Твари Господни (СИ) - Мах Макс. Страница 105

Что из себя представляет эта странная бугристая чернота внизу, Кайданов рассмотреть не успел. С пространством и временем здесь творились настоящие чудеса, а видимые размеры и расстояния на поверку оказывались сплошной иллюзией. Вот вроде бы, только что шел по незаметно выгибающейся тропе над невразумительным, но отчего-то неприятным этой своей чернотой пространством к далекому островку зелени, а в следующее мгновение уже сходишь по довольно крутому, но не скользящему под подошвами туфель узкому полупрозрачному пандусу на вершину невысокого сплошь заросшего зеленой травой холма. Такие вот метаморфозы. Но не в этом дело.

Холм был совершенно пуст, однако Кайданов его и не рассматривал. Последние шаги по золотой тропе он сделал, не отрывая глаз от того, чем обернулось вблизи черное пространство "пятна", со всех сторон окружавшее зеленый остров. Воздух был абсолютно прозрачен, как в ясный зимний день, а высоты здесь было максимум метров пятнадцать, так что глаза Кайданова, для которых и ночная тьма могла обернуться, пожелай он того, питерской белой ночью, различали все до мельчайших деталей на многие десятки метров вокруг. И зрелище это было не то, чтобы страшное – Герман был ведь не из слабонервных – но до ужаса мрачное, только усилившее и без того затопившую его душу тоску. Перед ним – на сколько хватало глаз – раскинулось поле давным-давно отгремевшей битвы. Кто здесь воевал и с кем, знать было не дано. Одно было очевидно: здесь сражались и умирали люди. Во всяком случае, похожи они были именно на людей, однако сказать что-то более определенное не представлялось возможным. На черной, как бы сожженной и запекшейся от невероятного жара земле застыли в разнообразных позах, в которых настигла их общая судьба, тысячи и тысячи превратившихся в черные изваяния фигур. Но Кайданов "видел", знал – почувствовал это сразу же, с первого взгляда, и принял без рассуждений и вопросов – что это не скульптуры, выточенные из черного, как антрацит, камня, а именно мертвые люди. И еще одну вещь он понял, едва осознав, что, на самом деле, видят его глаза. Грандиозное сражение это произошло очень давно. Не сто лет назад, и даже не тысячу… Очень давно. И было оно последним для всех, кто сошелся в смертельной схватке на этом, таком же мертвом теперь, как и они сами, поле. Победителей не было, если не считать таковой смерть, которая и подарила вечности и правых, если таковые здесь были, и виноватых. Вечность, вот о чем говорили это место, и это поле, и черные эти фигуры. И магия… Магия, убившая их всех и сохранившая их такими, какими они встретили свой последний миг.

Рассматривать разбросанные по полю фигуры можно было до бесконечности, но Кайданова вернуло к действительности движение. Не то, чтобы он окончательно освободился от впечатления, сразу и властно захватившего душу и практически мгновенно превратившегося в настроение и состояние. Он все еще пребывал как бы внутри тяжелого сна, но когда Дженевра двинулась вниз по склону, он это увидел и ощутил необходимость следовать за ней. Впрочем, состояние Кайданова было гораздо более сложным, чем можно ожидать от переживаемого наяву кошмарного сна. Как бы то ни было, он сохранил некоторую свободу воли, и поэтому, вероятно, не пошел бездумно, как баран какой-нибудь, за женщиной-воином, а шагнул сначала к Рэйчел, взял ее за руку, и уже затем, оба они молча пошли за синеглазой валькирией туда, куда она держала свой путь.

Они медленно спустились с холма и пошли между превратившимися в черный камень телами. Впрочем "антрацитом" стала не только живая плоть. Одежда, оружие, кольчуги и шлемы, древки копий и знамен, и сами эти наконечники и знамена, все было теперь черным и вечным, отдаленно напоминая какой-то грандиозный, созданный больной фантазией скульптора и архитектора военный мемориал. Однако и эта мысль всего лишь прошла по краю сознания и исчезла, поглощенная мощным, ни на что не похожим впечатлением, которое производило открывшееся перед ними поле брани. Смерть, вечность, тишина…

Тишину нарушила Дженевра.

