Всемирный следопыт 1929 № 12 - Журнал Всемирный следопыт. Страница 21

В первый день, когда лебедиха увидела наполненный камышом челн, она отнеслась к нему более чем подозрительно. Несколько раз она оплыла вокруг него, потом привела супруга, и они вдвоем стали проделывать то же самое. Но в конце концов оба успокоились, и самка вернулась к своим яйцам.

На другой день я не трогал челнока и лишь на третий день пододвинул его немного ближе к гнезду, прикрыв его несколькими связками камыша. Снова такое же подозрительное исследование со стороны лебедей. И так почти каждый день. Тем не менее по прошествии двух недель мой челнок стоял на достаточно близком расстоянии от гнезда, а я лежал на дне под камышом, направив на гнездо объектив камеры.

Не скажу, что бы я желал часто повторять этот опыт, принимая во внимание онемение членов, колючий камыш и мучительные укусы всевозможных насекомых. О ревматизме, который мне пророчил мой помощник Фредерик, я предпочитал не думать. Почти час пролежал я неподвижно в своей засаде, поджидая возвращения лебедей, которые покинули гнездо при появлении лодки, доставившей сюда меня и камеру. И за свое терпение я был вознагражден снимками, каких у меня еще никогда не бывало.

Передо мной расстилалась камышовая заросль, сильно опустошенная и оголенная зимними бурями. Вокруг гнезда весь камыш был обкусан на несколько метров, но я знал, что пока самка высиживает яйца, вырастут новые стебли, так что камыш опять будет стоять плотной стеной к тому времени, когда птенцы вылупятся.

Наконец я услышал характерный звук, который лебедь производит, когда хлопает крыльями по воде. Немного погодя среди камышей засверкало что-то белое. Лебеди возвращались. Они разумеется видели, что Фредерик уехал обратно в лодке, увозя с собою чучело, сделанное из подставки камеры, рубахи и шляпы. Они наверное следовали на некотором расстоянии за ним, зорко следя, куда он держит путь. Удостоверившись, что лодка увезла двух людей, они, успокоенные, возвращались домой.

Самке видимо не терпелось снова сесть на яйца. Она плыла впереди супруга по извилистому каналу среди камышей. Следя за ней глазами, я поражался тому, как трудно ее разглядеть. Лебедь — крупная птица, а между тем то-и-дело случалось, что она вдруг исчезала у меня из глаз: желтоватая шея сливалась с фоном сухого белесоватого камыша, белоснежное туловище — с отражениями в воде белых весенних облачков.

Лебедиха находилась уже близко от гнезда, когда выглядывавший из камыша глазок камеры привлек ее внимание. Она остановилась и, не спуская с него блестящего черного глаза, долгое время оставалась на одном месте, лишь слегка передвигаясь на воде то в ту, то в другую сторону. Самец исчез из поля моего зрения. Вероятно он отплыл подальше.

Наконец самка повидимому успокоилась. Мягким движением она наклоняет шею и быстро плывет к гнезду. Доплыв, она на секунду останавливается. Гнездо было построено, когда вода была выше, а теперь вода спала, и самке не так легко взобраться наверх. Могучие крылья делают несколько шумных взмахов — и лебедиха стоит на краю гнезда, которое чуть-чуть опускается под ее тяжестью. Крылья быстро складываются, грузное туловище слегка покачивается из стороны в сторону, шея втянута и изогнута. Но вот шея снова настороженно вытягивается во всю длину. Лебедиха зорко озирает свои камышовые и водяные владения: нет ли какой-нибудь опасности?

Повидимому нет. Самец взобрался на старое заброшенное лебединое гнездо в камышах и преспокойно чистит свои перья. Самка наклоняется над яйцами, словно считая их, потом снова бросает подозрительный взгляд в сторону моей засады. Из-под этого странного камышового бугра как будто раздался какой-то звук… Но нет, вероятно она ошиблась. И во всяком случае здесь нет ничего опасного.

