Твари Господни (СИ) - Мах Макс. Страница 31

Но сейчас Лиса увидела себя и свою жизнь как бы со стороны, и многие вещи оказались совсем не тем, чем полагала она их прежде. И реализм ее на поверку оказался таким же самообманом, каким для Чела, Мавра и безымянной девушки являлась сила террора. Потому что и ее, Лисы, "закаленная" в огне войны душа, оказывается, жаждала – как и любая другая, впрочем, человеческая душа – спасения, и в ней, в этой жаждущей покоя и безопасности душе, тоже жила надежда. И однажды, как и многие до нее, Алиса решила уничтожить проблему, раз уж ее оказалось невозможно решить, просто переложив бремя ответственности на другого человека. Однако в их положении, этот другой должен был быть если и не богом, то кем-то сопоставимым ему по своим возможностям. Потому и отправилась она через Пекло в замок на краю мира, отправилась за помощью и, естественно, не получила. Зато Лиса получила нечто иное. Вот только что?

Ничего определенного, казалось бы, но все-таки что-то, а не ничто.

"Ничто… Никто… Некто. Знакомые слова, не так ли, барышня? "

Это была старая история. История из-за которой Лиса одно время считала себя свихнувшейся, потому что даже самой себе не могла признаться в том, что, действительно, влюбилась в человека, которого никогда в жизни не видела. И когда Август спросил ее об этом, то только отчаяние и надежда, та самая надежда, которую Лиса только теперь согласилась признать существующей, позволили ей признаться себе и ему, что все дело было в музыке.

Все произошло почти мгновенно в тот момент, когда они уже расставались. Вернее, это Некто решил, что пришло время оставить Лису одну. Она вдруг поняла его намерение, хотя и не смогла бы объяснить, откуда взялась эта уверенность, и на одно немыслимо короткое мгновение – по-видимому, от отчаяния и страха – "услышала" его душу. В следующую секунду, она осталась одна. Стояла на привокзальной площади, не ощущая ничего, кроме чудовищной пустоты, но в тот миг…

"Господи!"

Это было настоящее чудо! Ужасное и прекрасное чудо, какое дано узнать лишь немногим. Никогда до этого и никогда после ничего подобного Лиса не слышала и не испытывала. У нее не было слов – "И у кого бы они нашлись?" – чтобы описать ту мелодию, к которой довелось прикоснуться лишь на исчезающе краткое время, но которую она успела, тем не менее, принять в себя целиком. Музыка эта – но, возможно, слово это было слишком грубым, чтобы описать то, что вошло тогда в Лису, чтобы остаться с ней навсегда – была прекрасна и трагична одновременно, она была чем-то, чему нет ни цены, ни названия. И оглядываясь назад, Лиса вынуждена была теперь признать очевидное. Именно эта музыка дала ей силы выжить тогда и продолжать жить до сих пор. И более того, она, эта Музыка, как руки гениального скульптора, сформировала, слепила жизнь Лисы, сделав ее такой, какой она теперь была.

"Галатея, понимаешь!" – но попытка с помощью привычной грубости изменить то, что тогда произошло, и что Лиса смогла осознать полностью только сейчас, ни к чему не привела. То, что начало вызревать в ней в замке Августа, уже окончательно созрело и обрело силу.

"Сукин сын! – ее немой вопль был полон неизбывной тоски, копившейся в душе долгие годы, без того чтобы Лиса смогла понять причину и сущность этого чувства. – Что же ты наделал, гад! Зачем?! Почему?!"

Теперь она все поняла. Она осознала произошедшее, но вот того, зачем он это сделал, она понять как раз и не могла.

На протяжении многих лет, музыка, "подслушанная" почти случайно в чужой душе, звучала в сердце Лисы, лишая ее покоя, заставляя тосковать и сходить с ума, но лишь случай – отчаянный, во всех смыслах, поход через "Пекло" – открыл ей простую истину. Она любила этого человека и страдала, ощущая пустоту там, где он должен был быть, но где его не было, потому что единственный мужчина, которого она полюбила, этого не захотел.

"Так просто…"

Но просто не получалось. История, как увидела ее сейчас Лиса, имела изощренный, болезненно вычурный сюжет, напоминающий какую-то героическую сказку или легенду в стиле библейских сказаний, но отнюдь не жизнь обыкновенных живых людей.

