Игра в аду (СИ) - Пашкова Ксения "MaryAllis". Страница 24

Он прищуривается, оценивая меня с ног до головы.

- Я - Игорь Андреевич. А ваше имя я и без вас знаю. Присаживайтесь.

Он усаживается за свой стол. И даже не делает приглашающего жеста рукой.

- Я не хочу говорить, – говорю я озлобленным голосом.

Игорь Андреевич поднимает на меня глаза и смотрит недоумевающим взглядом.

- Я, по-вашему, кто? Психолог? У меня нет цели разводить с вами душевные беседы. Я задам ряд вопросов, на которые хочу получить честные ответы, – говорит он холодным и абсолютно безучастным голосом.

- Например? – спрашиваю я.

- Проявляете ли вы агрессию, отсутствует ли у вас интерес к жизни, думаете ли вы о суициде, страдаете ли вы бессонницей.

- Вы перечисляете симптомы депрессии.

- И что? – спрашивает он раздраженным голосом.

- Я итак знаю, что у меня депрессия, – отвечаю я.

- Очень рад за вас. Но, чтобы назначить медикаментозное лечение, мне нужно немного больше, чем ваш самостоятельно поставленный себе диагноз.

Спустя час Игорь Андреевич выдает мне рецепт на антидепрессанты и транквилизаторы. Помимо депрессии он диагностирует у меня острое посттравматическое стрессовое расстройство.

Когда я уже собираюсь уходить, он окликает меня.

- Аделина!

Я поворачиваюсь к нему. Интересно, что еще он не успел мне сказать.

Больше всего меня раздражает наигранная приветливость. Когда врачи или обычные люди встречают меня с натянутой улыбкой, они не поднимают настроение, а добивают меня еще сильнее. Своими счастливыми лицами, пусть даже фальшивыми, они, словно вбивают гвозди в крышку гроба. И иногда становится интересно, кто из них забьет последний, прикончив меня окончательно.

- Вы же знаете, что впереди целая жизнь?

Его голос становится проникновенным.

- Я хочу вас кое-с-кем познакомить, если вы не против.

Я неуверенно киваю.

Мы идем по коридору несколько минут, пока Игорь Андреевич не останавливается.

- Видите того человека?

У окна стоит темноволосый высокий мужчина, ничем не отличающийся от десятка других.

- Я не могу раскрывать историю его болезни. Но предлагаю вам с ним поговорить.

- Зачем мне это?

- Может быть, незачем. Но иногда нужно просто сделать. До следующей встречи, Аделина. – на прощание он касается моего плеча и уходит.

Я смотрю на того мужчину. Пытаюсь приметить нечто такое, что может вызвать у меня интерес. Но он самый обычный.

Так мне кажется, пока я смотрю на его профиль. Но стоит ему повернуться лицом, его безжизненные запавшие глаза заставляют меня вздрогнуть.

Заметив мой пристальный взгляд, он сам направляется ко мне. Хочется убежать, но ноги, будто залиты бетоном.

- Вы тоже пациентка Игоря Андреевича? – спрашивает он каким-то трескуче-сухим голосом.

- Да, я – Аделина.

- Иван.

Мы жмем друг другу руки, хотя видно, что обоим некомфортно от происходящего.

- Мне стыдно, что я пялилась на вас, – я стараюсь не встречаться с ним глазами.

Боюсь, что заметит в них знакомую бездонную пустоту.

- Вы хотели что-то спросить?

У него такой слабый голос. Будто он на смертном одре, когда каждое слово приходиться вытягивать из себя силой.

- Я бы спросила, но это будет крайне невежливо. Я бы даже сказала грубо.

- Я не боюсь грубостей. Спрашивайте, что угодно.

- Какой у вас диагноз?

Мне стыдно задавать подобные вопросы, но любопытство сильнее. Ведь есть же причина, по которой Игорь Андреевич мне на него указал.

Иван, должно быть, видел и слышал в жизни нечто такое, после чего утратил всякую способность удивляться. Он даже не меняется в лице после моего вопроса.

- Я страдаю посттравматическим стрессовым расстройством. Это началось, когда я вернулся с войны.

В горле у меня появляется ком.

Мое патологическое чувство вины не сравнится с синдромом «выжившего» после войны.

- И… как это происходит у вас?

