Враг престола - Гарин Дмитрий. Страница 35

— Неслыханно! — воскликнул худощавый молодой пустынник, облачённый в шитый золотом белый халат с широким блестящим поясом. — Саг–ша'ар, твоё имя звучит честью в моих устах, как и имя твоего почтенного отца. Скажи, почему этот мухтади считает себя достойным подавать голос в центре мира?

Эдуард понял: наибы явились на хурал не ради него. Они пришли, потому что К'Халим созвал их, воспользовавшись правом вождя. Кто из них поверит, что он муаз'аммаль?

— Я имею право держать перед вами слово, — жёстко возразил Эдуард. — Это моё право рождения, право наследника лорда Натаниэля Колдриджа, моего отца. Я пришёл напомнить вам о вашем долге перед моим именем и моим домом.

К своему удовлетворению, Эдуард отметил, что на старшее поколение наибов его слова произвели впечатление. Некоторые из них, суровые и бывалые войны, подобные О'Кейлу, виновато опустили глаза, избегая его горящего взора.

— Я не знаю, о чём ты говоришь, мухтади, — ответил всё тот же белый вождь. — Я не знал твоего отца, и я не знаю тебя. Пусть прошлое само хоронит своих мертвецов. Мы ничего не должны тебе, Человек с запада.

— Не говори за всех, Окам–ша’ар, — подал голос сухой старик, годящийся Эдуарду в деды. — Я знал Натаниэля из дома Колдридж. Достойный муж, хороший воин. Он победил Заира Погонщика в честном бою, забрав себе его жену. Я был на том хурале и прекрасно помню, что мы обещали ему тогда. Помню, к своему стыду.

— Варик–ша'ар, ты можешь помнить что тебе угодно, — не сдавался Окам. — Меня не было на том совете, и я ничего не обещал безумному графу.

Эдуард отметил про себя, как ловко Окам говорит на языке королевства. Свойственный другим наибам акцент у него почти отсутствовал, что говорило о долгой практике. Не вёл ли белый вождь дел с купцами Простора? И не вёл ли он дел с Винсентом Дювалем, занявшим трон Дубового чертога?

— Твой отец обещал, — возразил другой долгожитель, дородный мужчина с пышными усами и широким мятым лицом. — Или ты не отвечаешь за слово своего предка?

— Как ни крути, а прошлое настигает человека, — продолжил свою мысль старый Варик. — Мыслю я, что многие не пришли сюда сегодня, опасаясь, что юноша этот ткнёт их носом в собственное бесчестье. Его отец действительно долгие годы помогал нам, а мы бросили его в момент нужды, обрекая на гибель.

— Откуда же ему известно о том уговоре? — вновь вопросил Окам. — О'Кейл поведал ему? Кто мог знать о нём, кроме вас, старцы?

Мне это подозрительно. И потом; почему человек этот называет себя наследником графа? Или наследование у вождей королевства уже не распространяется от отца к старшему отпрыску?

— Что вы имеете в виду, почтенный Окам–ша'ад? — спросил другой вождь, бородатый воин, лысую голову которого украшал длинный рваный шрам, оставленный то ли когтем зверя, то ли орудием недруга.

— А вы не слышали? Его брат Грегори, истинный наследник безумного графа, был недавно схвачен на Восточном тракте. Какие–то дикари, подвизавшиеся служить их королю, утащили его в столицу. Чернокровые. — Окам презрительно сплюнул в жаровню, произнося это слово.

Эдуард стоял как громом поражённый. Грегори жив? Как такое может быть? Почему он ничего не слышал об этом? Почему брат не пытался вытащить его с каторги? А может, он не знал? Нет, он должен был об этом знать. Как же справедливость? Как же поруганная честь семьи? Кто, как не первый наследник, должен был отомстить за неё?

У Грегори и Эдуарда были разные матери, и дети никогда особо не ладили, но это не отменяло кровного родства. На протяжении двух долгих лет, проведённых Эдуардом в застенках Гнезда Олофа, он был уверен, что брат мёртв, что он сгинул на войне. А как иначе, если учесть, что он и пальцем не пошевелил, чтобы помочь младшему родичу? Во всяком случае, так теперь это видел сам Эдуард.

— Сейчас это не важно, — рассудил Варик. — Если Грегори Колдридж попал в руки королевского сектома, его можно считать мёртвым.

