Мулен Руж по-русски. Трилогия (СИ) - Решетников Александр Валерьевич. Страница 7

- Это кто? - спросил Лапин у вошедшего за ними казака, показывая на гроб.

- То жинка моя, - сказал тот и перекрестился, - от горячки померла. Застудилась. Пошла за водой к реке, а на обратной дороге оступилась. Ледяную воду на себя опрокинула. Пока обратно к реке бегала, пока набрала воды, пока до дома дошла, хворь-то в тело и проникла. А меня не было, охотничал я в то время. Возвратился с добычей, а она лежит, подняться не может, жар сильный, говорит еле-еле. Через день и померла.

- А доктора поблизости разве нет? - спросил Кузьменко.

- Какого дохтура, сынку? Тут почитай на сто вёрст окрест кроме волков и медведей никто не живёт.

- А что это за река? - продолжал допытываться Лапин.

- Пышма, - ответил казак, снимая с себя овчинный тулуп.

- Пышма? - переспросил Валет, - а Тюмень далеко?

- Тюмень-то... Далёко, как раз сто вёрст до неё и будет. А что тебя нужно в Тюмени?

Голые гости стали переглядываться меж собой. И тут, до сих пор молчавший Маллер, спросил:

- Прости, отец, а не подскажешь, какой сейчас год?

Казак прищурил глаза, склонил голову на правую сторону и, глядя пристально на Маллера ответил:

- Одиннадцатый день января 1775 года от Рождества Христова.

- Пи...ец!!! - хором выдохнули шестеро голосов.

Даже неожиданное перемещение летом из колонии в заснеженный лес без кусочка одежды, не потрясла всех так сильно, как осознание того, что они провалились почти на 250 лет назад. Все были растеряны и не представляли, как жить дальше.

Казак сам был удивлён их реакцией. Он не знал, кто они такие, откуда, но увидел, что его слова потрясли их до глубины души. Поэтому смотрел на них с сочувствием, было видно - люди испытывают душевную боль.

- Негоже перед покойницей срамным быть, - сказал неожиданно он, возвращая всех к насущным проблемам.

- Пойдём-ка, сынку, со мной, - поманил казак Егора.

- Куда? - вздрогнул растерянный парень.

- Одежду подбирать будем, - и направился к стоящему в дальнем углу комнаты большому сундуку.

ЗНАКОМСТВО.

Примерно через час шестеро мужчин, одетые в непривычные для себя одежды, сидели вокруг стола, который занимал почти всю заднюю часть комнаты, и пили горячий отвар из каких-то трав. Хозяин дома сидел рядом.

- Саблин я, Фёдор Тимофеевич, - ответил он на вопрос Агеева.

- А вас, значит, бабах - молнией и прямо сюда, - продолжил казак, - скажи кому, не поверит. Да и я сперва решил, что это бесы явились по мою душу. А тут ещё и Прасковья неотпетая лежит.

- Не надо, Фёдор Тимофеевич про нас вообще никому рассказывать, а то либо церковники на костёр упекут, либо императрица со своими фаворитами в кандалы закуёт. Насколько я знаю, сейчас Екатерина II на троне сидит?

- Она, змея подколодная.

- Прости, Фёдор Тимофеевич, если мой вопрос покажется тебе неприятным, а ты с Емельяном Пугачёвым случайно не был знаком?

- Смотрю, много ты знаешь, Марсель Ринатович, -

нехороший огонёк блеснул в глазах казака.

- Фёдор Тимофеевич, поверь, ни я, ни мои товарищи, тебе не враги. Мы нужны друг другу. И предательство одного, станет концом для всех.

- Хорошо, коли так, как ты говоришь.

- Спаситель ты наш, куда же без тебя мы денемся? - проникновенно вещал Агеев. - И ещё, простите меня за чёрную новость.

- Какую?

- Через десять дней Емельяна Пугачёва казнят в Москве. Четвертуют.

- Значит через десять дней...

- Да. Но он достойно примет смерть, как и подобает настоящему казаку.

- Спаси и сохрани, Пресвятая Богородица, - перекрестился Фёдор Тимофеевич, и все последовали его примеру.

Это, наверное, заложено в генах, что достались нам от наших предков, как только мы видим человека, который крестится, то рука непроизвольно тянется повторить это действие. И никакая атеистическая советская власть или торгашная демократия не в силах вытравить из людских душ славную веру наших предков.

