Гибель советского кино. Тайна закулисной войны. 1973-1991 - Раззаков Федор Ибатович. Страница 25

Не случайно, что и роман Валентина Пикуля на эту же тему – о Григории Распутине – под названием «У последней черты» будет также запрещен для публикации (в свет успеют выйти только четыре номера журнала «Наш современник» с ним, после чего Политбюро наложит на это дело запрет). Правда, там причину запрета многие объяснят другим мотивом: в своей книге Пикуль нарисует Распутина марионеткой в руках евреев.

Но вернемся к фильму «Агония».

Дело там дошло до того, что в ситуацию пришлось вмешаться КГБ. Причем объяснялось это не только тем, что Комитет был в числе учреждений, бдящих в СССР за идеологией. В этом мог быть и личный интерес самого Андропова, который всерьез испугался тех параллелей, которые невольно возникали при просмотре фильма и могли поставить под удар лично его. Взять ту же историю с медсестрой, которая регулярно снабжала генсека психотропными лекарствами. Можно предположить, что оказалась она рядом с генсеком не случайно, а благодаря стараниям КГБ и руководства 4-го Управления Минздрава. В итоге подсаженный на лекарства генсек стал удобной пешкой в руках некоторых людей из своего ближайшего окружения, они таким образом могли непосредственно влиять на принятие им судьбоносных решений. Если бы «Агония» вышла в прокат, параллели Распутин – брежневская медсестра избежать бы не удалось, поэтому Андропов, видимо, и засуетился.

1 августа 1975 года шеф КГБ подписал секретную записку за номером 2058, посвященную фильму «Агония». В ней сообщалось следующее:

«На киностудии «Мосфильм» закончена съемка кинокартины Э. Климова «Агония» по сценарию С. Лунгина и И. Нусинова, в которой показан «распутинский» период Российской империи.

По имеющимся в органах безопасности данным, в этой кинокартине искаженно трактуются исторические события того времени, неоправданно большое внимание уделяется показу жизни царской семьи и интимной жизни Распутина. Кинокартина содержит сцены сексуального характера.

Поэтому, видимо, не случайно иностранные кинематографисты проявляют повышенный интерес к этому фильму, а прокатчики намереваются приобрести кинокартину для показа ее на зарубежном экране.

В связи с изложенным Комитет государственной безопасности считает нецелесообразным выпускать фильм «Агония» на экраны страны и для продажи его за рубеж».

Цели своей Андропов добился – фильм был запрещен. 12 августа записку шефа КГБ обсудили на секретариате ЦК КПСС и приняли ее единогласно. К тому времени все участники заседания знали, что фильм не понравился и самому генсеку, который после просмотра изрек всего лишь одну фразу: «А зачем?» (сам Брежнев на том секретариате не присутствовал – отдыхал в Крыму). В итоге секретариат вынес решение запретить фильм к выпуску на большой экран. Об этом было немедленно извещено Госкино, и уже 13 августа Ермаш издал распоряжение: исходные материалы и копии фильма сдать на хранение в Госфильмофонд.

Эта история добавила еще большего веса Элему Климову в либеральных кругах. О нем говорили как о талантливом обличителе загнивающего брежневского режима, страдающем за правду. Сама же власть угодила в неприглядную историю, которая была с лихвой использована западными пропагандистами в ее мероприятиях по дискредитации Кремля в глазах советского обывателя. «Вражьи голоса» денно и нощно изощрялись в смаковании подробностей этого скандала, убеждая слушателей в том, что правда и кремлевское руководство – понятия несовместимые.

