Михаил Ульянов - Марков Сергей Николаевич. Страница 37

— Вечный жид? — уточнил я.

— Он всегда есть в жизни. Смешной со своими изречениями из священных книг, очень трогательный в своей нежности к близким… Ни Ричарды, ни Цезари, ни Ленины, ни Сталины не в силах до конца вытравить из жизни таких людей. Кстати, и к Тевье, и много лет назад к председателю Трубникову я готовил себя и настраивал как для театральной роли.

— В каком смысле?

— То есть последовательно, вдумываясь и вживаясь в человека в целом, идя к внешнему — жесту, движению, взгляду, походке — изнутри, из сути характера в моём понимании его.

— А диктаторов?

— Тоже, конечно. Хотя там больше символов.

— Но из жизни всё-таки черпаете материал? Ведь всё время встречаетесь с этими власть имущими, с так называемой номенклатурой.

— Вот ты сам пообщался с Раулем Кастро. Много там почерпнёшь? Сумел бы ты его, скажем, описать, чтобы вышел именно он, а не вообще?

— Тяжело. Ускользает как угорь.

— То-то же. Да может, это и не нужно — образ ведь не из конкретной манеры говорить, смотреть, ходить, есть, курить или чихать, например, складывается. Всегда додумываешь, дорисовываешь в воображении… Ну и, конечно, делаешь то, что от тебя ждут. По возможности, по способностям или дару на свой манер переделывая, перелицовывая… Я не раз говорил, что не встречал в жизни Жукова. Мне не верят. Якобы сам Жуков перед съёмками «Освобождения» [9] ткнул пальцем в мою фотографию, когда предлагали ему актёров на выбор: «Вот этот сможет сыграть». Да я и не похож. Разве что под маршальской фуражкой, если её надвинуть пониже на лоб. И челюсть нижнюю посильнее выдвинуть.

Много позже, в 2007 году, я прочту в «Российской газете» (от 28 марта) рассказ дочери Жукова, Маргариты Георгиевны, о том, что Ульянова действительно выбрал сам маршал:

«В своё время Юрий Озеров, сценарист и режиссёр киноэпопеи „Освобождение“, рассказывал мне, с какими трудностями он столкнулся, подбирая актёра на роль маршала Жукова. Готовясь к съёмкам, Юрий Озеров пригласил моего отца к себе в гости, чтобы познакомить его как будущего консультанта фильма со сценарием. Озеров пожаловался Георгию Константиновичу, что пока не может найти исполнителя на роль Жукова. Отец задумался и сказал, что недавно видел фильм „Председатель“. Так вот артист, фамилии которого он не знает, сумевший сыграть председателя, который смог вытащить всё сельское хозяйство, сможет осилить и роль Жукова. Озеров тут же позвонил Ульянову и сообщил, что Жуков выбрал его и велел немедленно приезжать. Михаил Александрович потом мне рассказывал, что он тогда просто оторопел и был совершенно не готов к встрече с маршалом Жуковым, потому что накануне отмечал что-то с друзьями. Поэтому попросил разрешения позвонить Георгию Жукову на следующий день и приехать к нему в гости. Но Михаил Ульянов так и не встретился с Жуковым. Когда он позвонил, ему сообщили, что Георгия Константиновича увезли в больницу. Тогда Ульянов бросился к ветеранам Великой Отечественной войны, просил их рассказать о том, каким был Жуков, чем он запомнился…

Я хорошо помню, как отец смотрел этот фильм, когда его впервые показывали по телевизору. Он загодя сел перед телевизором, протёр очки и терпеливо ждал, пока начнётся фильм. Во время показа Георгий Константинович всё время спрашивал: „А это кто? А это?..“ Ему объясняли, что это Василий Шукшин играет Конева, а это Владлен Давыдов в роли Рокоссовского… „Это же надо…“ — удивлялся отец. Когда же у него спросили, а сам-то ты как, он сказал: „Я ещё ничего, а вот остальные…“

Помню ещё один эпизод. Меня пригласили в Казахстан, но самолёт задержали на шесть часов, и он приземлился в Алма-Ате ночью. Вышла из самолёта и была потрясена тем, что у трапа меня ждали тридцать человек. Я даже растерялась, увидев восторженные лица людей и шикарный букет. И вдруг мне говорят: „Проходите, проходите, товарищ Жукова“, и продолжают восторженно смотреть за мной, будто кто-то должен идти следом. Я спросила: „Вы кого-то ещё встречаете?“ — „Мы встречаем Жукова-Ульянова“, — ответили мне. Я уточнила: „Кого же: Жукова или Ульянова? Жукова ведь уже нет“. Мне ответили: „Не валяйте дурака, Маргарита Георгиевна, Жуков и Ульянов — одно и то же лицо“. В тот период ещё не показывали документальных фильмов о Георгии Жукове, поэтому для всех Жуковым был народный артист Ульянов».

