Белая Роза (ЛП) - Эвинг Эми. Страница 13

Я так наелась и устала, что больше не могу врать. Я рассказываю ей все – почти все. Я не упоминаю Люсьена по имени, только намекаю, что кто-то внутри Жемчужины помог мне сбежать, и я не говорю ей, куда я иду (я сама понятия не имею). Я рассказываю ей о Рейвен, и как я помогла ей, вместо того, чтобы самой воспользоваться сывороткой. Лили практически плачет, когда я говорю ей, что я была куплена герцогиней. — Дом Основателей? О, Вайолет!

А потом я рассказываю ей об Эше.

— Тсс! — шиплю я, когда она поднимает визг.

— Ты суррогат? — шепчет Лили. — Но… Но они говорят, что он изнасиловал тебя, Вайолет.

— Это ложь, — категорически заявляю я.

— Но ты… Я имею в виду, у тебя не было…

Я киваю.

Лили ахает, прижимая руки к груди. — Это как… это как… Самый запретный роман. Это лучше, чем у Курфюрста и Курфюрстины!

Я улыбаюсь тому, как просто это звучит. — Я расскажу тебе об этом позже, — говорю я. После всей этой еды так трудно держать глаза открытыми. — Где мы?

— 34, Бейкер-стрит. Это не самая лучшая часть Банка, но здесь красивее, чем в Болоте, правда? Некоторые люди называют этот район Дешевыми Улочками, — говорит Лили, возмущенно сопя. — Но я считаю, что здесь очень приятно.

— С кем ты живешь? — интересуюсь я. — Они хорошие?

— О, они милые, — говорит она с энтузиазмом. — Рид и Калипер Хейбердэш. Калипер – чудесная хозяйка, она довольно взрослая, ей почти тридцать, и они с Ридом уже давно пытались накопить на суррогата. Она не может иметь детей. — Лицо Лили мрачнеет. — Не так, как королевская семья – с ее телом что-то не так. Она очень грустит по этому поводу. — Затем она оживляется. — Я продалась за девять тысяч семьсот диамантов. Можешь себе представить? Сколько ты стоила?

Я смущаюсь. — Я не помню. — Я не хочу говорить о цене моего тела. Неважно, продали ли меня за шесть миллионов или шестьсот диамантов. Есть кое-что более важное, что ей нужно знать.

— Лили, — говорю я, — ты не можешь забеременеть.

Она выглядит обиженной на мгновение, а потом смеется. — Конечно могу! Какую глупость ты говоришь. Это то, ради чего мы здесь, не так ли?

— Нет, я имею в виду … — Я хватаю ее за запястье и крепко сжимаю. — Не позволяй им оплодотворить тебя.

— Вайолет, ты делаешь мне больно, — гооврит она, вырывая руку из моей хватки.

— Лили. — Я начинаю снова, встревожившись, что не подумала об этом раньше, возмутившись тем, что мой аппетит и истощение затмили все остальное. — Если ты забеременеешь, то умрешь. Вот почему суррогаты никогда не возвращаются домой – роды убивают нас.

Она смотрит на меня на минуту. — Нет, — говорит она, покачав головой. — Это невозможно. Калипер не сделала бы этого. Она заботится обо мне. Она уже сказала мне, что хочет, чтобы я осталась с ними после рождения ребенка.

— Она лжет, — поспешно говорю я.

Лили становится очень спокойной, и я могу с уверенностью сказать, что причинила ей боль.

— Калипер не солгала бы мне, — говорит она. — Не о чем-то подобном.

— Я… мне жаль, но это правда. Я видела морг, где покоятся мертвые суррогаты. Мне сказал кое-кто, кто знает.

Что-то оседает в выражении Лили, какая-то странная смесь принятия и решимости.

— Это не имеет значения, — говорит она. — Вчера я ходила к доктору.

— Но ты еще не знаешь, верно? — спрашиваю я.

Она заправляет прядь волос за мое ухо. — Ты выглядишь изнуренной. Поспи. Я вернусь завтра, когда все уйдут.

— Скажи мне.

Она прикусывает губу и кивает.

Лили беременна. Лили умрет.

— Нет, — задыхаюсь я. — Нет, нет, нет…

— Ш-ш-ш, — шепчет она. — Все в порядке, Вайолет. Все в порядке.

— Нет! — Я кричу, затем понижаю голос, пока не разбудила кого-нибудь. — Нет, это определенно не в порядке. Ничего хорошего в этом нет. Ты не можешь… Ты не можешь…

Лили берет обе мои руки в свои и крепко их держит. — Послушай меня. Я хочу этого. Я счастлива.

