Великорусские сказки Пермской губернии - Сборник Сборник. Страница 22
Поутру встает — просвира готовая на столе. Она его и будит: «Ну, миленький мой! Не пора спать, пора вставать, пора к тятеньке нести гостинец!» — Он умылся, снарядился, отправился к нему.
Когда принес гостинец, этих слуг он (Токман Т.) еще пуще стал гонять; насыпал для них гороху на пол: что «напраслину на моего слугу наносите». — Опять они (слуги) стали им кушанье подносить, напоили-накормили их.
Потом и говорят: «Пойдем к Ваське Широкому Лбу в острог!..» — «Ну, Васька Широкий Лоб! Сделал! Давай каку-нибудь хижинуна него найди еще!» — «Я придумал! Но с каждого чина по ведру вина и по пятьдесят рублей денег!.. — Это ему не сделать! Пойдите, скажите своему барину, что он хочет сделать церкву на Тияне-острове, на океане-море, хрустальный мост — чтобы в шесть часов к заутрене ударить!»
Они пришли, сказали своему барину, что «Токман Токманыч! Твой верный слуга сам собой возвышается, тобою выхваляется: он хочет сделать церкву на Тияне-острове, на океане-море, хрустальный мост — чтобы в шесть часов к заутрене ударить!» — Он (Токман Т.) скричал его: «Что же ты, мой верный слуга, сам собой возвышаешься, мною выхваляешься? Ты хотишь сделать церкву на Тияне-острове, на океане-море, хрустальный мост — чтобы в шесть часов к заутрене ударить!» — «Батюшка Токман Токманыч! У меня сроду в руках камню не бывало!» — «А вот мой меч, а тебе голова с плеч!»
Он не может дождаться, этот день когда пройдет — и пойти к своей сударушке. Приходит. — «Что ты, миленький мой, призадумался?» — «Как же мне не призадуматься? Хоть в петлю полезай! Вот какую мне службу задал: сделать церкву на Тияне-острове, на океане-море, хрустальный мост — чтобы в шесть часов к заутрене ударить!» — «Молись Спасу, ложись спать!»
Она вышла на крыльцо, переметнула с руки на руку кольцо — выскочили 33 молодца — лицо в лицо, волос в волос, — вскричали в один голос: «Что, барыня-сударыня, угодно?» — «Сослужите мне службу: сделать церкву на Тияне-острове, на океане-море, хрустальный мост, чтобы в шесть часов к заутрене ударить!» — «Слушаемся, сделаем!»
Она его и будит в 4 часа: «Не пора спать, пора вставать, пора к тятеньке на службу пойти!» — Она ему дает золотых гвоздей и золотой молоток и гармазиновасукна. — «И сиди и вбивай края, и как будто ты это все дело сделал! И когда шесть часов ударит, к заутрене ударит, мой папаша полетит на своих на добрых конях и схватит тебя и увезет в церковь. Там литургия идет…»
Литургия когда кончилась, они отправляются опять домой.
И начинает этих слуг еще пуще гонять: «Зачем напраслина на моего слугу наносите!» — Когда они им кушанья носили, и говорили меж собой: «Пойдем опять к Ваське Широкому Лбу в острог!»
«Ну, Васька Широкий Лоб! Сделал! Давай какую-нибудь хижинуна него найди еще!» — «Придумал! Но с каждого чина по ведру вина и по полтораста рублей денег!» — «Не жалеем!»
«Скажите своему барину, что он хочет сделать корабь — чтобы ходил горами, и морями, и сухими берегами!»
Пришли они, сказали своему барину, что «он хочет сделать корабь, чтобы ходил горами, и морями, и сухими берегами». — Он (Токман Т.) скричал его: «Ты хотишь сделать корабь, чтобы ходил горами, и морями, и сухими берегами!» — «Батюшка Токман Токманович! У меня сроду в руках топора не было!» — «А вот мой меч, а тебе голова с плеч!»
Он этот день насилу проводил: когда к сударушке пойти. Приходит. — «Что ты, миленький мой, призадумался?» — «Как же мне не призадуматься? Вон какую мне службу задал!» — «Какую?» — «Что вот корабь чтобы ходил горами, и морями, и сухими берегами». — «Молись Спасу, ложись спать!»
Она вышла на крыльцо, переметнула с руки на руку кольцо — выскочили 33 молодца — лицо в лицо, волос в волос, — скричали в один голос: «Что, барыня-сударыня, угодно?» — «Последнюю мне службу вы сослужите: сделать корабь, чтобы ходил горами, и морями, и сухими берегами». — «Далеко ты залезаешь, Марфа Токмановна! Нам не сделать!» — «Сделайте мне!» — «Нет, не сделать».
