Королевство на грани нервного срыва - Первухина Надежда Валентиновна. Страница 11

— Ой, молодцы. Я вам премию дала? Не дала. Премия вам всем.

— Мы не за премию. Мы просто так. Но, ваша светлость, вы про какое-то существо говорили. Оно злая ведьма?

— Это существо здесь было, убило герцога и почти прикончило меня. Полагаю. Хотя с точки зрения науки и теории относительности она все-таки не ведьма, а особая субстанция. Я не смогла ее победить. Пока не смогла. Поэтому Оливия впала в летаргический сон, и я пока не знаю, как ее из этого сна вывести. Может, дотторе Гренуаль сообразит. Хорошо, что он хотя бы просто за нею наблюдает.

— Да уж… Ничего себе субстанция — у вас трех пальцев нет! Небось ваша звездная система таких не знает!

— И слава… ну кому-нибудь там. Ох, Полетта…

— Что?

— Честно тебе скажу, я не знаю, как дальше жить и что будет.

— Ой, ваша светлость, не забивайте себе голову! Вы не одна в этом замке. В обиду мы вас не дадим. Мы все за вас. Что бы ни было.

— Я очень беспокоюсь об Оливии.

— И Оливию сбережем. Так что пейте чай да ложитесь потом отдыхать. Вам надо сил набираться. И еще, ваша светлость…

— А?

— Можно моя прабабушка тихонечко приедет к нам в замок, ну там под видом кухарки или… кладовщицы. Она говорит, помощь хорошей ведьмы никогда не бывает лишней.

— Конечно. Думаю, она уже здесь?

— Ага.

— Тогда я точно не пропаду. Что ты в чай подмешала, что я так спать хочу?

— Это не я, прабабушка велела. Это три-ксено-базопротиксен и немножко рому. Успокаивает и как снотворное. Прабабушка велела вам побольше спать. И кушать. Так что вы кушайте — и в постельку.

Каково стали с герцогиней обращаться? Но вообще это даже приятно. Тем более что я симулирую больную. Мне можно. Пока.

Я наслаждалась сном, как наслаждаются тихим солнечным вечером на берегу спокойного озера. Мне и снились тихий солнечный вечер, спокойное озеро, мягкие, шелковистые травы, запах прогретых приозерных камней, пение вечерних птиц в дальнем лесочке. Я сорвала травинку, пожевала и почувствовала на языке ее сладость. Я смотрела в небо и придумывала, на что похоже каждое проплывающее мимо облако. Я вдруг почувствовала, что мне лет десять или двенадцать, и я самый счастливый ребенок во Всем Сущем. Я ощущала, что у меня за этим лесочком есть дом — деревянный, двухэтажный, с шестью огромными окнами и прогретой солнцем верандой. У дома на крепкой ветке старого тополя висят качели — мои качели, но повесил их для меня папка, самый лучший папка, другого такого нет. Он всегда затевает что-нибудь интересное, а иногда просто подхватывает меня крепкими, сильными руками и кружит над головой… А мама — какие нежные, добрые, ясные у нее глаза! — притворно сердится, когда я перепачкаюсь в песке или обзеленю одежду, даже легко шлепает полотенцем по попе, но тут же обнимает и целует. Она печет такие вкусные пироги с капустой и яйцами! Аромат этих пирогов я чувствую и сейчас, пока лежу у озера, и знаю, что скоро она позовет меня. И я побегу, но сейчас я терпеливо жду Собаку. Это ничья Собака, бродячая, и мне ее очень жалко. Она меня сначала очень боялась, но когда отведала маминых пирогов, стала потихоньку привыкать. Я хочу, чтобы она была моей Собакой, я вычешу репьи у нее из шерсти, я буду кормить ее, а спать она будет рядом с моей кроватью. Родители не против, и Собака, по-моему, тоже не против…

— Собака, — тихо шепчу я. — Не бойся, иди ко мне, я не обижу тебя. Ну пожалуйста!

И Собака выходит из зарослей таволги, робко ступая и помахивая хвостом. Я похлопываю по земле рядом с собой, и она садится. Я принимаюсь гладить ее большую лохматую голову, почесываю спину, ощущаю, какая она худая, и верю — мама с папой не обидят ее, и она будет самой лучшей Собакой на свете…

— Собака, — шепчу я. — Я люблю тебя. Оставайся со мной. Сейчас пойдем есть пироги. Слышишь? Это мама зовет!

— Лю-юций! Куда ты подевался, негодник! Бери свою Собаку и бегите ужинать!

