Сказки и легенды - Деккер Эдуард Дауэс "Мультатули". Страница 5

Что касается Тюгатер, то она выдаивала все до последней капли.

— Отец, — воскликнули однажды братья, — мы уходим от тебя.

— А кто же будет доить коров? — спросил отец.

— Конечно… Тюгатер!

— А что, если и у нее явится желание покинуть меня, постранствовать по свету, половить рыбу, поохотиться? Если ей также придет в голову поселиться вместе с каким-нибудь белокурым или темноволосым мужчиной и иметь собственный дом и все, что с этим связано? Без вас я могу обойтись, а без нее нет… потому что молоко, которое она выдаивает, самое жирное.

После некоторого раздумья сыновья ответили:

— Отец, не учи ее ничему! Тогда она всю жизнь будет доить твоих коров. Не показывай ей, как натянутая тетива, будучи спущена, выбрасывает стрелу, — и у нее не явится желания охотиться. Пусть она не знает, что рыба проглатывает острый крючок, когда он искусно скрыт в приманке, — и ей не захочется закидывать удочки или сети. Не учи ее, как выдалбливают дерево, чтобы переплыть в нем на другой берег озера, — и она не будет стремиться на противоположную сторону. Пусть она никогда не узнает, что совместно с белокурым или темноволосым мужчиной можно иметь свой дом и все, что к нему относится! Не рассказывай ей никогда об этом, отец, — и она останется навсегда с тобой, и молоко твоих коров будет жирно по-прежнему. А нас отпусти, отец, каждого в ту сторону, куда его тянет!

Так говорили сыновья. Но отец, человек очень осторожный, сказал:

— Эх, разве можно помешать ей узнать то, о чем я буду умалчивать? Что будет, когда она увидит голубую стрекозу, плывущую по воде на древесной веточке. Когда натянутая нитка на ее станке, внезапно оборвавшись, отбросит с силою челнок? Когда на берегу ручья она сама увидит рыбу, которая с неловкостью прожоры, желая схватить юркого червячка, попадет на колючки прибрежного тростника? Когда, наконец, весною она найдет гнездышко, свитое жаворонками в душистом клевере?

Снова задумались сыновья и затем сказали:

— Все это ничего ей не раскроет, отец. Она слишком глупа, чтобы от знаний перейти к желанию. И мы ничего не знали бы, если бы ты не просветил нас.

— Нет, Тюгатер не глупа, — возразил отец. — Я боюсь, как бы она сама не узнала того, что вы узнали только с моей помощью. Нет, Тюгатер вовсе не глупа!

После раздумья, на этот раз более продолжительного, сыновья сказали:

— Отец, внуши ей, что для девушки знать, понимать и желать — грех!

На этот раз осторожный отец остался доволен. Он отпустил сыновей, кого на рыбную ловлю, кого на охоту, кого на поиски приключений, кого жениться…

Но Тюгатер он запретил знать, понимать и желать. И она в наивности и простоте своей продолжала доить его коров.

Так все это осталось и по сей день.

VIII
Гассан

Гассан торговал финиками на улицах Дамаска. Говоря, что он торговал, я, собственно, хочу сказать, что он их не продавал, ибо его финики были так мелки, что никто не хотел их покупать.

С досадой и завистью глядел он на то, как покупатели толпились около богатого Ауледа, жившего на циновке неподалеку от него, потому что в Дамаске люди живут на циновках, в очень глубоких ямах, и крыши над головой у них не бывает. Богатство Ауледа заключалось не в домах, а в саде, который был так плодороден, что росшие в нем финики были втрое крупнее обыкновенных. Поэтому всякий, кто проходил мимо, покупал финики у Ауледа, а не у Гассана.

В это время в город пришел дервиш, который обладал большою мудростью, но которому нечего было есть. По крайней мере ему приходилось свой познания обменивать на еду, и мы увидим, какую пользу извлек из этой мены Гассан.

— Дай мне поесть, — повелел ему дервиш, — тогда я сделаю для тебя то, чего не в состоянии сделать ни один калиф. Я устрою так, что народ будет покупать финики у тебя, ибо я сделаю их более крупными, чем финики у Ауледа. Как велики они у Ауледа?

