Тихоокеанский шторм (ЛП) - Шеттлер Джон. Страница 8

— Да, я помню нашу дискуссию.

— Вы понимаете, что это означает, товарищ адмирал? Если не было атаки на Пёрл-Харбор, весь ход войны на Тихом океане мог измениться. Возможно, не случилось таких крупных событий как сражение в Коралловом море и битва за Мидуэй! Это гораздо более значимо, чем преждевременное развертывание нескольких итальянских крейсеров или даже переброска двух линкоров в Ла-Специя. Если не было Пёрл-Харбора или Битвы за Мидуэй, все могло измениться. Возможно, именно это стало причиной тех изменений истории, что привели к войне, о которой мы читали в тех газетах.

— Хорошо. Предположим, что интервалы верны, и мы оказались в 1943. Что нас ждет впереди?

— Если мы сохраним нынешний курс, у нас могут возникнуть серьезные проблемы, товарищ адмирал. Американцы и японцы должны вести жестокий бой за Соломоновы острова, по крайне мере, должны были в той версии истории, которую я знал.

— Вы говорите о Гуадалканале?

— К февралю 1943 этот остров уже должен был быть взят, но события переместились на северо-восток в Новую Джоджию. В августе велись бои за Велла Лавелла, а также в Новой Гвинее, корда Макартур захватил жизненно важный аэродром в Лаэ, а затем переместились на Архипелаг Бисмарка.

— Ах, да, — сказал Вольский. — Макартур, Хэлси, Нимиц и Ямамото. Обхаживают друг друга, как банда сумоистов.

— Ямамото был убит в апреле 1943, товарищ адмирал, хотя я не могу быть в этом уверен. Знания истории уже не являются надежными. Если не случилось какого-либо из крупных сражений в этом регионе, будет нелегко даже точно определить наше положение во времени.

— Я понял, почему вы столько об этом размышляли. История изменилась, и вы потеряли свой набор координат — все мы его потеряли. Я опасаюсь, что нам придется лишиться богоподобной возможности знать о каждом действии противника. Теперь все по-другому, верно? Но что-то подсказывает мне, что и японцы и американцы все равно останутся решительным и опасным противником, так что для нас будет разумным избегать их, и поискать наш остров где-то в другом месте. Вероятно, мы должны изменить курс и уйти в более безопасные воды.

— Это разумно, товарищ адмирал. Вперед Торресов пролив, Коралловое море и Соломоновы острова. В 1942 и 1943 это была зона полномасштабных военных действий.

— Возможно, нам следовал бы пройти к югу от австралийского континента.

— Возможно, товарищ адмирал. Но кто может знать наверняка? Мы все еще не знаем, где мы находимся — я имею в виду, во времени.

— Верно, но у меня есть предчувствие, Федоров. Это как тот мой зуб, начавший болеть в Арктике. Я убедился, что нужно обращать на это внимание, так что я согласен с вами. Мы изменим курс.

Они оба понимали, что это было разумное и мудрое решение, но ему не суждено было сбыться. Роденко внезапно насторожился, глядя на экран общего обзора.

— Наблюдаю объект, — быстро доложил он.

И Вольский и Федоров быстро подошли к нему, всматриваясь в экран.

— Где? — Спросил Вольский, глядя на бело-зеленые отметки на экране.

— Вот, — указал Роденко. — Примерно в 175 милях к северо-западу. Похоже на грозовой фронт, но затем я теряю его и все становиться чисто — ни объекта, ни фронта.

Вольский медленно подошел к правой стороне мостика и посмотрел в иллюминатор. Небо было ясным, погода теплой, солнечный свет сверкал на поверхности девственно-чистых вод Тиморского моря, простиравшихся до горизонта. Вдали вроде бы виднелось белое облако, но в остальном все было чисто.

— Товарищ адмирал, — сказал Федоров. — Еще один контакт.

Адмирал поспешил обратно, увидев на экране нечто, напоминающее грозовой фронт на северо-западном краю экрана. Он снова вытянул шею и повернул голову, ища признаки непогоды за иллюминаторами.

— Вот, товарищ адмирал, — указал Роденко. — Это воздушная групповая цель. Структура не предполагает ничего другого. — Отметка замерцала, потемнела, а затем исчезла.

— Мы не стабильны, — тихо сказал Федоров. — Словно пульсируем между двумя точками во времени.