Некто бог, в неизреченной милости и доброте спас однажды от беды – почти между делом спас – юношу и девушку, которые, если бы не грех любомудрия, могли стать очередными Адамом и Евой. Но проклятие запретного знания уже лежало на них, и другой грозный бог готов был их покарать. Последовало бегство из Рая, и вот оказалось, что случайная встреча с беглянкой зажгла сердце "доброго" бога, но та, на свою беду – или, напротив, это счастье ей такое выпало – заглянула в это пылающее сердце и, значит, была обречена полюбить того, кого любить никак не следовало.

"Красиво, – согласилась Лиса. – Избыточно красиво, но древняя мифология позволяла себе и не такое".

Однако дальше история развивалась уже как эпическая трагедия. Бог не имел возможности – "А почему, кстати?" – остаться с девушкой. Не мог – "или не захотел" – взять ее с собой, и оказалось, что единственное, что он мог для нее – "Или все-таки для себя?" – сделать, это заставить себя забыть.

Так?

Выходило, что так, вот только, "вспомнив все", Лиса совершенно не понимала – не могла понять – зачем он это сделал?

"Зачем, господи?! Зачем?"

Но кто их знает, "добрых" богов, зачем они творят такое добро? Ведь он влюбился в нее, полюбил так, как любят только в песнях или старых романах, иначе откуда бы взяться его музыке?

"Откуда, черт тебя побери?!"

Лиса чуть зубами не заскрежетала от тоски по несбывшемуся, от жалости к себе, от понимания, какое чудо не состоялось в ее жизни.

"Господи!"

И околдованная его "доброй" магией она спокойно отпустила того, кто мог стать ее счастьем, смыслом жизни… всем! Встретила снова и не узнала. А ведь, казалось бы, все было так очевидно. Некто был здесь, а Иаков там. В душе Некто, как ни в какой иной душе, встреченной ею на долгой дороге длинною в жизнь, звучала музыка. И музыку – великолепную, незнакомую, но захватывающе прекрасную музыку – приносил с собою в Город Иаков, которого на Земле Лиса никогда не встречала, хотя по уверению Твина Иаков жил и умер именно в СССР. Лиса любила музыку, училась в детстве в музыкальной школе, пела в хоре при Доме Пионеров, слушала и слышала потом в разных городах, на концертах, и по радио, в фильмах и записях, но никогда нигде не встретила ни одной из тех мелодий, которые играл на органе и скрипке Иаков. И такого уровня исполнения не встречала тоже. Однако Некто был великим волшебником, и ей ни разу не пришло в голову сопоставить эти два образа. Четверть века Лиса была уверена, как и все другие, что Некто и Иаков – два разных человека.

Но тогда, что же произошло в замке Августа? Каким образом она узнала то, что он так тщательно скрывал все эти двадцать пять лет? Ведь даже сейчас, Лиса не смогла бы объяснить кому-нибудь еще, каким образом Некто и Иаков, исчезнувшие с разницей в несколько лет, и Август, появившийся под "светлым небом" неизвестно когда и как, могут быть одним и тем же человеком.

Приходилось признать, что ее Дар развивается, и если в реальном мире это было еще не так заметно, хотя следовало признать, что и тут ее чутье было сильнее, чем у многих других, то в иллюзорном мире Города, она проделала невозможное два раза подряд с разницей всего в несколько дней. И если в случае с Августом, она могла еще тешить себя сказками про вещее, потому что любящее и страдающее, женское сердце, то в Цитадели все случилось совсем не так, как в песнях и балладах.

"А как?" – размышления о Некто неожиданным образом подвели ее к совершенно другому вопросу.

А при чем здесь Кайданов? Германа-то она за каким хреном взялась вдруг искать? Вот это было уже вовсе не понятно. Ей нужен физик? Так Кайданов уже четверть века физикой не занимается, да и занимайся он наукой, Гора или Никифора найти куда проще. И еще у поляков, в Кракове, была такая славная девочка, которая великолепно разбиралась в физике. И у Петра Кирилловича, наверняка, есть кто-нибудь на примете. Тогда зачем? Уж не затем ли, что о нем спросил Август?