Фрактал. Четыре демона. Том 1. (СИ) - "АрчиВар". Страница 18

Челноки Асов имели форму слегка приплющенного геометрического многоугольного ромба, чёрного или зелёного цвета, шесть плоских граней с небольшим окном в каждой и одной дверью, полноценно заменяющей целую секцию. Крыша неровная, соответствовала боковушкам и слегка вытягивалась к центру остриём, плавно образовывая верхний выступ, с торчащим из крыши толстым штырём и небольшим шаром на его кончике, походящим на хрустальный. Отросток больше всего напоминал окрашенную зелёным стеклянную антенну. Когда капсула стала герметичной, верхняя часть засветилась, а за ней вся крыша и модуль сорвались с места, устремившись обратно к своему носителю по самой длинной во Вселенной верёвке.

Следуя на Странс, спасательные капсулы с Сейтлерами и искрами на борту продолжали отражать отдельные заряды, или снаряды, как не назови. По последним модулям ящеры били с особенным пристрастием, из-за груза, и неприязни, Асы убили многих Опустошителей, а эвакуация Славян их не интересовала. Все пассажиры были встревожены за себя, а Парт - за единственного оставшегося на Земле - лидера Сейтлеров.

Получив сигнал о возвращении двух из спасательных бортов, Баламир нервно уставился на приборную панель, в скором ожидании стольких же, а особенно того, что ещё не взлетал, но и третьего всё ещё не было. Бала нервно перебирал пальцами, сосредоточив всё внимание, желая не пропустить точку невозврата, опасаясь напороться на тот момент, когда ему придётся стрелять по священному району города, и надеясь каждой клеткой своего тела, что обойдётся. Маг Первых возлагал надежду на успех Ирманта, но при необходимости действовать, его рука точно не дрогнула бы, а дух оставался крепок.

Все три сферы для слежки сконцентрировали внимание на храме Нуны, но пока не приближаясь. Внешнее спокойствие было прервано громким сигналом. Третий модуль с Перуном и Велесом пропал с радара, их сбили немногим позже после старта. Виман Драконов совершил несколько тщетных выстрелов, после чего специально целенаправленно врезался в капсулу примерно в километре от Земли. Авария была в стиле камикадзе, отчаянная. Ящер даже не пытался сбить объект меньшего размера боком или вроде того, чтобы спасти хотя бы своих, он просто взял его на таран, ударив прямо кабиной. Обе машины сломались, полетев вниз, в свободном падении, разгоняемые собственным весом.

Южен Шан и его армия вошли в храм Нуны, но открылась им воистину не воодушевляющая картина. Орталеон, бренным телом лежащий на полу, двигался лишь по зову третьих сил, невидимого энергетического пресса, смещающего тело то туда, то сюда. Асмодея терзал неподъемный живому созданию объём атмы, сосредоточенный в полукруге, центре установки, где он и упал. Вид живого создания в столь запущенном, развороченном состоянии напугал бы любого, даже хладнокровный не пожелал бы смотреть. Ирмант словно тряпка елозил по луже собственной маны, расплавленной кожи, костей и крови. Статическое поле убивало жертву очень медленно, мучая, куски мантии валялись подле него. Чистый поток, сформировавшийся возле искр, пагубно влиял на всё, будь то камень, живое создание или мана. Растворённая атма то и дело меняло свой вид и свойства, растекаясь или густея, как патока, желеобразная смола, крупное пятно чёрной энергии, потерянной Сейтлером, но она неизменно продолжало вытекать из Орталеона вроде жизненной силы.

- Ещё не всё, сын мой. Нави обождёт. Вий всего лишь открывает нам глаза… - Вновь прозвучало демоническим голосом в сознании Ирманта.

Тёмный ощутил смерть. Она нежно напевала ему колыбельную на ухо. Он увидел себя со стороны, но тут же его душу засосало в чёрную воронку, водоворот, будто он угадил в трясину. Орталеон перестал ощущать себя частью мира или существом, попал в непроглядную комнату и тут же потерял все органы чувств, остались лишь мысли. Асмодей резко прозрел отчётливо увидев крупный кристалл, прозрачно-белый, пустой сосуд, валяющийся в куче красного песка, золота и пустых искр, где-то далеко, на выжженной, мёртвой планеты. Кадр перелистнулся, он увидел кристалл поменьше, осколок, темнее самого чёрного земного оттенка. Орталеон хорошо знал именно этот камень, он видел кристалл раньше, более того, владел им почти всю свою жизнь, это был прощальный подарок отца. “Ирмантианская звезда” – так его назвал родич перед своим исчезновением. То был самый крупный из когда-либо виданных Антрацитов, угольных камней или Асмодейских искр. Орталеон никому его не показывал и всегда носил кристалл на шее внутри медальона, а иногда помещал его в специальный кармашек на поясе. Одежда и ремешок была соткана из затвердевшей атмы высокой плотности, только сильнейшие Тёмные могли позволить себе сотворить нечто подобное.

