Злые компаньоны - Перкинс Майкл. Страница 14

Они не обращали на меня внимания целых шесть часов. Мой мочевой пузырь был готов лопнуть, и я проголодался. Мне хотелось заорать, но я держал себя в руках, не желая дать им повода для удовольствия.

Как выяснилось, последнее от меня мало зависело. Я понял, что они готовы заняться моей особой в ту минуту, когда два копа в штатском подошли и зло уставились на меня.

— Мы еще не предъявили тебе никакого обвинения, — сказал один из них — толстый, который, я инстинктивно понял это, играл роль сочувствующего. Тощий ковырялся в носу и поправлял кобуру на портупее.

— Мы неделю не спускаем с тебя глаз. Мы знаем, чем ты занимаешься.

— Вы говорите о парке? — я старался притвориться наивным мальчиком, потерявшимся в джунглях.

— Где же еще, если не в парке?

— Но офицер, мне было негде спать.

— Ты не спал, маленький педераст.

Я обиделся.

— В следующий раз я поймаю вас на месте преступления, — ответил я ему.

— Он шутит, — сказал тощий своему напарнику, который глядел на меня его глазами.

— Перестань, малыш. От тебя у меня задница болит. Я старый человек, а ты у всех отнимаешь время. Расскажи нам все о том, каково быть половым извращенцем, и мы всю ночь будем спать спокойно. Я женат, и моя жена беспокоится за меня.

Тощий ушел и вернулся вместе с тремя копами, раньше сидевшими за столом. Они посмотрели на меня, словно на животное в клетке зоопарка.

— Парень, покажи нам, как это делается. Покажи нам эту свою большую штуку… на которой остались следы зубов.

Я зарычал на них, обнажив зубы и пуская слюну изо рта. Я начал чесать себя под мышками. Копы засмеялись и тыкали меня через решетку своими дубинками для ночного патрулирования. Один из них бросил в клетку банан. Я поднял его и съел, дразня их в привычной мне обезьяньей манере. Я корчил рожи, широко раскрывал рот и щелкал на них зубами. Они смеялись, и я приложил еще больше усилий, чтобы пощеголять вновь обретенной принадлежностью к животному миру. Сняв ботинки, я стал выделывать по камере сумасшедшие па. Видя, что они хохочут недостаточно громко, я спустил брюки и повихлял им задом. Но только когда я повернулся к копам с предательски приподнявшейся дубиной, те пришли в бешенство и стали громко орать.

Двери отперли, и множество красных волосатых рук схватили меня и потянули к себе. Меня сбили с ног, и большая ирландская нога наступила мне на грудь.

— Не здесь. Капитан может спуститься вниз, — сказал один из них. Копы шепотом совещались о том, где лучше всего избавиться от моего бренного тела.

— Везем его назад в парк! — Эта великолепная идея пришла им в голову как раз в то мгновение, когда я опасался, что они додумаются до этого. — Отвезем его туда и устроим небольшую охоту.

Меня повели в полицейскую машину, бросили на заднее сиденье, и кто-то уселся на мое тело. Я хотел было укусить его за зад, но не смог. Его кобура била меня по носу всякий раз, когда машина давала крен.

В парке копы снова положили меня на землю и стали обсуждать правила охоты. Эти правила не отличались сложностью: мне босиком надо было пуститься наутек, пока копы сосчитают до сотни, а затем они попытаются достать меня любым способом.

Копы пнули меня, давая старт, и я побежал, как американский заяц, в сторону густых зарослей. Позади я слышал шум заводимых мотороллеров, машин и даже ржание лошади, которую пришпорили. Они начали погоню, а я мчался сквозь заросли. Передо мной с деревьев и кустов отражался свет, копы включили сирены и, видимо, стреляли наугад.

Мне удалось бы убежать. Уйти от этих машин легко, если ты привык к деревьям и кустам, если чувствуешь себя подобно животному, а сердце выскакивает у тебя из груди; однако лошадь почуяла мой запах и настигла меня. Я сжался перед полицейским, пытаясь защититься. Но тот ничего не предпринимал. Он просто дал свисток, призывая к себе остальных.