- Даже не знаю, что сказать… - он опускает глаза - Уже полгода меня преследуют навязчивые воспоминания. Яркие картинки появляются перед глазами, и я не могу от них избавиться. И каждое такое воспоминание сопровождают ощущения, которые я испытал там… на войне. Находясь у себя дома, я вдруг начинаю чувствовать себя беспомощным и безумно напуганным. Сердце колотится, как ненормальное, меня то и дело бросает в холодный пот… Прошлое врывается в реальную жизнь… И вот, я уже снова слышу крики и выстрелы, вижу лица погибших людей, а иногда ощущаю движение горячего ветра. Ночами снятся сны, которые невозможно отличить от реальности. Они такие яркие… А шорохи... Услышав их, я вздрагиваю и начинаю дрожать от страха.

И пусть у нас схожие диагнозы, я не могу понять, как он держится. Как все еще остается на этом свете, где каждый день приходиться проходить через такие ужасные вещи.

- Спасибо, что рассказали. Извините, что заставила об этом говорить.

- Почаще встречайтесь с нашим врачом. Он помог мне. И дело здесь не только в правильно подобранных лекарствах.

Я киваю, мысленно обещая себе в следующий раз не быть такой грубой с Игорем Андреевичем.

Уходя, я снова слышу трескучий голос Ивана за спиной.

- Мне жаль ваших друзей.

- Мне тоже – шепчу я себе под нос.

34 глава

Спустя год, два месяца и шесть дней после игры

Мы с Максом ждем своей очереди на парасейлинг – так называемые полеты на парашюте над море.

- Боишься? – спрашивает сосед.

Я отрицательно мотаю головой, хотя напряжение нарастает с каждой секундой.

Люди – не птицы. Не известно, примет ли небо тебя в свои объятии. Или, посчитав инородным телом, исторгнет, пожелав поскорее избавиться.

Может случиться все, что угодно: оборвется трос, стая птиц налетит на парашют, поднимется сильный ветер, сломается катер. А, что еще более вероятно – от страха я потеряю сознание.

От накатившей тревоги хочется в туалет. Зачем я на это согласилась? Да понятно зачем. Я грежу парасейлингом уже много лет.

Интересно, а существуют люди с мечтами попроще?

Оказавшись на катере, я чувствую, как у меня подкашиваются ноги. Как можно скорее, я плюхаюсь на сидение. Макс садится рядом.

- Эй. Ты как? – спрашивает он с улыбкой на лице.

- Нормально, – отрезаю я, отворачиваясь.

Когда мы начинаем отплывать от берега, нас начинают наряжать в жилеты. Сверху надевают пояс.

Оказавшись прицепленными к парашюту, мы с Максом сидим на палубе катера и ждем, когда взлетим.

Это происходит неожиданно и быстро. Раз и мы на высоте птичьего полета.

- Как красиво! – с восхищением говорю я, смотря на открывшийся вид.

Город и все люди в нем становятся такими маленькими и незначительными.

- Они похожи на муравьев, – говорит Макс, смотря на отдыхающих, плескающихся в море.

Все люди ищут свободы. И чаще всего находят, но она оказывается ложной. Здесь же, на высоте, я недосягаема для косых взглядов и по-настоящему свободна от своей жизни. Я не привязана к тому, что осталось внизу, мне нет дела до копошащихся на пляже людей. Единственное, что сейчас важно – это море и Макс на его фоне.

Когда мы спустимся через пять минут, я уже не смогу этого сказать. Потому что снова окажусь под гнетом повседневных забот и собственных мыслей. Пока я чувствую истинную, ничем не ограниченную, свободу, мне нужно с ним поговорить.

- Макс… - начинаю я.

- А?

Я смотрю на его загорелое мальчишеское и по-настоящему прелестное лицо. Макс сочетает в себе строгость и глупость, серьезность и смешливость, озабоченность и равнодушие. В один момент он может стать мужественным не по годам, а в следующий снова превратиться в рассеянного подростка. Его, обычно, счастливое лицо иногда становится траурным и таким скорбным, что по телу проходит дрожь. Чаще всего, он выглядит так, будто все знает, но бывают моменты, когда от удивления он выпучивает на меня свои светлые глаза. Кажется, что он никогда не страдал, но жизнь не просто поцарапала его душу, она разодрала ее на части и раскидала по разным углам, а он взял и самостоятельно склеил ее. И теперь, он делает это со мной. Собирает меня по частям и учит заново жить.