1937. Большая чистка. НКВД против ЧК - Папчинский Александр. Страница 16
С августа по декабрь 1937 года по приговорам Особой тройки УНКВД Ленинградской области, Комиссии НКВД и Прокурора СССР, специальной коллегии Ленинградского областного суда, военных трибуналов Ленинградского военного округа и Краснознаменного Балтийского флота из национальных меньшинств было расстреляно: 2615 поляков, 754 эстонца, 721 финн, 287 немцев, 198 латышей, 168 карелов, 112 литовцев [97]. Создается впечатление, что основной удар команды Заковского пришелся на польскую, финскую и эстонскую национальные колонии. Об этом свидетельствуют и данные, опубликованные авторами «Ленинградского мартиролога». Так, по их сведениям в сентябре 1937 года по приговору Комиссии НКВД и Прокурора СССР в Ленинградской области было расстреляно 823 человека (все «польские шпионы»); в октябре 1937 года – 1146 человек («польские и японские шпионы»); в ноябре 1937 года – 2690 человек («польские, эстонские, финские, японские и немецкие «шпионы»); в декабре 1937 года – 2002 человека («польские, эстонские, финские, немецкие шпионы», а также 198 «латышских шпионов») [98].
Опираясь на эти цифры, выходит, что «японских шпионов» в «городе трех революций» оказалось отчего-то больше, чем «латвийских». При том, что в Ленинграде латышская колония была довольно значительной. В 1920—1930-х гг. лишь в Ленинграде проживало около 17 тысяч латышей (для сведения в Москве – всего 12 тысяч). В городе имелись Латышский педагогический техникум, латышские рабочий факультет и отделение при Педагогическом институте имени А.И .Герцена, активно работали Латышский театр и отделение латышского кооперативного просветительского общества «Прометей».
Все это давало широкий простор для разгрома латышской колонии в Ленинграде и области. Аресту, расстрелу или лишению свободы должны быть подвергнуты все латыши: а) находящиеся на оперативном учете и в разработках; б) политические эмигранты из Латвии, прибывшие в СССР после 1920 года; в) перебежчики из Латвии; г) латвийские подданные, за исключением сотрудников дипломатических учреждений; д) латыши, прибывшие в качестве туристов и осевшие в СССР, работающие в гражданских и армейских учреждениях и частях [99]. Однако масштабных операций «по латышской линии» в городе при Заковском не проводилось.
Слабой считалась работа по «латышам» и в Карельской АССР. В период «правления» там К.Я. Тениссона (латыша по национальности) было арестовано лишь 53 латыша. Вот что показал в 1938 году на следствии заместитель наркома внутренних дел Карелии А.Е. Солоницын: «Было заметно, что Тениссон крайне трудно шел на арест латышей. Подкреплю это примером: 3-й отдел составил итоговую докладную записку операции по латышам. Записка была сугубо формальной. При переделке записки была составлена просторнейшая схема расстановки латышей в карельском центральном и периферийном аппарате. Когда Тениссон узнал о новом проекте записки, отображающей подлинное лицо захвата латышами аппарата, он решительно настоял на выпуске 1-й докладной записки» [100].
Возможно, латышское происхождение являлось неким сдерживающим фактором как для Заковского, так и для Тениссона. Недаром у Заковского в аппарате УНКВД служило немало латышей. Кроме уже упоминаемых Залпетера, Тениссона, назовем также заместителя начальника УНКВД майора ГБ М.Я. Состэ, начальника ОО ГУГБ НКВД Балтийского флота и (по совместительству) помощника начальника УНКВД капитана ГБ В.Я. Бирна, начальника отдела лагерей, трудовых поселений и мест заключения УНКВД капитана ГБ К.Я. Дукиса, заместителя начальника УРКМ и начальника ОБХСС УРКМ УНКВД капитана ГБ Я.М. Краузе, заместителя начальника ОК УНКВД капитана ГБ Я.П. Пакална, помощника начальника 11-го (водно-транспортного) отдела УГБ УНКВД старшего лейтенанта ГБ А.И. Стамура.
