Кинематограф по Хичкоку - Трюффо Франсуа. Страница 67

Несмотря на шумный успех "Психоза"– который значился вторым по кассовым прибылям на 1960 год, следуя сразу за "Бен Гуром",– Хичкок разуверился в своей способности привлекать массовую аудиторию "маленьким" фильмом. Он возлагал большие надежды на "Птиц", к съемкам которых приступил в 1962 году. А между тем именно в тот момент, когда Хичкок добился наконец полного признания, которое было публично и многократно удостоверено, удача изменила ему.

"К северу через северо-запад"– фильм, который он определил как "драму человека, спасающегося от преследования", был расхищен, скомпрометирован, окарикатурен всеми, кому не лень– особенно сериалом о Джеймсе Бонде. Хичкок почувствовал, что ему придется отказаться от жанра, над которым он кропотливо трудился три десятка лет, начиная с "39 шагов". Это означало, что он постарается избегать и высокобюджетных фильмов."Птицы" на несколько лет определили моду на фильм-катастрофу. Несмотря на спецэффекты, картина обошлась в довольно умеренную сумму, но не вызвала того интереса, которого заслуживала. Следующая его работа– "Марни", вещь пленительная, в прокате успеха не снискала; она принадлежит к категории "великих больных фильмов".

Здесь уместно определить то, что я имею в виду под "великим больным фильмом". Это попросту говоря шедевр с изъяном, грандиозный замысел, ослабленный в силу каких-либо ошибок, совершенных в процессе его реализации: замечательно написанный, но не "экранизируемый" сценарий; неподходящий исполнительский состав; съемка, "запоротая" из-за чрезмерного пристрастия или, наоборот, пренебрежения, испытываемого к объекту; непомерный разрыв между исходным замыслом и конечным результатом– просчет может быть самый непредсказуемый. Понятие "великий больной фильм" применимо только к произведению очень большого режиссера, уже доказавшего, что в других обстоятельствах он способен создать безупречную картину. В перспективе его достижений истинный синефил может иной раз предпочесть "великий больной фильм" признанному шедевру мастера, например, "Короля в Нью-Йорке"– "Золотой лихорадке" или "Правила игры"– "Великой иллюзии". Если согласиться с тем, что совершенство исполнения нередко скрывает подлинные намерения режиссера, следует признать и то, что "великий больной фильм" может более убедительным образом раскрыть смысл киноленты.

К этому можно добавить, что если шедевр отнюдь не всегда пробуждает зрительские эмоции, "великий больной фильм" часто в этом преуспевает, вероятно, потому, что ему легче превратиться в то, что американские критики нарекли "культовым фильмом".

Следует заметить, что "великому больному фильму" нередко вредит избыток искренности. Как ни парадоксально это звучит, но искренность делает его доступнее официальным лицам и отчуждает от массовой публики, которая привыкла к постижению сути через обходной маневр, а не путем прямых откровенных излияний. Так вот, на мой взгляд, "Марни" принадлежит этой странной категории "великих больных фильмов", часто недооцениваемой критиками.

Я убежден, что неудача с "Марни" стоила Хичкоку значительной доли веры в свои возможности, он так и не смог до конца оправиться от нее. Менее всего виновата в этом была финансовая сторона дела (в этом смысле у него бывали и другие провалы); сокрушительную роль здесь сыграло то обстоятельство, что ему не удалось установить профессиональный и личностный контакт с Типпи Хедрен, которую он выискал в телерекламных шоу. Вводя ее в два своих фильма, он тешился мыслью превратить ее во вторую Грейс Келли.

Немаловажно иметь в виду, что, завершив работу над "Птицами" и прежде чем предоставить Типпи Хедрен еще один шанс в "Марни", Хичкок организовал кинопробы, на которые приглашал множество прелестных женщин, в том числе знаменитых европейских манекенщиц.

Подробности катастрофического непонимания между Хичкоком и Типпи Хедрен и того упадка, который начался у него после "Семейного заговора" и во время работы над сценарием "Короткая ночь", можно найти в биографической книге Дональда Спото "Темная сторона гения" и комментариях Дэвида Фримена "Последние дни Альфреда Хичкока". Обоих авторов упрекали в том, что они сделали достоянием публики самые жалкие моменты жизни стареющего великого человека. Мое суждение на их счет не столь сурово: зная Хичкока как человека и как профессионала только в последние годы его жизни, эти молодые люди не имели оснований чувствовать к нему благодарность и дружественную симпатию. С точки же зрения истории кино случаи Альфреда Хичкока– профессионально и личностно– столь сложен и значителен, что нетрудно быть пророком, предсказывая появление к концу века стольких книг о нем, сколько их написано, скажем, о Марселе Прусте.

Хичкок не был мастером эпистолярного жанра, но благодаря тому, что нас с ним разделяли шесть тысяч миль, мы постоянно поддерживали переписку, которая позволяет мне теперь обратиться к этому достоверному свидетельству последнего этапа его жизни.

От читателя этой книги, конечно, не укрылся тот факт, что Хичкок всегда был очень откровенен и самокритичен по отношению к своей работе, если его отделяла от нее значительная временная дистанция и старая неудача компенсировалась недавним успехом. Я в свою очередь уважал эту естественную чувствительность в человеке, наделенном и гордостью, и тщеславием. И потому воздержался от критических замечаний по адресу "Марни" и "разорванного занавеса", которые непременно вставил бы, будь эти фильмы сняты задолго до нашего разговора.

Но, как бы то ни было, я знаю наверное, что Хичкок не был удовлетворен ни одним из своих фильмов, поставленных после "Психоза".

В середине 60-х годов Голливуд переживал кризис, обусловленный широким внедрением телевидения. Американская кинопродукция до такой степени утрачивала свое влияние за границей, что некоторые крупнейшие компании стали вкладывать средства в скромные европейские постановки, которые выпускались на внешний рынок в тандеме с голливудскими лентами.

Огорчение Хичкока в связи с финансовым провалом "Разорванного занавеса" усугубилось тем, что впервые за много лет режиссер оказался без каких-либо конкретных предложений и проектов. К тому же, как уже было сказано, его вера в собственные силы значительно пошатнулась после неудачи с "Марни". Это имело своим следствием то, что он позволил руководству студии продиктовать ему свою волю в выборе артистов на главные роли– Пола Ньюмена и Джулии Эндрюс и, что еще важнее, в отказе от услуг старейшего его сотрудника– композитора Бернарда Херрманна.

Трудно поверить в то, что он искренне считал Херрманна ответственным за излишне мрачную атмосферу фильма, которая, якобы, и отвратила зрителей от "Марни". Устранение Херрманна было страшной несправедливостью, поскольку его участие в работе над фильмами "Человек, который слишком много знал", "К северу через северо-запад" и "Психоз", бесспорно, послужило им на пользу. Партитура, написанная им к "Разорванному занавесу", достойна его таланта, в чем можно убедиться и сегодня, поскольку в Лондоне она вышла отдельной пластинкой. Так что же произошло?

Дело в том, что студия– а когда речь идет о каком-нибудь идиотским решении, в качестве виновника всегда указывают на "студию"– не одобрила партитуру Бернарда Херрманна к "Разорванному занавесу", и хотя она уже была написана, "они" сумели убедить Хичкока отказаться от нее. На дворе стоял 1966 год, в Голливуде, да и везде, вошло в моду использовать такое музыкальное сопровождение к фильму, под которое можно было бы танцевать в дискотеках. В такой игре Херрман, ученик Вагнера и Стравинского, был обречен на проигрыш.