Пэпэла (Бабочка) Часть 4 - Уваров Максимилиан Сергеевич. Страница 27

Вечер в школе искусств Деконте прошел просто замечательно. Это был скорее небольшой концерт, составленный из нескольких номеров, в том числе и тануры Илико. Он вышел на середину большой залы, облаченный в юбки, взял в руки расписные диски, кивнул двум музыкантам – скрипачу и барабанщику, – и те заиграли какую-то восточную мелодию.

Илико с минуту постоял, скрестив перед грудью руки с зажатыми в них дисками и наконец, глубоко вздохнув, начал вращение.

Как же он соскучился по этому танцу! Как же ему хотелось снова почувствовать полет души. Как же ему хотелось вспомнить давно забытое ощущение счастья, но… Перед его глазами мелькнуло лицо Дегтярева, которое сменилось хитрой ухмылкой Смирнова. Илико едва заметно качнул головой, и видение пропало. Теперь он смотрел на комнату, залитую ярким светом, идущим от рыжих волос Мойши. Молодой художник сидит к нему спиной, за мольбертом, и рисует что-то. Илико долго любуется тонкой огненной полосой на шее Мойши и переводит взгляд на полотно. С него на Илико смотрит Изя… Его глаза полны грусти. Он смотрит прямо в душу Илико, от чего та сжимается от боли. Последняя юбка отлетела в сторону, и Илико замер на месте, сжимая кулаки на груди.

Он отказался от приглашения Дегтярева заехать на чашечку чая. Илико не стал брать экипаж и отправился домой пешком. Он шел по узким улочкам, петлявшим между аккуратными двухэтажными домиками, пересек небольшой сквер, где, несмотря на слякотную погоду, на скамьях сидели парочки влюбленных, и, свернув в переулок возле дома, нос к носу столкнулся со Смирновым.

– Ты чего тут делаешь? – мрачно спросил его Илико, поднимая ворот пальто.

– Вот, пришел проститься, – ответил ему Смирнов, ежась от холодного ветра. – Мы завтра уезжаем.

– Мы? – удивленно поднял брови Илико.

– Я и Сонечка. Не спросишь куда? – Смирнов поправил на своей шее шарф.

– Ну и куда? – нахмурился Илико.

– В Италию. Знаешь… надоело тут все. А там сейчас солнце и голубое небо. В общем-то, я сам бы не пошел к тебе. Сонечка попросила передать вот это, – и Смирнов протянул Илико лист бумаги, сложенный вчетверо. – В общем, удачи тебе, Чантурия. Надеюсь, что ты не потеряешь себя, – и не дожидаясь ответа, Смирнов пошел вверх по улице.

«Дорогой Илюша! – было написано на листе бумаги. – Да, ты все еще дорог мне. Мне дороги воспоминания о нашем детстве и те смешные мушкетерские клятвы, которые мы давали друг другу под грохот салюта. Со мной навсегда останутся наши танцы при свете свечей и наша дружба. Любовь была ошибкой. Моей ошибкой, Илюша! Я решила, что ты должен стать моим, и даже не думала, что у тебя могут быть чувства к кому-то другому. Я желаю тебе счастья, дорогой мой Илюша, и хочу остаться для тебя приятным воспоминанием.

Твоя Муха».

Илико свернул листок и положил его в портмоне рядом с пожелтевшей фотографией, на обороте которой ровным почерком было написано: «Чтобы помнил, что у тебя есть я!».