Скандал с «Агонией» стал еще одной победой западных идеологов и очередным поражением советской контрпропаганды. К сожалению, со второй половины 70-х именно такое соотношение сил все явственнее будет превалировать в пропагандистской войне Запада и Востока: первый будет наступать, второй – обороняться. У этой ситуации было несколько объяснений. Во-первых, власть была косной, во-вторых, в идеологических кругах оставалось много евреев, которые вольно (или невольно) делали все от них зависящее, чтобы помочь противнику обыграть СССР в «холодной войне». По этому поводу сошлюсь на слова И. Шафаревича:

«Даже в пропагандистской литературе было запретно упоминать о еврейском влиянии. Было изобретено выражение «сионизм», формально использующее название еврейского течения, имевшего цель – создать свое государство, но иногда как бы намекавшее на еврейство вообще. Эта робость доказывает, что власть не противопоставляла себя еврейству, не ощущала его своим противником. В то время как евреи, эмигрировавшие из СССР, заполнили «русскую» редакцию «Радио Свобода» и там отчетливо клеймили коммунизм рабским и бесчеловечным строем, советские пропагандисты робко лепетали о «сионизме», упрекая его в вечной враждебности к социализму и коммунизму (Марксу, Троцкому?). То есть из двух оппонентов (отражавших позицию еврейства и коммунистической власти) один ничем не выражал опасения вызвать непоправимый разрыв, а другой явно был скован этим страхом…»

Брежневская команда (в народе ее называли «днепропетровской») настолько крепко вцепилась во власть, что отпускать ее не собиралась. Любой намек на то, что Брежнев может уйти с поста генсека, отметался его ближайшими приближенными с порога. Более того, «зачищались» все возможные деятели, которые могли претендовать на то, чтобы сместить Брежнева. Так, в феврале 1976 года, на ХХV съезде КПСС в отставку были отправлены сразу двое еще не старых членов Политбюро: Александр Шелепин (в конце 60-х он был реальным кандидатом от оппозиции на пост генсека) и Дмитрий Полянский. Вместо них в высший партийный ареопаг вошли Григорий Романов и Дмитрий Устинов. Причем первого Брежнев вводил в Политбюро не случайно: именно ему он собственноручно собирался в ближайшем будущем доверить пост генсека в случае, если бы его дела пошли совсем плохо (предпосылки к этому были: чтобы выступить на том же партийном съезде, Брежневу пришлось вводить стимуляторы, которые поддерживали в нем силы все три часа его длинного доклада).

Однако едва это желание Брежнева стало известно его соратникам, как были предприняты меры по дискредитации Романова. В обществе стали распространяться слухи о его якобы неблаговидных делах: дескать, он забавлялся на яхте с известной ленинградской певицей и они так увлеклись любовными играми, что заплыли на территорию Финляндии; а также история про свадьбу дочери Романова – якобы свадьбу справляли в Эрмитаже (!) и пьяные гости перебили там часть уникальной музейной (!) посуды. Стоит отметить, что все эти слухи распространялись не только в СССР, но и на Западе, что говорит о спланированной акции спецслужб (судя по всему, это было делом рук западной группировки в КГБ). В итоге больной Брежнев остался у руля государства, а здоровый и, главное, трезвомыслящий Романов так и не смог сменить Брежнева, оставшись «при своих» прежних должностях: помимо членства в Политбюро, он возглавлял Ленинградский обком КПСС, а также курировал оборонную промышленность.

Тем временем в начале 76-го завершила свою деятельность возле генсека и злополучная «Распутин в юбке» – медсестра. Судя по всему, удаление ее из окружения Брежнева было актом вынужденным – уж слишком много разговоров о ней возникло как в СССР (во многом не без посредства климовской «Агонии», которую многие влиятельные люди все-таки увидели), так и за рубежом. Поэтому и решено было медсестру от генсека удалить, тем более что дело свое она сделала: Брежнев уже серьезно «подсел» на лекарства и был легко управляем. Дистанция от сильной личности до слабой была преодолена им всего за три года.

Сохранение больного Брежнева у власти спасло-таки от отставки его стареющих соратников. Однако эта сплоченная, дряхлеющая на глазах камарилья сослужила плохую службу родному Отечеству, предоставив не только Западу весомые козыри в их пропагандистских операциях против СССР, но также удвоив неприязнь родной либеральной интеллигенции к власти, а также заметно осложнив положение державников, которые отныне были поставлены в недвусмысленную ситуацию: защищая советскую власть, они теперь невольно вынуждены были оправдываться за больного Брежнева и его не менее дряхлых сподвижников.