– Это я, – сказала она, останавливаясь. – Тогда меня звали Шаед Ши.

"Не знающая страха… " – Кайданов увидел распростертую на черной земле фигуру и сразу же понял, что все так и есть. Это была Дженевра, хотя даже понять, что это женщина, а не мужчина, можно было только по оставшемуся открытым лицу с тонкими изящными чертами и распахнутыми в вечность черными глазами.

Женщина лежала, упав навзничь, держа в раскинутых в стороны руках что-то наподобие короткой алебарды и круглый щит. Тело ее было скрыто под окаменевшими складками короткого черного плаща, но ноги и руки, закованные в кольчатую броню были хорошо видны. И еще, разумеется, лицо… Шаед Ши улыбалась.

– Славная смерть, – неожиданно для самого себя сказал Кайданов и склонил голову в память о бесстрашной женщине, которая много тысячелетий назад с улыбкой на губах встретила смерть, уже поймав перед этим своим когда-то живым и, наверняка, красивым телом два колющих удара листовидных копий в грудь, рубящий – мечом в левое бедро, и стрелу, обломок которой, по-прежнему, торчал из ее правого плеча.

– Идите, – сказала Дженевра каким-то неживым голосом. – Идите дальше. А я побуду с ней.

Она так и сказала, и в ту же самую секунду Кайданов почувствовал, что, действительно, должен идти. Это не был зов или что-то в этом роде, позвавшее его вдруг в глубину поля мертвых. Это было похоже на то, как если бы кто-то обвязал его сердце тонкой, но не поддающейся разрыву нитью, а потом тихонько потянул… Куда?

"К себе… " – И Герман пошел, отметив, однако, краем сознания, что Рэйчел по-прежнему идет рядом, хотя ее руку он больше в своей не держал.

Он не смог бы сказать, сколько времени брели они вдвоем среди хаоса, образованного черными фигурами, среди которых попадались, как он теперь видел, не только люди, но и животные. Кони, псы, волки и тигры… и даже одна огромная птица, показавшаяся Кайданову похожей на горного орла. А потом он увидел себя и сразу же понял, что это он и есть, хотя внешне на этого человека не был похож ни нынешний Герман, ни тот, каким родила его земная мать.

Мужчина стоял, широко расставив ноги и высоко вознеся над головой длинный двуручный меч. Грудь его была похожа на шкуру дикобраза, так много стрел пробили длинную – до колен – кольчугу, но на лице не было и следа муки, вызванной болью, а только слепая ярость дерущегося не на жизнь, а насмерть бойца. Так и умер. Стоя. Вознеся свой тяжелый меч в последнем замахе.

Кайданов без интереса взглянул на тех, против кого сражался в свой последний миг Дег Ях Шанно, и посмотрел на женщину, к которой подошла Рэйчел. Женщина эта, по-видимому, сражалась, стоя спиной к спине с Дегом, но в тот момент, когда к ним пришла смерть, она уже сидела на земле, опираясь спиной о правую ногу мужа. Она обессилела от ран, но была еще жива и в последнем усилии – а то, что оно последнее, и сомневаться не приходилось – поднимала навстречу врагам свое короткое копье.

"Шир, сладкая моя Шир… "

И в этот момент к нему пришло понимание.

Впрочем, не совсем так, или совсем не так. Сначала пришло чувство.

"Нет!" – почувствовал Кайданов и только тогда понял, что никогда не любил и не будет любить Шир Сес Шаар. Ее любил другой. Но Дег мертв, и возлюбленная его Шир тоже. Давно. Долго. Так долго, что седая древность Земли кажется по сравнению с этой бездной времен близким "вчера". А он, Герман Кайданов, любит и всегда будет любить Рэйчел Белброу – "Белброу… Белобров?" – и…

"Да, – понял он, когда вслед за чувством пришло понимание. – Так все и есть".

И он выпрямился и окинул взглядом это ужасное место. И у него получилось, потому что не мог же он, на самом деле, стоя посреди всех этих лежащих, сидящих и стоящих фигур, увидеть все поле разом, да еще и так, что, видел его как бы со всех сторон, различая при этом любую даже самую мелкую деталь. Не мог, но смог. Увидел, и значит, у него действительно получилось. И вот тогда понимание стало наконец знанием.