Копы подъехали так близко, как смогли, и вышли из машин. Я чуть не расхохотался: все эти серьезные полицейские сосредоточили внимание на мне. Мой смех перешел в громкий жалобный вой.

Глава седьмая

Кусок мяса

Когда полицейские перестали топтать мое тело, от меня осталось лишь мокрое место на траве, издающее свойственные младенцам звуки — я гукал, гулил, и мне даже не хватало сил уползти в тень. Копы накрыли меня одеялом, считая, что я испустил дух, но забыли об обитавших в парке тварях. Я пришел в себя только на рассвете, почувствовав на лице теплый язык.

Это была собака, большая собака с длинным языком и боевыми шрамами, покрывавшими все ее тело. Я принял ее за мастифа, но не был уверен, что животное принадлежит к этой породе. Я только смотрел на собаку, ожидая, когда она закусит мною на завтрак. Но собака лишь работала языком, слизывая кровь и запекшуюся грязь — видно, у нее развился вкус к подобной еде. Она терпеливо вылизывала меня больше часа, а затем исчезла. Спустя полчаса ко мне подкрался кот, и его глаза внимательно следили за мной. Когда кот ушел, я в нескольких дюймах от своего лица заметил кусок сырого мяса, на нем еще осталась кровь. Я смотрел, как его и мое голое тело облепляют мухи, это взбесило меня, и я сдул их. Я зубами оторвал кусок теплого кровавого мяса и начал жевать. О сыром мясе часто рассказывают всякое, и я ожидал, когда наступит обычная реакция, но она не наступала. Мясо мне понравилось, и я умудрился в два счета разделаться с ним.

С кровавым ртом я многие часы лежал на солнце, наблюдая, как наседают черные мухи, совершая маленький ритуальный танец перед своим новым большим куском мяса. Животные больше не приходили, и воздух потеплел.

Наступила ночь, моя ночь, ночь в мрачном парке, и я решил ползти назад к Энн. Я не знал, какой прием меня там ожидает — ей, вероятно, захочется припасть ко мне и сосать мою кровь, чтобы испытать новые ощущения.

Ушло много часов, пока я с трудом выбрался из кустов и оказался на дороге, проходившей через парк. Мне удалось встать на ноги и помахать встречным машинам окровавленной рукой. Заскрипели шины, водители были готовы разбиться, лишь бы объехать меня. Я решил пойти на решающий шаг, когда увидел подъезжавшее одинокое такси, в котором не было пассажира. Я бросился на землю перед колесами такси, приглашая водителя проехаться по моей обнаженной плоти.

Таксист рассердился, но также испугался.

— Ты, чокнутый кусок мяса, убирайся с моей дороги!

Я вцепился в капот и жалобно рассказывал о случившемся, пока ему не пришлось перестать валять дурака и усадить меня в машину. На заднее сидение, на целлофан.

Я даже уговорил его отнести меня наверх, он все время проклинал меня за перепачканную одежду. Энн возбудила таксиста руками и в два счета выпроводила из квартиры, когда тот достиг оргазма. Меня она положила на пол кухни. Линолеум. Уайно пришел обнюхать меня, и я впервые почувствовал родственную душу в этом маленьком ублюдке. Но мне не хотелось, чтобы он прошелся по мне своим шершавым языком, поэтому я дунул ему в морду, и тот пустился со всех ног.

— Во что ты опять вляпался? Ты похож на кусок гамбургера, который кот изверг из желудка.

Я почти не слышал ее слов; я вслушивался в тон ее голоса, в котором перемешались сочувствие и интерес, плотский интерес.

— Я резвился в лесу.

— Ты хочешь сказать, что развратничал в парке? Я слышала рассказы об одном вампире.

Но она улыбнулась злой улыбкой шлюхи-людоеда, и я расслабился. Я устроился на полу, и хорошо сделал, потому что в конце концов пролежал на нем всю ночь. Оказалось, что она имела виды на меня.

Сначала она обработала раны антисептическими средствами, перевязала несколькими бинтами и искупала меня. Я перестал волноваться и наслаждался ее вниманием. Энн показала себя весьма опытной медсестрой и, похоже, не получала удовольствия от незначительной боли, которую причиняла мне.

— Тебе это нравится, правда?

— Мне это весьма приятно.