- А Прасковью твою мы завтра и отпоём, и похороним, - сказал Муравьёв, - только нужно будет воды побольше накипятить.

- Зачем воды накипятить? - спросил Кузьменко.

- Чтобы мёрзлую землю было легче выкапывать, - спокойно ответил Печник.

ПЛАНЫ и РАЗГОВОРЫ.

На другой день, сидя после похорон за тем же столом, тем же составом, семеро человек обсуждали планы дальнейшей жизни.

- Оружием-то вы владеть обучены? - спрашивал Фёдор Тимофеевич.

- Обучены, да не тому, - отвечал Иван Андреевич Лапин, - другое там оружие в будущем. Я штыком привык, а вот нынешней саблей или ружьём, увы.

- Придётся, робятки, учиться, - сказал казак, - без этого здесь никак. И от зверя нужно уметь защититься, и от человека, и еду добыть. Из дерева сабельки потешные сделать надо, и буду вас по утрам учить.

- Фёдор Тимофеевич, а ты давно здесь живёшь? - поинтересовался Агеев.

- С сентября. В конце июня мы Рождественский завод боем брали, там я рану получил тяжёлую. Мой товарищ, Иван Збруйко, сопровождал меня до дома, да и решил остаться, чтобы вместе потом к Пугачёву вернуться. Через пару месяцев я почти поправился, а тут новость пришла, что разбили Емельяна, и вынужден он хорониться от екатеринкиных солдат. Да и слух прошёл, что разыскивают всех, кто к смуте причастен. Тогда решили мы не ждать своей участи, как бараны, а уйти подальше в леса, переждать до следующего лета, а там потихоньку снова к людям выйти. Взяли с собой всё необходимое и поехали...

- А где товарищ?

- Медведь задрал. Ружьё у Ивана дало осечку, и я замешкался, буквально несколько мгновений, а косолапый ему по горлу когтями. Мишку то я застрелил, а товарища уже спасти не мог.

- Светлая память, - сказал Лапин и перекрестился.

- Светлая память, - повторил казак.

- А как с оружием обстоят дела? - спросил Агеев.

- Ружьё от Ивана осталось, ещё четыре пистоля есть. Три сабельки, вместе с моей если считать.

- Нам ещё один дом нужно ставить, тесно всемером. И баню, а то завшивеем тут, - высказал Муравьёв свои мысли.

- Это ты, верно, заметил, - отозвался Саблин.

- А ещё нужно людей так распределить, чтобы одни на охоту ходили, другие строительством занимались, а третьи хозяйство вели, - сказал Агеев.

Решили так, Фёдор Тимофеевич с Лапиным будут ходить на охоту, Муравьёв, Агеев и Маллер занимаются строительством, Кузьменко ловит рыбу и носит воду, а Кощеев готовит еду.

- А чем вы занимались у себя в грядущем, - спросил казак.

- Разным, - взял разговор в свои руки Лапин, зыркнув на своих спутников, - я торговыми делами занимался, Игнат Фомич помогал мне. Марсель Ринатович - служивый человек, Артур Рудольфович - маляр, Даниил Петрович - каменный мастер, а Егор Сергеевич механизмы собирал.

- И как такие разные люди вместе оказались? - удивился Фёдор Тимофеевич.

- Решил я завод построить. Пригласил самых знающих в этом деле людей, чтобы сообща решить, как по уму всё сделать. Вот тут и случилась, на нашу беду, гроза. Молния шаровая в окно открытое влетела и прямо в стол ударила, за которым мы дела свои обсуждали. Ослепило нас, а когда прозрели, то оказалось, что далеко мы от своего времени и места... Вот.

Агеев прятал улыбку, слушая Лапина. Офицер ФСБ прекрасно понимал, что не нужно всего рассказывать человеку, пусть даже и приютившего их. Меньше знает, крепче спит. Кощеева и Муравьёва посещали схожие мысли. Только Кузьменко и Маллер не совсем понимали, почему Лапин врёт, но глядя на своих более опытных спутников, хранили молчание. Раз так говорит, значит так надо.

- А какой завод-то ставить хотел, - допытывался казак.

- Ты, Фёдор Тимофеевич, Егора Сергеевича сыном кличешь, а знаешь какой он умный? Он механизмы придумал, которые железо и дерево могут обрабатывать и превращать в нужные для человека изделия. Хорошую и качественную мебель, инструмент железный, утварь хозяйственную, материал для строительства. Вот смотри, сколько кузнец за день сделает подков?