— Ну вот, — говорю я Собаке. — Нас зовут! Бежим!

И мы вскакиваем и бежим к моему чудесному дому, где ждут меня самые чудесные мама и папа…

— Лю-юций, сынок! Скорей, мы ждем! Мы ждем!

— Хорошо, хорошо, я уже…

Просыпаюсь.

Сначала я не могу понять, кто я и где я. Мои руки стискивают шелковистое покрывало, а не траву. Пахнет лекарствами. Надо мной не небо, а расшитый золотом балдахин кровати. Кошмар. Мне приснился самый прекрасный кошмар в жизни. Я была мальчиком Люцием, у него был дом, мама, папа и Собака. А на самом деле я… Да кто я?!

— Люция! Люция, девочка моя! Да что с тобой!

Я глубоко вдохнула теплый воздух и резко выдохнула. Это привело меня в чувство, и я все вспомнила. Мама Сюзанна склонилась надо мной, и лицо ее было очень-очень тревожно.

— Мама, — прошептала я. — Мне приснился сон… Тяжелый сон…

— Я принесла тебе лечебный отвар из трав. Выпей.

— Голова раскалывается. Ужас какой-то.

— О чем был сон?

— Я… я забыла. Озеро какое-то.

Я лгала. Я запомнила сон до последней детали. Я выпила залпом теплый горьковатый травяной отвар и почувствовала себя почти здоровой.

— Мама, спасибо. Который час? Что случилось?

— Ты долго спала, милая. Уже обед прошел. Я принесла тебе оливье и компот из сухофруктов, как ты просила.

— Это чудесно, но при такой жизни я стану толстушкой. Сплю и ем, все дела.

— Ничего страшного, тебе нужно поправляться.

Сюзанна взбила подушки, помогла мне поудобнее устроиться и поставила на кровать столик-поднос, на коем благоухала фарфоровая чаша с оливье и целый графин с компотом.

Я принялась за еду.

— Мамочка, спасибо! Прямо возвращение к жизни!

— Вообще-то я с неприятной вестью, Люция.

— Ой.

— Приехал королевский следователь с помощником. Ну, по поводу кончины его светлости. Я уж и решила поскорее тебя покормить, чтоб сил набралась для такой неприятной новости. А самое мерзкое, что следователь — паук. Ростом со здорового мужика.

— Вот дрын еловый! Зима же, эти инсектоиды спать должны, у них период спячки.

— Пауки не спят. Некоторые виды. Он уже сел в углу главной залы на потолке и принялся плести сеть. Его помощник — человек, парень, очень деловитый и нагловатый. Прямо так и рвется к тебе на аудиенцию.

— Приму, вот пообедаю и приму. Не таких обламывала.

— Доча, это королевское следствие, так что тебе надо притворяться хворой и не дерзить, как вы с Оливией привыкли. Вспомни, что ты вдова герцога и сама герцогиня. Я тебе стопку кружевных платков принесла — будешь изображать, что плачешь, да вот чепец с траурными лентами на голову надень — это просто необходимо. Я вот поднос вынесу и буду рядом, пока этот нахальный помощник следователя будет у тебя на аудиенции. Если что, сумею окоротить.

Я торопливо доела салат, запивая его божественным компотом из сухофруктов, потом мама вынесла поднос, плотно прикрыв его небольшой льняной скатертью, я натянула на голову траурный чепец, поудобнее устроилась в подушках, попрактиковалась в стонах страшно больной женщины и закрыла глаза.

Так я лежала, и вдруг дверь в мои покои медленно, но неуклонно отворилась. Никто из слуг так не заходит. Так могла бы красться Оливия, если бы замышляла сунуть мне в кровать своего ядовитого геккона. Но моя драгоценная Оливия спит. Следовательно, это чужой. Следо… Ага, помощник следователя, о коем мамочка Сюзанна меня предупреждала. Так-так. Шаги легкие, для мужчины в возрасте неподходящие. Значит, и впрямь парнишка. Парнишка молодой, в красной рубашоночке, хорошенький такой… Ой, опять у меня музыкальный заскок. В последнее время страдала им — вдруг откуда ни возьмись возникали в голове песни совсем нездешние. Иногда на языках, которые мне незнакомы. Вот и сейчас, про эту рубашоночку… Ну, однако ж, парень наглец! Шарится по моим покоям, как у себя дома. Ах, он что, под кровать залез?! Там же у меня… Ну, вы понимаете…

Я застонала — и от злости, что немедленно не могу просверлить наглецу дырку в черепе и изображая жуткую боль и немощь. И тут я услыхала: