Вирус убийства - Мейтланд Барри. Страница 40

— Это недалеко от Далвича, — объяснил он.

— Кажется, там живет миссис Тэтчер, — отозвалась Марта. — Это удивительная женщина.

— Не могу сказать, чтобы мне доводилось сталкиваться с ней на улице.

Марта метнула в его сторону испытующий взгляд — казалось, проверяла, уж не позволил ли он себе, чего доброго, иронизировать, после чего перевела разговор на своего мужа, который, как выяснилось, последние годы своей жизни был членом местного муниципалитета. Некоторое время она с волнением в голосе повествовала об ударе, отправившем его на тот свет и помешавшем занять должность мэра, на которую он мог рассчитывать в силу своих заслуг и способностей, в отличие от других весьма заурядных людей, здравствующих и поныне. Кроме того, она показала Броку фотографию своего единственного сына Ральфа, которого она называла Рафи, — мужчины под сорок, носившего длинные, до плеч, волосы, придававшие ему, по ее мнению, артистический вид. Сидни молча слушал ее пространный рассказ о семье, хотя, должно быть, слышал его уже тысячу раз, а когда она закончила, поднялся, чтобы принести десерт.

В свое время помещение столовой служило в большом доме главным залом для приемов. Здесь были высокие стрельчатые окна, выходившие в сад, потолки с лепниной и пилястры, украшавшие стены. В центре зала под потолком висела хрустальная люстра. По обеим сторонам от мраморного камина на стене размещались большие зеркала в позолоченных рамах, увеличивавшие помещение. В воздухе стоял немолчный гул от разговоров пациентов, сидевших за столами.

Брок чувствовал себя не в своей тарелке, оставшись с Мартой Прайс наедине. Ее присутствие его раздражало, и он подозревал, что это чувство было взаимным. Между тем он, зная о том, что эта женщина находилась здесь прошлой осенью, должен был постараться добиться ее расположения. Обдумав все это, он решил повторить попытку войти к ней в доверие. Для этого он снова завел разговор об ее артрите и поинтересовался, какие процедуры в этой клинике способствовали облегчению ее состояния. Она рассказала о своих первых симптомах, о развитии болезни, медленном на первой стадии, а потом пугающе быстром, об охватившем ее отчаянии, об облегчении, которое ей принесло медикаментозное лечение, о рецидиве и последовавшем за ним дальнейшем ухудшении. Вернулся Сидни с пудингами, но никто из них не притронулся к своим тарелкам, пока она вдавалась в детали относительно болезненного и длительного, но стабильного процесса восстановления здоровья после того, как она открыла для себя Стенхоуп. Брок был тронут, и когда она закончила и спросила его о проблемах с плечом, он смущенно покачал головой и сказал, что все его беды кажутся тривиальными по сравнению с испытаниями, выпавшими на ее долю. Она положила ладонь на рукав его халата и настояла на том, чтобы он рассказал о своих телесных недугах. Он пожал плечами и поведал им свою историю, приложив все усилия к тому, чтобы она звучала по возможности занимательно.

В конце она улыбнулась и ободряюще похлопала его по руке, словно только что выслушала его исповедь, и кивнула Сидни.

— В этом месте два типа посетителей, Дэвид. Мы с Сидни называем их агнцами и козлищами. Настоящих больных, которые, как и мы, приехали сюда в расчете на помощь, мы зовем агнцами. Но здесь есть люди, которые прибыли сюда только для того, чтобы сменить обстановку, или сбросить несколько фунтов, или потому что они слышали, что это место нынче в моде, а также по ряду других причин, которые ведомы только им одним. Для нас все они козлищи. Они не очень-то верят в методы доктора Бимиш-Невилла; вы даже сможете услышать, как они подсмеиваются над ним у него за спиной. Он терпит их потому, что они приносят клинике деньги. Эти средства он использует, чтобы субсидировать настоящих больных, часть которых не может позволить себе пребывание в этих стенах. Разумеется, — тут она понизила голос и наклонилась к Броку поближе, — доктор Бимиш-Невилл находится под постоянным давлением со стороны бизнес-менеджеров, которые требуют, чтобы он принимал больше состоятельных пациентов, так как их ничего, кроме прибыли, не интересует.

