Злые компаньоны - Перкинс Майкл. Страница 25

Энн вела себя с невиданным раньше достоинством, пока расставляла нас по местам внутри пентаграммы. Она почти не открывала глаза. Я посмотрел на Малколма и заметил, что на него все это тоже произвело впечатление. Лидия, по крайней мере, вела себя тихо. Энн подала нам маленькие пуговицы и заставила проглотить их без воды. Мы лежали на ковре неровным кругом, упираясь ногами в чью-то промежность или в ноги, и некоторое время ждали. Посчитав, что колебания достигли необходимого уровня, Энн взяла бритву…

Тут все и началось, наступил час оборотня, час зубов и когтей, и бритва опускалась. Сквозь затуманенные глаза и волну тошноты я увидел, что Энн ползет к уроду, а ее остроконечные сиськи, словно ногти, скользят по полу. Бритва в ее руке изображала вопросительный знак, разрезавший ей путь в теплом воздухе. Урод заметил бритву в ее руке и хотел было улизнуть. Но его остановила линия пентаграммы. Едва слышно, где-то далеко в длинном коридоре сквозь зубы Малкома вырвался крик, и тут Энн набросилась на него, оседлала его туловище и заулыбалась. Сознание того, что произойдет дальше, парализовало урода, и он начал отчаянно грести своими руками, словно уплывая от ее зубов, которые настигали его горло. Энн расстегнула молнию на его брюках и стала искать несуществующий член. Она зарычала, не найдя там ничего, и прильнула к лицу урода, обдав его слюной. Энн занесла бритву и стала точить ее о плечо урода, придерживая его руку за локоть. Вдруг эта рука отвалилась, и мы все зааплодировали. Это был великолепный номер, но тут мы заметили, что урод плачет — или, может быть, вопит, и нам стало не по себе. Энн отпиливала ему другую руку, и из наших уст вырвалось слово «не надо», однако она продолжала пилить и дергать руку, пока та тоже не отвалилась, и тут нам действительно стало плохо. Я почувствовал боль в своих плечах и вцепился в них, раскачивая тело в судорожном порыве вины и облегчения. Лидия пронзительно кричала, но я оставался прикованным к месту, а она притянула колени к груди и засунула руки себе между ног. Энн с видом победительницы подняла над своей головой две руки, сложенные крест-накрест, а у ее ног билось туловище урода. Закончив свою демонстрацию, Энн бросила мне одну и Лидии вторую руку. Вблизи та напоминала руку куклы. На ней не было крови. Тут Энн развернулась и присела над ним по-собачьи головой к его ногам. Она начала отжиматься на теле Малкома, втыкая в него свои сиськи, и закончила тем, что ткнула свою задницу ему в лицо. Губами Энн снова потянулась к его крохотному члену и на этот раз нашла что-то; она зарычала, как собака, которой бросили кость без мяса, и рванула головой — в ее зубах остался пенис, похожий на маленькую сосиску. Энн торжествующе зарычала и подползла к Лидии, держа свой трофей в зубах. И тут, соблюдая какой-то этикет животных, она прильнула к устам Лидии и в долгом поцелуе доставила этот кусочек плоти ей в рот.

Мы могли бы поспать, но сомневаюсь, что из этого что-нибудь получилось бы. Мы просто совершили мысленное путешествие по континенту и, вернувшись, услышали, как урод Баском Малколм с красным от свеч лицом говорит:

— Что ж, все в порядке. Это всего лишь мясо, а сейчас я свободен. Освободился еще от некоторого количества мяса, освободился от еще одного обмана. Я не понимаю, как вы, нормальные люди, способны удержаться от того, чтобы не разрезать себя и посмотреть, что находится под этим непривлекательным пространством кожи. Там настоящее Matto Grosso! [2] Там внутри обитают пигмеи! Вы можете вообразить все это красное, влажное мясо, эти вены, артерии и капилляры, похожие на змей из джунглей, деревья в ваших желудках? Там неизведанная страна, та единственная, которую еще предстоит открыть.