Медальон раскрылся и осколок звезды выкатился, а атма притянула его в центр груди умирающего. Вокруг начала скапливаться круглым пятном Ирмантианская густота, свежая из тела и уже вытекшая, потянулась с пола обратно к источнику, словно обратив процесс в спять, но ненадолго. Осколок собрал нужное и сам превратился в источник, причём неисчерпаемый. Атма начала бурлить, а все уничтожающее влияние крупных искр отменило своё значение для тела Асмодея. Горячий битум извергался из Орталеона ещё быстрее чем раньше, подобно вулкану. Энергия не остывала и быстро выжирала площадь вокруг него, покрыв кожу, защищая ее и растекаясь по полу, с уклоном к источнику чистого потока - искрам.

Атма полностью покрыла Орталеона, с головы до пяток, лишь местами обнажая уничтоженные участки тела. Просветы на его коже больше напоминали разрывы, шрамы, медленно склеивающиеся чёрной маной, как материалом или материей, способной заменять плоть и покровы. Смолянистые язвы сгущались - раны затягивались, превращая кожу Асмодея в какую-то резину, сделав из него пластилинового человечка, плотная вязь полностью повторяла его прежние черты, все кроме цвета. Дискомфорт заключался в том, что смола ничуть не снисходительней отнеслась к боли Ирманта, вещество восстанавливало его, но прикипало подобно кислоте, причиняющей значимое страдание.

Орталеон вернулся в свою голову, чётко ощутив себя индивидуальностью, отчётливо воспринимающей жизнь, а вскоре и вновь овладел телом, а не только болью от терзаний. Память и восприятие не пострадало, а напротив, расширилось, отсутствуя всего несколько минут, он будто много лет путешествовал по вселенной, разом прозрев и узнав много тайн, пережил небывалое и обогатился сразу во всех гранях. Его рассудок словно прошел обновление, неплановый, несанкционированный апгрейд объединивший в себе всю боль и память Асмодейского вида, включая происходящее на Дроде в реальном времени, хотя на подобное способны разве что Светочи.

Ирмант не открывал глаз, однако видел мир через пелену, всё как в непроглядном тумане, когда, чтобы рассмотреть, надо прищуриться или всмотреться, встать или пошевелиться не получалось, если только пальцем, слегка согнув его, не более того. Орта мог говорить, но ему не хотелось, он пока не издавал ни звука, мотивированный высшей целью и стремлением отомстить, вовсе не придавая собственной боли значения, игнорируя её как выдумку. Ноги от щиколотки прикрывали остатки тонких штанов, прежде надетых им под мантию, будто бы прилегающие панталоны, но в обтяжку, да и те в местах бывших кожных прорывов продырявились. А из ран, дыр и самой чёрной атмы исходило странное свечение, светлое сияние, среди черноты, пока молекулы словно армия нано роботов реконструировали тело и вещи. Всё это предавало Легу некое сходство с раскалённой лампочкой, облитой чёрной краской.

Выделяемая телом Ирманта слизкая субстанция перемешалась с его темно-голубой кровью. Но основная её потеря остановилась, сменившись исключительно на капли атмы, скатывающиеся на пол и прожигающие верхние слои цельного гранита словно масла, моментально превращая препятствие в пепел. Темные, пустые глаза служили градусником, наглядно демонстрируя перебор в поглощенной им мане но особый кристалл продолжал вбирать в себя мощь Ахарата и воспроизводить черноту – всеохватывающую мглу. В них просматривалось то же светлое сияние, но сильнее, а по лицу, не щадимому всем комплексом равно всему остальному, скатывались кровавые слёзы, прожигающие за собой борозды. Он не плакал, это был естественный процесс выделения слизистых или их остатка. Хотя мысли в голове у Орталеона вполне соответствовали визуальным эмоциям пустоты.