Один из среды их сказал ей: «Нам не сделать, а за триста морей и за триста земель есть подрядчик, так он, может быть, и сделает». — «Ну, полетайте кто-нибудь поскорее и сейчас чтобы он явился ко мне на глаза!» — Полетел один и привел его. Ей сказали. Она вышла и говорит: «Сделай мне корабь!.. В шесть часов чтобы готов был». — «Можно, Марфа Токмановна, изладить!» — Изладили, разбудили ее: «Пора у нас работу принимать!»
Вышла на крыльцо — корабь середь двора стоит. Подходит этот самый подрядчик и говорит: «Этот самый корабь будет действовать лентой. Я тебе дам ленту — этой лентой правь, положь ее в рукав; ленту дерни кверху, он полетит поверху; ленту ниже опусти, он полетит понизу».
Когда она получила от них эту ленту, и пошла будить своего мужа. — «Не пора спать, пора тебе ехать к тятеньке на корабле! Вот, на ленту и этой лентой правь!» — Вышел на двор; она ему и говорит: «Не просиживайся у отца, когда вы полетаете, и прилетайте поскорее!»
Перелетел через ворота; ленту спустил ниже — он (корабь) полетел понизу. Прилетел к поратномукрыльцу и скричал ему громким голосом, молодецким посвистом: «Токман Токманыч! Твой верный слуга прилетел на корабле!» — Токман Токманыч бежал в одном халате и прямо прыгнул ему в корабь. Долго ли, мало ли они летали и назад обратились. Прилетели к поратномукрыльцу. Токман Токманыч бежать в свои покои. Он (Иван купеческий сын) вернулся и был таков — к своей сударушке.
«Ну, уж теперь, миленький мой, давай поскорее отсель улетим! Сейчас за нами посол будет: отец мой догадался, что ты проживаешь у меня!» — Она взяла за печку три харчка плюнула. — «Вы, харчки, отвечайте тут, если придут за нами! В первый раз придут, вы скажите, что «сейчас идем». Во второй раз придут, скажите, что «сейчас обуемся». А в третий раз придут, скажите, что «оденемся». В четвертый раз придут, скажите, что «улетели они давным-давно».
Пришел посланник… Он (Токман Т.) затрубил в трубу, нагналивоины. — «Что нужно?» — «Догнать мне беглецов — дочь мою и милышаее!» — Погнали погонщики. Она и говорит: «Полетай вверх горносталькой — ворон клокчет или сорока чокчет?» — Он пал к земле и слушает, что ворон клокчет. Она его и сделала козлушкой, а сама сделалась старушкой и сидит доит.
Подгоняют погонщики. — «Бог помощь тебе, бабушка!» — «Милости просим!» — «А не проходила ли девица с молодцом?» — «Нет, я никого не вижу: 30 лет сижу, козлушку дою, и то никого не вижу!» — Они обратились назад. Приезжают и сказывают, что «никого нет! Что вот догнали такую-то старушку: она сидит, доит козлушку…»
«Еще гонитесь дальше!» — Погнались. Она и говорит: «Полетай, миленький, вверх горносталькой: ворон клокчет или сорока чокчет?» — «Ворон клокчет». — «Ну, это не погоня, а погонюшка! А погоня вся впереди!» — Она махнула ширинкой, и сделалась часовенка. Сама сделалась попом, а его сделала дьяком, и служит в этой часовенке. Пригоняют погонщики и смотрят: литургия идет. Когда литургия отошла, один подходит и говорит: «Не проходила ли эттадевица с молодцом?» — «Ох, батюшка, уж у нас часовенка на подпорах — никого не видим!»
Она будто не знает, что от кого это гонятся, и спрашивает у одного: «Вы кого догоняете?» — «Дочь Токмана Токманыча с милышем!»— «Ох, Токман Токманыч мне большой друг! Погодите, я ему письмецо напишу». — Пошла тамокаположила дряни и запечатывала; и написала и говорит: «Родимый мой тятенька, не умел от меня сладкие конфеты поесть, так вот поешь дряни!»
Он на это осердился. А у него жена волшебница страшная была, за двенадцати дверями и на двенадцати цепях сидела. А эта дочь превышила ее еще волшебством. Она (жена Токмана Т.) бьется и говорит: «Отпусти, миленький мой! Я их, этих беглецов, поймаю!» — Он отпустил, она полетела.
Она и говорит: «Ну, миленький мой! Полетай вверх горносталькой — ворон клокчет или сорока чокчет?» — «Сорока, говорит, чокчет!» — «Вот это погоня: это мать летит наша, волшебница!» — Она махнула ширинкой, и сделалась огненна река, и среди огненной реки сделалась кроватка — и она лежит со своим с мужем обнявши. Прилетает мать и говорит: «Ах! — говорит, — б…ь, успела обняться с милышем-то! А то бы я вас увела!» И она стала говорить: «Эх, милая дочь! Я вас долго не видала и твоего мужа не видала! Дай-ка я вас благословлю, и ступайте куды знаете!»