— Увы, о дервиш, посланный мне аллахом, целую твои ноги! Финики Ауледа — да пошлет ему аллах судороги! — втрое крупнее обыкновенных фиников. Вступи на мою циновку, сядь, скрестив ноги, будь благословен и научи, что мне сделать, чтобы мои финики были крупнее и чтобы народ покупал их у меня.

Гассан мог бы спросить, почему дервиш, одаренный такою силой, нуждается в пище. Но Гассан не был насмешником. Он поставил перед гостем вареную кожу — все, что у него оставалось от украденного козленка.

Дервиш поел и, насытившись, сказал:

— Финики твоего соседа втрое крупнее обычных… как же должны быть велики твои финики, о Гассан, сын неведомого мне отца?

Гассан подумал с минуту и сказал:

— Да пошлет тебе аллах детей и скота! Я хотел бы, чтобы мои финики были втрое крупнее тех, в какие ты мог бы их превратить.

— Хорошо, — сказал дервиш. — Взгляни на эту птицу, привезенную мной с далекого Востока. Скажи ей, что каждый из твоих фиников равняется трем твоим финикам.

— Да наградит тебя аллах женами и верблюдами, о дервиш, но разве она мне поможет, если я скажу птице то, чего нет?

— Делай, как тебе говорят, — ответил мудрец. — На то я и дервиш, чтобы ты меня не понимал.

Гассан пожелал птице, чтобы у нее выросли длиннейшие перья, и назвал ее птицею Рок. Но то не была гигантская птица Рок [15] восточной мифологии. То была маленькая птичка, похожая на ворону, с болтливым языком и подпрыгивающей походкой. Дервиш вывез ее с острова, куда она была завезена купцами, приехавшими морем из страны, где люди похожи на негров, хотя это и далеко от Африки. Гассан называл ее птицей Рок, так как знал, что всякий, от кого чего-нибудь ждут, становится важным. И наоборот, когда кому что-либо нужно от другого, то он съеживается и унижается. Таков был обычай в Дамаске.

— Я твой раб, о птица Рок! Отец мой был собака… а каждый из моих фиников по величине равняется трем моим финикам! — униженно проговорил Гассан.

— Хорошо, — сказал дервиш. — Продолжай так и чти аллаха!

Гассан так и сделал. Он боялся аллаха и твердил птице о том, что его финики непомерно крупны.

Добродетель вскоре была вознаграждена. Не успел еще калиф в третий раз повелеть лишить жизни всех обитательниц своего гарема… не успела еще ни одна мать снарядить как следует свою дочь на рынок в Константинополь… не успел еще Гассан поймать ни одного заблудившегося козленка, как вдруг птица сказала:

— Мой отец — собака.

Этого не нужно было говорить, но она повторила слова Гассана…

— Отец мой — собака… да вырастут у тебя длиннейшие перья… финики Гассана-сына…

Не знаю, как звали отца Гассана, да дело и не в этом.

…финики Гассана втрое крупнее, чем они есть!

Были в Дамаске люди, возражавшие против этого. Но они возражали недолго. В голосе птицы было нечто, колебавшее воздух особенным образом и влиявшее на преломление лучей. Финики росли, росли… в глазах публики!

А птица продолжала твердить:

…финики Гассана втрое крупнее, чем они есть!

И они росли! Люди чуть не давили друг друга, чтобы поесть этих фиников.

Аулед совсем исхудал. Гассан накупил много козлов и козлят и построил крышу над своей циновкой. Он стал очень честен и считал позором, когда кто-нибудь, не имея собственных козлят, съедал его козленка. Он продолжал по-прежнему бояться и чтить аллаха.

Своим благочестием и богатством он обязан был маленькой птичке, твердившей беспрестанно одно и то же и превращавшей, благодаря частому повторению, ложь в правду. Все находили финики Гассана крупными, все спешили их покупать, все…

За исключением самого Гассана, он втихомолку запасался ими у Ауледа, у которого был теперь единственным покупателем.

Так все это осталось и по сей день.

1861 год (Из цикла «Любовные письма»).

ИЗ СКАЗОК ВАУТЕРА

В прачечной

— Разве, Ваутер, ты не читаешь дома божественных книг? — спросила Фемкэ своего юного друга, когда он снова сидел у нее на опрокинутой корзине для белья.