— А это, — сказал Брок, — если я все правильно понял, епархия мистера Бромли, с которым, между прочим, мне еще предстоит увидеться.

— Брось, Марта, — запротестовал больше для порядка Сидни. — Бен Бромли так или иначе должен гнуть свою линию. Такого рода учреждения нуждаются в эффективном управлении, как и все предприятия. Как говорится, бизнес есть бизнес.

— Ну, — Марта поменяла тему разговора, будто ремарку Сидни не стоило оспаривать из-за ее ничтожности, — пора идти на беседу, не то займут все лучшие места.

— Куда идти? — спросил Брок.

— На «беседы у камина», которые доктор Бимиш-Невилл проводит с пациентами три или четыре раза в неделю после обеда. Вам тоже надо их посещать. Обязательно.

Он вышел вслед за ними из столовой и проследовал через холл в другое помещение, служившее местом общего сбора пациентов. Это была просторная комната, обустроенная как гостиная, то есть с креслами и диванами, расставленными полукругом у большого, топившегося дровами камина. За диванами и креслами стояли рядами разнокалиберные деревянные стулья, так что общее количество сидячих мест насчитывало более пятидесяти. Более интимная, нежели в столовой, обстановка достигалась за счет низкого расположения светильников, помещавшихся на столиках, расставленных по периметру комнаты. Марта и Сидни прямиком направились к софе перед камином, но Броку эта парочка уже успела порядком надоесть, и он решил временно воздержаться от их компании. Извинившись, он вышел из зала, а когда вернулся туда через пять минут, выяснилось, что все самые удобные места перед камином уже заняты, по причине чего он присел на угловой стул в заднем ряду. От нечего делать он занялся наблюдениями, отметив про себя, что, хотя среди пациентов, которые продолжали входить в двери, встречаются и молодые люди, большинство обитателей клиники — люди средних лет и старше.

Все разговоры сразу же прекратились, когда в холле послышался голос Бимиш-Невилла, после чего доктор вошел в гостиную, резко выделяясь своим темным костюмом на фоне пестрой расцветки домашних халатов, в которые были облачены пациенты. Пройдя к камину, он встал к нему спиной чуть в стороне от его пылающего зева. Свет от стоявших на столах светильников освещал его лицо; прежде чем заговорить, он медленно обвел взглядом свою аудиторию.

— Сегодня вечером, — сказал он, — я хочу поговорить с вами о, том, что мы подразумеваем под словами «регулирование диеты». — Он помолчал, дав возможность сидевшим перед ним людям вобрать в свои души звуки его проникновенного голоса, подобно тому как их тела вбирали исходившее от камина тепло.

Через четверть часа Брок почувствовал, что его внимание стало рассеиваться. То, что он слышал, представлялось ему какой-то наукообразной галиматьей, сообщавшейся увещевающим, убаюкивающим тоном. Брок огляделся, исследуя взглядом внимательные лица пациентов и задаваясь вопросом, кто из этих людей относится к агнцам, а кто — к козлищам.

Через некоторое время он снова сосредоточил внимание на человеке, стоявшем у камина. Директор что-то говорил о злаках и бобовых. Брок попытался было вникнуть в суть его рассуждений, но беседа уже подходила к концу. Когда Бимиш-Невилл замолчал, в комнате установилась полная тишина, которая длилась все время, пока темные глаза доктора рыскали по залу, фиксируя одно за другим лица присутствующих.

— Полагаю, у вас есть ко мне вопросы.

Сначала никто не пошевелился, затем одна женщина, сидевшая в заднем ряду, подняла руку. Хотя ее поднятая рука и колебалась, голос, каким был задан вопрос, прозвучал громко и уверенно.

— Я, доктор, в теории все это понимаю. Но факт остается фактом: я следую этой диете вот уже десять дней, но чувствую себя хуже, нежели в день приезда.

По рядам пронесся взволнованный ропот. Бимиш-Невилл никак на это не отреагировал.

— Я хочу сказать, что раньше чувствовала себя вполне прилично. Ну а теперь… мне очень даже нехорошо. Такое впечатление, что у меня совершенно нет энергии. И я довольно часто испытываю головокружения.