— Духи сказали мне, — тихо ответил Эдуард, захваченный своими мыслями. — Союз, некогда заключённый моим отцом и вашими народами. Мне поведали о нём духи.

Повисло молчание. Наибы племён смотрели на Эдуарда. Одни — с любопытством, другие — с равнодушием, третьи — с недоверием.

— Люд молвит, будто ты — муаз’аммаль, — подал голос потягивающий трубку старик, сидящий прямо напротив Эдуарда. — Так ли это?

Лицо этого человека чем–то неуловимо напоминало Хазара. Резная трубка в тощей руке добавляла сходства. Голову украшал тонкий тюрбан, а подбородок серебрился короткой седой щетиной.

Заглянув в карие глаза старца, Эдуард припомнил одно из своих видений. Залитое кровью знамя Колдриджей, реющее над горящими полями. Было ли это картиной прошлого, или духи показали ему будущее?

— Я не знаю, — честно признался Эдуард.

— Бабкины сказки, — отрезал Окам. — Духи не выигрывают войн. Их выигрывают солдаты. Сколько у тебя воинов, Эдуард Колдридж?

— Полторы тысячи, — ответил за него К’Халим.

— И что вы собираетесь сделать против многотысячной королевской армии? — не унимался молодой наиб.

Подал голос угрюмый здоровяк, сидящий рядом с Вариком. Вопреки просьбе Эдуарда он говорил на пустынном языке. К'Халим шёпотом перевёл сказанное.

— Это Джахид Эль'Гурук, сильный вождь. Он говорит, что в королевстве разлад. Многие восточные землевладельцы недовольны новым управителем, а на обезглавленном севере зреет смута. Основная часть королевской армии отошла к Железным горам, другая защищает великую стену на западе. Если ударить сейчас, можно дойти до самой столицы.

— Нас слишком мало, — возразил Окам. — Мы не можем так рисковать. Пока что глаза короля направлены на запад. Зачем нам привлекать его внимание? Время Небесной Дюжины давно прошло.

— Ты молод, Окам. Ты не знаешь времён, когда земли от Трещины до Матери озёр и рек принадлежали нам, наибам великого ханства. Власть кагана, великого Бах'Руссана, отца Двенадцати, простиралась от Восхода до Петры. От зубцов Карас'Гар до внутренних островов. Ты забыл, что такое честь, что такое гордость…

— Не рассказывайте мне о чести, старики, — на лице Окама появилась гримаса отвращения, — не я нарушил воинскую клятву, когда безумец поднял своё восстание. Это сделали вы.

— Мой отец не был безумцем, — отрезал Эдуард.

— Он обещал нам поддержку ещё одной провинции, — возразил тучный обладатель огромных усов, словно ища оправданий. — Её так и не последовало. Ввязываться в бой с короной было чистым самоубийством.

— Твои люди всегда избегали драки, Хусри–ша’ар, — поддел его молодой наиб из окружения Окама.

За толстяка вступился другой вождь, сказавший что–то не менее обидное на языке пустыни. Слово за слово, в шатре поднялся настоящий гам. Эдуард не понимал, что говорили друг другу наибы, а К’Халим просто–напросто не мог перевести всех их эмоциональных перебранок.

Эдуард почувствовал их присутствие. Незримые спутники обволакивали его, нашёптывая свои холодные слова. К своему удивлению, юноша заметил, что начинает понимать язык кочевников. Отрывистые, незнакомые и чуждые уху слова каким–то образом начинали складываться в понятные образы и значения.

Он услышал, что думали они о нём и о его отце. Шатёр наполнился взаимными упрёками и претензиями. Вспоминая старые обиды, наибы словно пытались больнее ужалить друг друга, доказав превосходство своего племени над соседом. Никто здесь не искал истины. Никто не жаждал справедливости. Окам оказался прав: времена Дюжины канули в вечность. Своя рубаха ближе к телу.

Гнев пришёл не сразу, но, вспыхнув, он мгновенно захлестнул Эдуарда обжигающей волной. Юноша так и не понял, была ли это его ярость, или она пришла извне, со стороны незримых спутников, чей шёпот преследовал его в ночи.

— Довольно, — произнёс Эдуард, но наибы слишком увлеклись словесной баталией, чтобы обратить на него внимание.

Поддавшись душевному порыву, Эдуард с силой ударил ладонями по столу.

— К'хангалтай! [3]