— Меняются времена, генсеки, а я всё играю, играю Жукова… [10] А по существу ведь роль Жукова, Георгия Константиновича, ещё не сыграна.

— Это в каком же смысле?

— Я не характер — профиль его играю. Неизменный и неизменяемый. Символ. Но уверен, сделают когда-нибудь о нём и настоящий фильм. Расскажут о том, как почти двадцать лет жил в опале. Как глушил себя снотворным, чтоб хоть немного поспать. После его второго — уже при Хрущёве — снятия с должности от него отвернулись все его соратники. Когда его назначили командующим Свердловским военным округом — по сути, отправили в ссылку, — он ночевал в вагоне, боясь неожиданного ареста, и при нём был пулемёт. Основания ждать ареста были, при Сталине арестовали всех его секретарей, адъютантов, близких друзей, генерала Телегина, начальника штаба… Он не собирался становиться зэком, он бы отстреливался, спасая свою честь. И честь тех, кто с ним брал Берлин. Вот какого Жукова сыграть бы — а я медальный профиль изображаю… Сыграть бы преданного всеми маршала Жукова. Слушай, Сергей, давай в сауну сходим? Капитан вроде сказал, что можно.

— Вы с такой решимостью предлагаете, будто в запретную зону. Пойдёмте! Англичане вчера за ужином расхваливали здешнюю сауну.

— Ну, если англичаны хвалили!.. Я вообще-то русскую баню больше уважаю. Но сауна — тоже неплохо.

К сауне Ульянов относился без особого энтузиазма, но положительно. Несколько раз по предложению Аллы Петровны («взял бы зятя, а то никуда вместе не сходите, не по-людски это, на Руси, я читала, тести всегда с зятьями парились») он брал меня с собой в гостиницу «Орлёнок» на Ленинских горах. Его туда приглашали знакомые архитекторы, спроектировавшие здание: на самом верху там была отменная, единственная в своём роде сауна, гордость архитекторов, — из комнаты отдыха сауны открывался потрясающий панорамный вид на Москву. Мы парились. Велись беседы о том о сём. Пиво в этой банной компании (быть может, из-за присутствия трезвенника Ульянова) не жаловали, хотя оно и не возбранялось. В основном гоняли разнообразные, привозимые разъездными и выездными архитекторами и самим Ульяновым из союзных республик и зарубежных стран чаи. Запомнился китайский вечер. Накануне Михаил Александрович прилетел из Пекина и в сауну привёз большой китайский термос с заваренным по старинным рецептам Поднебесной, настоящим, исключительно из самых верхних листиков чаем. «Это мощь, — говорил он, сидя в кресле, распаренный, похожий в банной простыне на Цезаря даже больше, чем в сценическом костюме. — У них там начинаются кардинальные реформы. А народищу! Идёшь по главной пешеходной улице в Шанхае: шапки, шапки, шапки, головы, головы, прямо-таки физически ощущаешь их миллиард с лишним! И все работают. В других странах, про Африку не говорю, в Европе, во Франции, Италии, такое ощущение, что все в кафе сидят, да по магазинам, выставкам, кинотеатрам ходят, не понять, когда и где работают. Китайцы же — от зари до зари. Как когда-то у нас в Сибири. Они, соседи наши, ещё покажут миру, помяните моё слово! А пельмени там — объедение! Почти как у нас в Сибири, только с соей…»

Ездили мы с Ульяновым и в сауну к Алексею Ивановичу Аджубею и Раде Никитичне Хрущёвой, дача которых была расположена неподалёку от Ларёва, на другой стороне канала, на Икше, в посёлке космонавтов почему-то. В разгар антиалкогольной горбачёвской кампании ездили. «Чем это тут у вас пахнет?» — поинтересовался Ульянов, выйдя из машины на обширном участке Аджубея и поводя носом. «Самогон космонавты гонят, — объяснял пучеглазый, глуховатый, уютный Алексей Иванович со свойственной ему непосредственностью. — Все как один. И у нас найдётся!» — подмигивал он мне, зная ульяновский сухой закон. «Гоните?» — «Как в прошлом году говорили в очередях за водкой? Даже если будет восемь, всё равно мы пить не бросим, ну а если двадцать пять, надо Зимний брать опять! А в этом году вообще почти нигде не возьмёшь, вот же Горбачёв с Лигачёвым учудили! Царские виноградники в Крыму и на Кавказе вырубили! В России всегда бунты и революции начинались со спиртного! Сказали бы там им, Миша, а? Ведь развалят Союз к едрёней матери!» — «Так они меня и послушали…»