— Ты умрешь, — поспешно говорю я.

— Ты не знаешь этого наверняка. Но… — Она жестом показывает на лестницу, на дом внизу. — Мне нравится здесь. Я люблю их. И они хотят этого ребенка. И, в отличие от вас с Рейвен, я всегда хотела родить ребенка.

— Это не твой ребенок, — говорю я.

Лили вздыхает. — Нет, — говорит она. — Не мой. Но эти люди стали моей семьей. Ты же знаешь. Как это важно для меня. Какими были мои родители. Она сжимает мне руку. — Разве не ты рассказывала мне, насколько важно иметь возможность выбирать? Как сама решила быть с компаньоном, даже если это было опасно? Как ты помогла Рейвен на свой страх и риск? Разве мне не позволен такой же выбор? Разве я не могу быть такой же свободной, как ты? Выбирать то, что я хочу. Выбор – это свобода, Вайолет.

Я качаю головой. — Ты не так все понимаешь. Ты не можешь выбрать смерть.

Но Лили улыбается, как будто мы вернулись в Инкубатор и готовимся ко сну. — Ты должна поспать. У тебя был долгий день.

Я хочу продолжить спор, но еда в моем животе заставляет мои веки опуститься против моей воли. Я забираюсь обратно на диван и опускаю голову на провисшую подушку. — Ты никому не скажешь, что я здесь, да?

Лили целует меня в висок, совсем как я поцеловала Аннабель, прежде чем покинула ее в последний раз. Ее потеря, которая все это время находилась на заднем плане, пока мы были в крематоре, канализации и на рынке, снова дает о себе знать, она ноет и причиняет боль. Она пронизывает мою грудь и подпирает легкие к горлу.

— Нет, — бормочет Лили. — Я не скажу. Я так рада видеть тебя снова.

За моими веками подступают слезы. — Спокойной ночи, Лили, — хриплю я.

Она поднимает поднос и уходит, мягкий стук двери в полу говорит мне, что я одна.

Кажется, я продолжаю плакать, даже после того, как засыпаю.

Глава 8

БОЛЬШУЮ ЧАСТЬ СЛЕДУЮЩЕГО ДНЯ Я ПРОВОЖУ, СТАРАЯСЬ НЕ ходить взад-вперед по чердаку.

Трудно усидеть на месте. До меня доносятся приглушенные голоса, и в один момент я слышу нежные звуки скрипки.

Значит, эти люди позволяют Лили играть музыку. Это мило. Но независимо от того, какие они милые, и как хорошо относятся к моей подруге, они приговорили ее к смерти.

В какой-то момент под вечер голоса замолкают. В доме становится тихо. Я приподнимаюсь и выглядываю из окна-полумесяца. Я вижу пару, высокого мужчину в длинном плаще и женщину в белой шляпке, отходящих от дома 34 по Бейкер-стрит. На улице нет никого, кроме утомившегося молодого человека, выгуливающего шесть собак. Они скулят и лают, запутываясь в своих поводках. Я наблюдаю за ними, пока они не скрываются за углом.

Я иду обратно на диван и нащупываю аркан, дабы удостовериться, что он надежно спрятан волосах. Я вспоминаю о нашем вчерашнем разговоре. Что Люсьен подразумевает под ключом? И кто конкретно покажет мне ту самую силу, которой я должна обладать? Я тру глаза запястьями. Я устала от двусмысленности Люсьена, от того, что я лишь частично знаю о грядущем. Я доверяла ему. Теперь настало время ему доверять мне.

Звенит дверной звонок, и я подскакиваю. В ушах раздается сердцебиение. Кажется, я слышу, как открывается дверь, и голос Лили. Затем настает тишина. И она будто продолжается без конца.

Дверь моего чердака открывается, и я замираю, вцепившись в диванные подушки.

— 197? — Это не голос Лили. Это голос мужчины. Меня передергивает от упоминания моего номера.

Я подхожу к отверстию в полу и смотрю вниз. У человека, стоящего у подножия лестницы, седеющие волосы и очки в позолоченной оправе. Он с любопытством вглядывается в меня.

— Кто вы? — спрашиваю я.

— Меня послали за тобой, — говорит он.

В моей голове появляется голос Люсьена. Помни про ключ. — Покажите мне ключ, — требую я, радуясь тому, что говорю я увереннее, чем чувствую себя, так как понятия не имею, чего ожидать.

Я чувствую себя еще менее уверенной, когда он распахивает свое твидовое пальто и расстегивает рубашку. Он широко раздвигает ворот. В том месте, где ключица сходится с плечом, находится татуировка маленького костяного ключа.