На последнего руководство УНКВД в конце 1937 года дало отменную служебную характеристику: «Хороший следственник, провел несколько крупных политических контрреволюционных дел, сейчас ведет дело по обвинению ряда руководящих работников Балтийского морского пароходства и Ленинградского порта в контрреволюции, вредительстве, шпионаже, троцкистско-диверсионной деятельности… Авторитетен, имеет твердые волевые качества, в работе инициативен, много работает…» [101]. В августе 1937 года Стамур «за беспощадную борьбу с контрреволюцией» был награжден знаком «Почетный работник ВЧК-ОГПУ». И это все при наличии серьезного компромата на помощника начальника 11-го отдела УГБ УНКВД: наличие родственников в буржуазной Латвии, переписку с ними (последнее письмо от сестры пришло из Риги в октябре 1937 года) [102].
Исход чекистов-латышей из Ленинградского УНКВД начался с отъездом Заковского в Москву. Весной 1938 года был арестован Состэ (погиб на следствии), чуть позднее Северную столицу покинули Дукис, Стамур, Бирн, Краузе.
Руководитель ленинградских чекистов держал под жестким контролем процесс массовых арестов и расстрелов. Как и всегда, Заковский проявлял чудеса энергии, но сказывалось отсутствие под руками ушедших на повышение сотрудников, а новые, пришедшие на их место, не обладали должным опытом и распорядительностью. Подгоняя их, Заковский неоднократно издавал приказы о «преступно-халатном выполнении» его распоряжений: «…Несмотря на неоднократные предупреждения и указания, мобилизация всех сил и средств на уточнение учета и сбор компрометирующих материалов на подлежащий репрессированию контингент, работа эта, по имеющимся в УНКВД ЛО сигналам, поставлена в большинстве РО НКВД явно неудовлетворительно. Проведенная Вами до настоящего времени учетно-подготовительная работа к операции, характеризуя Вашу оперативную бездеятельность, свидетельствует о безответственном отношении к выполнению важнейшего решения директивных органов о нанесении решительного удара по активизировавшемуся контрреволюционному элементу…» [103].
Но не всегда Заковский изъяснялся на таком чекистском канцелярите. На всем протяжении лета – осени 1937 года центральные и местные газеты печатали отдельные отрывки из его публицистического опуса о методах борьбы иностранных разведок против Советского Союза. В октябре 1937 года Партиздат при ЦК ВКП(б) издал миллионным тиражом его брошюру под грозным названием «Шпионов, диверсантов и вредителей уничтожим до конца». И издатель, и тираж говорят о том, что книжечка носила прямо-таки программный характер, являлась на текущий момент катехизисом бдительности для тысяч и тысяч советских граждан. В любом случае книжка Заковского содержит много интересного… В первой главе автор ободряет читателя заявлением о том, что «…имеются многочисленные факты, как патриоты социалистической Родины, вооружившись знанием о приемах и методах шпионской и диверсионной работы иностранных разведок, проявляют повышенную бдительность и помогают разоблачать врагов народа» [104].
Отдельные примеры из тогдашней чекистской практики автора носят плохо скрытый характер дидактической фантастики, как, например, случай с неким «Б», завербованным одной иностранной разведкой: «…после принятия Б. советского гражданства он получил задание от консула – проникнуть в качестве настройщика роялей в воинские части и собирать необходимые сведения о вооружении и личном составе. Поэтому Б. удалось пристроиться настройщиком роялей на кораблях и фортах Балтфлота, где он сумел завербовать несколько лиц» [105].
В то же время в отдельных случаях, рассказанных Заковским, слышны отголоски реальных событий, правда, поданных в намеренно искаженной форме. Так, здесь можно узнать об истреблении чекистами Заковского комсостава Карельской егерской бригады Ленинградского военного округа, некогда созданной по инициативе карельских и финских коммунистов. Автор сообщает, что на командные должности в бригаде «пробрались» политические эмигранты из Финляндии, некоторые из которых даже «попали на учебу в пехотную школу им. Склянского». Якобы, являясь глубоко законспирированной агентурой финской разведки, эти командиры-финны только ждали своего часа, чтобы «нанести удар в спину» Красной Армии: «…Карельская егерская бригада, с точки зрения финской разведки, должна была стать первой вооруженной силой во время войны и преградить путь Красной Армии на Север с той целью, чтобы отрезать Кольский полуостров и Карелию… парализовать Кировскую железную дорогу» [106].