Энн серьезным и размеренным голосом ответила:

— Именно так вещали голоса: «Обман — это ночь», что означало именно то, чего мне не хватало. Это был ключ, которым мне надлежало воспользоваться. Но я живу ночью, что олицетворяет роскошь, безделье… Мне не надо днем охотиться за пропитанием, оно приходит ко мне ночью. Мое пропитание — это все остальные, те, кому приходится охотиться днем. Трубят в рога, приближаются шаги, а этот сигнал ночью всегда равнозначен мольбе отнять что-либо обманом. Остальные приносят свое мясо, и мне остается лишь разрезать его; они показывают внешнюю оболочку и хотят, чтобы я разобралась, что там за ней внутри. И я занимаюсь с ними оральным сексом, или трахаю их, или довожу до многократных оргазмов, отчего у них кровь вскипает. Все доводят себя до неистовства.

Урод подкатился к ней, отталкиваясь ногами. Мне показалось странным, что у него не течет кровь. Он пристроился поближе к тому месту, где расположилась Энн с расставленными ногами, засунул свою ногу ей в щель и сидел, довольно шевеля там пальцами ноги, и в то же время говорил:

— Мы должны стать раскованнее, я знаю это. Стать такими свободными, чтобы можно было раствориться в воздухе или смешаться с животными в зоопарке. Нам надо вывернуться наизнанку.

Вот и все, что они сказали, если такое вообще говорилось. Если только я сам не придумал это через свою систему громкоговорителей. Мы разлеглись гирляндой из маргариток и стали бесчувственными к потере крови…

На следующий день мы проснулись, затрясли головами и заварили кофе. Я посмотрел на урода — тот прикуривал сигарету. Энн умыла лицо и готовила нам поздний завтрак.

Через окно влез Уайно, он удовлетворил свою похоть. Мне захотелось поговорить с ним, но было бы не очень прилично в присутствии всех остальных.

— Надеюсь, я оправдал ваши ожидания, — устало сказал Малколм. — Я имею в виду свои волшебные свойства.

— Малыш, ты испытал эйфорию. Но знаешь, что я хотела бы с тобой сделать? Я хотела бы засунуть тебя в большой красный шар, залезть на крышу и отпустить его.

Малколм поежился.

— Лидия, нам, пожалуй, пора идти.

Лидия послушно отправилась следом за Малкомом, когда тот проковылял через дверь и начал спускаться вниз по лестнице.

— Я рад, что они ушли, — сказал я.

— А я думала, что он тебе друг — вот такая поэтическая чушь. Дружок… все это враки, выдумки.

— Хорошо, хорошо. Как насчет того… — Меня прервал громкий, резкий стук в дверь, не скромный, а требовательный стук — так ведет себя полиция. — Неужели они снова вернулись? — спросил я, имея в виду Малкома и Лидию, но понимал, что обманываю сам себя. Энн вскочила на ноги.

— Заткнись! Задержи их у двери, пока я не избавлюсь от этого!

Она бросилась в спальню, схватила наркотики и метнулась в туалет, чтобы спустить их в унитаз. Но Энн могла бы сберечь свою энергию. Едва я успел подняться, как они ввалились в комнату — я вспомнил, что не запер дверь.

— Стоять на месте! — приказал мужчина в сером. Он разоделся, словно какой-то чертов почтальон, но в руке держал револьвер со взведенным курком. Я снова сел, наполовину подняв руки. Из туалета донесся шум воды, и вышла Энн с искрящимися глазами.

— Кто вы? — строго спросила она. — Вы не полицейские.

— Правильно, но у меня есть оружие, — сказал он и улыбнулся. Он прицелился в левую сиську Энн, и она заткнулась. Он напоминал героя с непристойной французской почтовой открытки — с черными волосами и черными усами. Немного напоминал испанца.

— Разве ты не собираешься предложить мне стул? — спросил он.

— Разве мое слово здесь что-нибудь значит?

— Ладно, давайте сядем и обговорим все. Те, кто знакомы со мной, считают меня очень дружелюбным парнем, а вам, похоже, предстоит такое знакомство.

Энн села за стол лицом ко мне, а он устроился посередине.

— О чем же мы станем говорить, если ты не коп? — спросил я.

— Ну, я рад, что ты спросил об этом. Мы знаем вас обоих уже порядочное время. Мы могли бы взять вас после того, что вы сотворили в гостинице с тем парнем, но мне хотелось повременить и посмотреть, на что вы еще способны. Я рад, что поступил так. Это было здорово, по-настоящему здорово. Целую твою ручку, мадам, — сказал он Энн.