вел хорошо замаскированный ход сообщения. И много других подробностей о чужом береге узнал хитрый разведчик.

Ночью, по заданию командования, под руководством лейтенанта Елейникова была организована вылазка в расположение белофиннов. Добираться туда было чрезвычайно трудно. Река очень хорошо простреливалась, да к тому же ночью белофинны почти непрерывно вели огонь.

Берег перед самой крепостью был высоким и обрывистым.

Группа разведчиков бесшумно, пользуясь темнотой, поползла по льду на тот берег. Неожиданно загремел пулемет. Разведчики, прильнув ко льду, замерли. Выпустив несколько очередей, финский пулеметчик умолк. Разведчики снова поползли дальше. Вот уже и берег. Опять застрочили вражеские пулеметы, на этот раз с двух сторон. Но группа по-прежнему двигалась вперед. У берега показались бугорки. Это были мины. Разведчики распознали их и осторожно обошли. Миновали проволочное заграждение. Внезапно началась стрельба. Пулеметные струи пронизывали воздух. Белофинны обнаружили смельчаков.