— Если бы у нас было что-то в поле зрения, мы могли бы заметить изменения, — сказал Вольский. — Но мы слишком далеко от берега. Море одно и тоже, а берег слишком далеко и теряется во мгле.

— По курсу остров Мелвилл, товарищ адмирал, — сказал Федоров. — Мы находимся к западу от залива Бигль, откуда можем направиться к Дарвину.

— А что насчет грозового фронта? — Сказал Роденко. — Так было, когда это случилось в первый раз. Погода резко изменилась.

— Вы уверены, что аппаратура исправна?

— Все системы исправны и функционируют нормально, товарищ адмирал. В последние восемь дней мы тщательно проверили все, и даже заменили узлы, поврежденные в результате внезапного обстрела в Средиземном море. Замечаний нет.

— Мне беспокоит не шторм, — сказал Федоров. — Хотя это, конечно, повод для беспокойства. Над нами безоблачное небо и на горизонте тоже ничего, но по вашей оценке это групповая цель — то есть формирование самолетов? Нетипично для мирного времени.

— Согласен, — быстро сказал Вольский. — Я считаю обоснованным объявить боевую готовность второго уровня, и, если нет возражений, нужно разворачиваться и уходить их района. Курс на запад.

Федоров на мгновение задумался.

— Я предлагаю подождать, товарищ адмирал…

— Боевая готовность два, товарищ капитан, — резко сказал Вольский. — Старший помощник должен немедленно выполнять приказы, особенно те, что касаются обороны корабля.

— Виноват, товарищ адмирал. — Федоров повернулся к дежурному офицеру и повторил приказ: — Боевая готовность два. Объявить тревогу.

— Так точно, товарищ капитан второго ранга.

Раздался сигнал тревоги, и Вольский удовлетворенно кивнул.

— А вот теперь, — сказал он. — Что у вас за мысли о курсе?

— Если предположить худшее, то есть то, что мы снова попали в иное время и то, что это 1940-е, то эти самолеты должны были вылететь либо с базы Купанг на Тиморе, или с авианосцев.

— Роденко, можете определить их курс?

— Контакты был слишком краткими, но дальность сократилась, а не увеличилась.

— Звучит не слишком обнадеживающе, — сказал Вольский. — Если это были самолеты с авианосцев, куда они могли направляться?

— В этом регионе не велось боевых действий на море, товарищ адмирал, за исключением налета на Дарвин в Феврале 1942.

— Могли мы видеть именно это?

— Возможно, товарищ адмирал. Но это означало бы, что мы сместились дальше. До сих пор мы не перемещались дальше изначального.

— Согласен, — сказал Вольский. — Кроме того, я полагаю, наш добрый знакомый адмирал Тови упомянул бы, если бы мы оказались в феврале 1942. Та еще головоломка. И нам не хватило бы вооружения, если бы провели где-то еще полгода прежде, чем появиться в Средиземном море.

— Согласен, товарищ адмирал, — сказал Федоров. — Один сплошной парадокс с любой точки зрения, кроме нашей собственной.

— Тогда давайте будем исходить из предположение, что время дама капризная и не любит, когда ей пытаются заглянуть под юбку, даже если увидят только ноги. А мы и так схватили ее за коленку — наше появление в 1941 явно вызвало большие проблемы. Возможно, мы не можем переместиться дальше именно из-за этого парадокса, о котором вы говорите.

— Я не знаю ни о каких серьезных операциях с участием авианосцев в этом районе в 1943 или позднее. Но, как я уже сказал, это нельзя сказать наверняка. Ход событий мог серьезно измениться.

— Наблюдаю цель снова! — Сказал Роденко. — Теперь гораздо ближе! Дистанция сто пятьдесят и сокращается. Что-то появляется в пятидесяти километрах впереди грозового фронта… Отметки снова исчезли, товарищ адмирал.

Адмирал посмотрел на Федорова.

— Вы полагаете, что поворот на запад приведет нас навстречу вражеской авианосной ударной группе?

— Ничего другого представить невозможно, товарищ адмирал.

— Отлично. Тогда повернем немного на север и посмотрим, сможем ли мы что-либо узнать. Но что-то подсказывает мне, что куда бы мы не направились, мы везде найдем проблемы. Рулевой, курс ноль. Скорость двадцать.