Академия темных властелинов - Мамаева Надежда. Страница 25

Так вот ты каков — причина самоубийства Рей.

Парень, нет, молодой мужчина, напрягся. Тем четче проступил рельеф стальных мышц. Его рука, сильная, типично мужская, с жилами вен, дернула дверь, желая захлопнуть ее перед моим носом. Я же, дитя века атома, приученная к коварству лифтов, чисто инстинктивно сделала то, что совершает всякий русский человек, когда хочет остановить закрывающиеся створки: сунула ботинок в щель. Благо подметки у моей обувки оказались дубленые и с честью выдержали испытание.

— Милый, кто там? — томно донеслось из глубины.

— Проблемы, — нагло ответила я: отступать было особо некуда.

— Маловата ты для моих проблем. — Эрвин оценил мою настойчивость и, поняв, что с закрытием двери его неприятность в моем лице не исчезнет, осведомился: — Чего надо?

— Пить, а то так есть хочется, что переночевать негде, — выдала я всю глубинную суть дела.

— Переночевать, говоришь. — Он хищно усмехнулся, открывая дверь шире.

Что же, есть люди, которым костюм Адама к лицу, а фиговый листочек только портит картину. Эрвин был из их числа. И, судя по его поведению, он это прекрасно знал. Вот только если блондин намеревался смутить пусть уже и не девицу, но, по его прикидкам, еще не сильно опытную женщину… тут он просчитался.

В отличие от Рей, у которой одна-единственная ночь разделила жизнь на «до» и «после», у меня за плечами был небольшой практический и глобальный (в век Интернета у кого его нет?) теоретический опыт. Все же в двадцать шесть я едва не дошла до загса с Вадиком, моим бывшим. Полгода мы жили вместе и уже подали заявление, когда я услышала гениальное мужское выражение: «Мы не подходим друг другу, нам нужно расстаться, чтобы не совершить ошибку».

Тогда он собрал чемодан и ушел из нашей съемной квартиры. А я через месяц узнала, что причиной несовместимости характеров стала трешка в центре. Потому как любящая и симпатичная Ирочка — это, конечно, хорошо, но трехкомнатный аквариум, где плавала золотая рыбка Аллочка, лучше. К тому же в комплекте с миленькой, но глупой женой шел тесть-депутат. Но это было потом, а сначала я ревела в подушку и заедала горе шоколадом.

Подруга и коллега Лена, отбирая очередную плитку, увещевала, что я испорчу фигуру и у меня будут прыщи. Я же, жуя ломтик за ломтиком, утверждала, что прыщи появляются не от шоколада, а от тех сволочей, которые вызывают стресс, который лечится только шоколадно-шоповой терапией.

Но, так или иначе, свою прививку любви я получила. Потом были отношения с Родионом, но уже без той остроты и романтизма. Зато веселые. И расстались мы с ним легко: как-то оба поняли, что хотим от жизни разного. Я — дома и семьи, он — приключений и свободы. Но мы друг другу и так ничего не обещали, поэтому-то и не было разочарований.

В общем, если телом ныне я была почти девица (как кто-то шутил — первый раз не считается), то душой — уже женщина. Немного циничная, уже практичная, но еще не до конца разучившаяся верить в любовь. И эта женщина разглядывала красавчика, усмехаясь: что я такого тут не видела?

Вот только того, кто стоял напротив, тоже было не смутить. Он, поняв, что и я заливаться румянцем не собираюсь, выдохнул:

— С нашей последней встречи ты изменилась. Теперь хотя бы не такая пресная и глупо-наивная.

— Раз уж ты сравнил меня с пресным тестом, то можно сказать, что я еще — как и опара. Ты меня помял — а я подошла и раздалась благодаря твоим стараниям. — Я бесцеремонно оттеснила Эрвина плечом и вошла в комнату.

Две кровати, одна из которых убрана, а на второй — симпатичная малышка. Блондинка с пышной грудью, которую она не слишком старательно (так, чтобы мужской взор мог оценить и наигранную стыдливость, и приятную округлость полушарий с ложбинкой) прикрывала одеялом. В полумраке свечей ее сливочная кожа казалась весьма соблазнительной. Хоть сейчас для фото на глянец «Плейбоя». Татуировка на шее — значит, адептка.

— Что за… — начала она.

