Оболганный сталинизм. Клевета XX съезда - Ферр Гровер. Страница 23

«За несколько лет проделано было три или, возможно, четыре знаковых («blue ribbon») расследования убийства Кирова. Каждое проводилось по поручению Генерального секретаря, и каждое в соответствии с подлинно советской традицией начиналось с заранее принятого требуемого вывода. Сталин пытался свалить вину на Зиновьева и Троцкого, Хрущёв и Горбачёв – на Сталина, и все они, соответственно, занимались подбором подходящих расследователей. Из архивных материалов, с которыми мне посчастливилось познакомиться и которые посвящены такого рода попыткам, становится ясно, что требуемых выводов не удалось заполучить ни в одном из трёх случаев. Например, усилия, предпринятые в бытность Хрущёва и Горбачёва, включали в себя основательное прочёсывание архивов и интервью, но их оказалось недостаточно для вывода о причастности Сталина к убийству. Сталинские тщания, конечно же, были нацелены на то, чтобы подтвердить, что убийство было совершено оппозицией, что и послужило основой для московских процессов. Но, если не считать неправдоподобных признаний самих обвиняемых, нет никаких свидетельств, подкрепляющих и этот заранее представленный вывод».

Телеграмма Сталина и Жданова в Политбюро от 25 сентября 1936 года

Вот полный текст телеграммы, маленький фрагмент из которой был зачитан в «закрытом докладе» Хрущёва:

«Сталин, Жданов – Кагановичу, Молотову

25 сентября 1936 г.

Москва. ЦК ВКП(б).

Тт. Кагановичу, Молотову

и другим членам Политбюро ЦК.

Первое. Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на 4 года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей Наркомвнудела. Замом Ежова в Наркомвнуделе можно оставить Агранова.

Второе. Считаем необходимым и срочным делом снять Рыкова по Наркомсвязи и назначить на пост Наркомсвязи Ягоду. Мы думаем, что дело это не нуждается в мотивировке, так как оно и так ясно.

Третье. Считаем абсолютно срочным делом снятие Лобова и назначение на пост Наркомлеса тов. Иванова, секретаря Северного крайкома. Иванов знает лесное дело, и человек он оперативный. Лобов как нарком не справляется с делом и каждый год его проваливает. Предлагаем оставить Лобова первым замом Иванова по Наркомлесу.

Четвёртое. Что касается КПК, то Ежова можно оставить по совместительству председателем КПК с тем, чтобы он девять десятых своего времени отдавал Наркомвнуделу, а первым заместителем Ежова по КПК можно было бы выдвинуть Яковлева Якова Аркадьевича.

Пятое. Ежов согласен с нашими предложениями.

Сталин. Жданов.

№ 44. 25/IХ.36 г.

Шестое. Само собой, понятно, что Ежов остаётся секретарём ЦК».

Ф. 558. Оп. 11. Д. 94. Л. 124–127. Автограф Жданова [171].

Комментируя процитированный документ, Роберт Тэрстон пишет:

«К чему относится ссылка “на четыре года”? Западные авторы обычно отвечают, что словосочетание подразумевает рютинскую платформу. Но в декабре 1936 года в речи на Пленуме Центрального комитета Ежов снова упомянул “формирование в конце 1932 года троцкистско-зиновьевского блока на базе террора”» [172].

Биографы Ежова Янсен и Петров отмечают:

«“Четыре года” относятся к созданию в 1932 году троцкистско-зиновьевского блока, существование которого было раскрыто не ранее июня – июля 1936 года…» [173]

Телеграмма Сталина и Жданова цитируется в поспеловском черновике «закрытого доклада», однако закавыченные там слова «наверстать упущенное» в самом документе отсутствуют (см. выше):

«Широкие массовые репрессии начались с осени 1936 года, когда наркомом был назначен Ежов и когда Сталин дал установку, что «НКВД опоздал на 4 года» с разоблачением троцкистско-зиновьевского блока, что надо «наверстать упущенное» путём широких репрессий» [174].

О необходимости «наверстать» упущенное говорится и в докладе комиссии Поспелова:

«Второе. Широкие массовые репрессии начались с конца 1936 года, после телеграммы Сталина и Жданова из Сочи от 25.IХ-1936 г., адресованной Кагановичу, Молотову и другим членам Политбюро, в которой говорилось следующее: «Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение т. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на 4 года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей НКВД».

Эта сталинская установка о том, что «НКВД опоздал на 4 года» с применением массовых репрессий, что надо быстро «наверстать» упущенное, прямо толкала работников НКВД на массовые аресты и расстрелы» [175].

Выступления Сталина на февральско-мартовском (1937) Пленуме ЦК ВКП(б)

Ленин действительно говорил что-то очень близкое к тому, что Сталин высказывал в речах 1928–29 годов:

«Уничтожение классов – дело долгой, трудной, упорной классовой борьбы, которая после свержения власти капитала, после разрушения буржуазного государства, после установления диктатуры пролетариата не исчезает (как воображают пошляки старого социализма и старой социал-демократии), а только меняет свои формы, становясь во многих отношениях ещё ожесточённее» [176].

На февральско-мартовском (1937) Пленуме ЦК ВКП(б) Сталин выступил с докладом, название которого упомянул и Хрущёв. Но в выступлении Сталина ничего не говорится о том, что «по мере нашего продвижения вперёд к социализму классовая борьба должна обостряться». Ричард Косолапов так комментирует это искажение «закрытого доклада»:

«В действительности названного тезиса, который без конца тиражировался как “сталинский”, ни в докладе Сталина, ни в его заключительном слове нет. Верно то, что Сталин отмечал необходимость “разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперёд классовая борьба у нас должна будто бы всё более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится всё более и более ручным”. Подчёркивал Сталин и то, что “если один конец классовой борьбы имеет своё действие в рамках СССР, то другой её конец протягивается в пределы окружающих нас буржуазных государств” (Соч. Т. 14. С. 166). Но “теории обострения” во второй половине 30‑х годов, то есть когда в СССР уже было обеспечено абсолютное преобладание социалистических форм хозяйства и принята Конституция победившего социализма, он не выдвигал…» [177]

Хрущёв имел в виду именно этот фрагмент сталинской речи, когда говорил, будто «классовая борьба должна обостряться»:

«Необходимо разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперёд классовая борьба у нас должна будто бы всё более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится будто бы всё более и более ручным.

Это не только гнилая теория, но и опасная теория, ибо она усыпляет наших людей, заводит их в капкан, а классовому врагу даёт возможность оправиться для борьбы с Советской властью.

Наоборот, чем больше будем продвигаться вперёд, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить Советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы как последние средства обречённых.

<…>

Так учит нас история. Так учит нас ленинизм» [178].