Успокоенная, принимается она за церемонию, которую проделывает всякий раз, когда возвращается в гнездо. Первым делом она проводит клювом по нижней части туловища, выжимая воду и удаляя приставшие к перьям водоросли и грязь. Покончив с этим, она вытягивает во всю длину шею, сладко зажмуривается, полураскрывает крылья и отряхивается с такой силой, что все гнездо качается. Таким способом она сушит перья. Затем она начинает по всем правилам искусства чистить перья, приглаживает их и вообще приводит в порядок свой туалет. Длинная стройная шея извивается как змея, клюв быстро скользит вдоль туловища, укладывая на место каждое растрепавшееся перышко. Вот он зарылся под крыло. Потом вонзился глубоко в грудку, где что-то ее щекочет. Если клюв не может куда-нибудь добраться, на помощь приходят лапы.

Стоя на одной ноге и осторожно балансируя туловищем, лебедиха в последний раз змеевидно изгибает шею над спиной, а свободная нога приподнимается, чтобы оправить перышки вокруг клюва. Туалет окончен. Величавая красавица стоит передо мной в своей белоснежной чистоте, и мне почти стыдно, что я подглядывал за ее интимным туалетом.

Однако она еще не сразу садится на гнездо. Несколько мгновений она стоит и разглядывает яйца, потом делает шаг вперед и начинает их переворачивать словно никак не может найти для них положения, которое бы ее удовлетворяло. Она знает, что яйца нельзя согревать только с одной стороны, что их надо переворачивать. И она это делает долго и старательно.

Наконец яйца лежат в таком положении, которым она остается довольна. Теперь можно опуститься на гнездо. Туловище еще шевелится, принимая более удобное положение, клюв еще подбирает соломинки и слетевший с нее пух и засовывает между яйцами, чтобы они не стукались друг о друга, но вот лебедиха сидит совершенно спокойно. Шея высоко поднята и слегка выгнута, белые перья раскинулись над гнездом словно горностаевая мантия.

Но спокойствие продолжается недолго. Вдруг птица поднимается, ерзает, как собака, которая хочет поправить свое ложе, бросает взгляд в сторону моей камеры, отворачивается, наклоняется вперед, вытянув шею через край гнезда Я недоумеваю. В чем дело?

Лебедиха начинает вытаскивать из воды камыш. Захватив сразу несколько стеблей широким клювом, она поднимает их над гнездом и швыряет от себя так резко, словно сердится. Я замечаю, что она бросает камыш в мою сторону, словно воздвигая перед собой заслон. Но я все еще не могу понять ее намерений.

Мне известно, что большинство птиц, строящих пловучие гнезда, в течение всего времени, пока сидят на яйцах, имеют обыкновение снова и снова поправлять свое гнездо. Однако действия лебедихи не были похожи на простую поправку гнезда. Они явно имеют какую-то особую цель. Может быть она это делает из-за ветра?

Но когда я снова ловлю ее подозрительный взгляд, мне становится ясно, что дело в моей камере. Птица вероятно услышала щелканье затвора, но главным образом ее тревожит стекло, сверкающее из-под камыша. Не настолько тревожит, чтобы это ей помешало сидеть в гнезде, но во всяком случае этот направленный на нее и на гнездо глаз ей не нравится, и она хочет от него укрыться. Вот почему она начала воздвигать между ним и гнездом заслон из камыша.

Все следующие дни лебедиха продолжала относиться нервно и подозрительно к моей камышовой засаде, пока я однажды ночью не убрал челнок в другое место, по ту сторону гнезда, откуда я мог заснять и ее супруга. С этих пор ее поведение стало более спокойным. Быть может она в конце концов убедилась, что странный камышовый бугор не страшнее любого другого бугра. Попрежнему она каждый раз тщательно удостоверялась, что лодка, пришедшая с двумя людьми, удалилась тоже с двумя.

Однажды случилось, что Фредерик, оставив меня в засаде, забыл сделать чучело, и в тот раз лебедиха так и не вернулась к гнезду. Прождав ее целый час, я убрался во-свояси, опасаясь что иначе яйца застынут в гнезде.

Прошло несколько недель. Новый камыш вырос и окружил гнездо высокой зеленой стеной. С озера уже не видно сидящей на гнезде самки, и самец прячется в камышах.