Я же не обратила на нее никакого внимания, а с радостным:

— Нормальная кровать! — подошла ко второму ложу.

Потом деловито сняла ботинки, стянула покрывало и легла на матрас, замотавшись в одеяло, как в кокон.

В комнате повисла тишина.

— Да вы, ребята, не стесняйтесь, продолжайте. Я тут посплю малость…

Эх, наивно я полагала, что на меня не обратят внимания. Эрвин содрал с меня одеяло.

— Быстро встала и ушла! — отчеканил он.

— Прогонишь мать своего ребенка? — парировала я.

— Какого, к утопленникам, ребенка?

— Обыкновенного. Который появляется, когда мужчина погружает в женщину семенную жидкость… — начала я занудным тоном нашего лектора по анализу и аудиту. — Кстати, вам, милая, — я обернулась к девушке, — я бы тоже рекомендовала после этой ночи посетить лекаря. А то, знаете ли, беременность, интимные болезни… Я, например, после одной ночи с ним, — кивок в сторону начавшего не на шутку злиться адепта, — лечилась.

— Видимо, в клинике душевнобольных, — не остался в долгу блондин, у которого ночь любви накрылась медным тазом.

Но мои слова уже попали на благодатную почву, потому как девица вскочила, откинув одеяло и отринув уже ненужную скромность, залепила пощечину своему, надо полагать, уже экс-бойфренду и начала спешно натягивать рубашку и штаны, бормоча под нос:

— Подлец! А уверял, что у него руна от внебрачных детей есть… Зараза с усохшим корнем!

— Милена, подожди!.. — Эрвин попытался остановить кхм… девушку, но полюбовница оказалась не только проворной, но и горячей штучкой.

В прямом смысле слова горячей: на ее руке загорелся фаербол.

Когда дверь за красоткой захлопнулась, на меня уставились в упор. Словно расстрелять хотели. Причем дважды.

— Ну? — многообещающе начал он.

Я же, выдохнув, признала:

— Согласна, не самая лучшая идея — вломиться к тебе, но мне банально негде переночевать.

Меня все еще сверлили взглядом, словно размышляя, свернуть шею сейчас или еще подождать. Но вот то, что прозвучало дальше… не думала, что он начнет с этого. Хотя нет. Я не думала, что он вот так просто заговорит. Слишком много злости чувствовалось сейчас в этом мужчине. Оттого, едва прозвучал его вопрос, я мысленно с облегчением вздохнула: если заговорил, значит, пусть неосознанно, но готов к мировой.

— Ты правда беременна от меня?

Нервно сглотнула. И решила начать издалека.

— Слушай, то, что было между нами, — недоразумение. Оно уже в прошлом, — начала с покаяния, которое бальзамом должно было пролиться на пострадавшее мужское самолюбие. — И сейчас я прекрасно понимаю, что было ошибкой полагать, что у меня есть шансы…

Я старалась говорить окольными фразами, все же дневниковые откровения Рей — не личные воспоминания. Вероятность осечки велика.

— Ты из породы тех хранителей домашнего очага, кто умудряется своей кочергой ворошить одновременно еще пару костров. Так что можешь в плане женитьбы быть спокоен. Я свою ошибку поняла и осознала…

— Ты не ответила на мой вопрос: чей у тебя ребенок.

— Ничей, — сдалась я. — Энжи, вылезай.

Иногда лучшее оружие — это честность. Нагая, обезоруживающая честность с крысиной мордой, которая готова защищать свою хозяйку и грызть противников до последнего резца.

— И ты… — Эрвин начал приближаться, грозя нависнуть над маленькой мной.

В воздухе прямо-таки звучало «посмела». Оттого я поспешно решила сменить русло недосказанной мысли:

— …и я пришла к единственному человеку, которого знаю во всем городе. А что мне оставалось делать, если ворота академии закрыты?

— Они не выпускают лишь тех, кто не завершил обучение, — тоном «это не про тебя» возразил Эрвин и осекся. — Ты поступила? Тогда тебе должны выделить общежитие. Что у меня забыла?

— Да нет, ночлег. — И пояснила: — Поступила, но не в академию, а на курсы. Оттого общежития не выделили. И мне негде спать. Я только сегодня приехала.

На меня смотрели, оценивали, изучали, препарировали, взвешивали… и наконец вынесли вердикт: