1937. Большая чистка. НКВД против ЧК - Папчинский Александр. Страница 8

В апреле 1932 года «сибирская эпопея» Заковского закончилась, и его направили в Минск полпредом ОГПУ по Белоруссии. Но теперь он не был одиночкой, как шесть лет назад, появившись в Сибири. Теперь вместе с ним в Белоруссию уезжали Г.А. Лупекин, А.К. Залпетер, Г.С. Сыроежкин, Ф.Г. Радин, И.М. Биксон, В.И. Некраш, В.И. Ринг и прочие «сибиряки». В Минске Заковскому предстояло проработать более двух лет. Это время для нового полпреда могло стать не столь напряженным: республика маленькая, коллективизация проведена, «буржуазно-националистические» группы ликвидированы, члены «политической оппозиции» известны наперечет. Единственная серьезная забота – государственная граница, но ею с мая 1932 года занимался опытный руководитель, новый начальник Управления погранохраны и войск ГПУ БССР Федор Григорьевич Радин. Но спокойная обстановка, вероятно, не устраивала Заковского, слишком деятельной была натура этого верного соратника Дзержинского.

По прибытии в столицу Белоруссии Леонид Михайлович занялся решением кадровых вопросов. Приехавшая с ним команда сибирских чекистов вскоре заняла большинство руководящих мест в аппарате полпредства: Г.А. Лупекин стал начальником СПО, А.К. Залпетер – начальником ОО, И.М. Биксон – начальником Могилевского оперсектора, Ф.Г. Клейнберг – начальником Витебского оперсектора ОГПУ и т.д. Внимательно присматривался Заковский и к новым сотрудникам, которых застал в ГПУ Белоруссии. Два таких чекиста, Н.Е. Шапиро-Дайховский и К.Я. Тениссон, смогли быстро завоевать его доверие и войти в круг товарищей наравне с «сибиряками».

Натан Евневич Шапиро-Дайховский был местным уроженцем, из семьи еврейского столяра, в партии состоял с 1920 года. Тогда же попал в органы: работая в милиции местечка Деречин, был завербован секретным сотрудником Особого отдела 16-й армии, причем вербовку провел уполномоченный по агентуре К.Я. Тениссон, так что с ним они были старыми знакомыми. Карл Яковлевич Тениссон был латышом, столярничал в Риге, затем воевал в красных латышских полках. С 1920 года перешел на работу в органы ЧК-ГПУ Белоруссии, служил начальником особого отдела дивизии, корпуса. При Заковском Тениссон «пошел в гору» – руководил Мозырским и Гомельским оперативными секторами ОГПУ, а в октябре 1934 года был назначен начальником Управления рабоче-крестьянской милиции НКВД БССР. Его «крестник», Шапиро-Дайховский, тоже уверенно продвигался по службе, к июлю 1931 года уже был заместителем начальника Особого отдела ОГПУ Белорусского ВО, а с приходом Заковского сумел стать его «правой рукой». В июле 1934 года (когда ОГПУ было преобразовано в НКВД) он уже одновременно руководил Особым и Иностранным отделами УГБ НКВД БССР [43]. В декабре 1932 года оба друга-чекиста, Шапиро-Дайховский и Тениссон, к пятнадцатилетию ВЧК-ОГПУ были награждены орденами Трудового Красного Знамени Белорусской ССР. Тогда же в Минске вручили второй орден Красного Знамени Заковскому, «награда нашла героя» за его «сибирские подвиги»…

В начале 30-х годов в высшем руководстве страны устоялось мнение о «…растущей опасности военной интервенции против СССР». В числе главных интервентов оказалась Польша, являвшаяся якобы основным плацдармом империалистических государств. Современный анализ архивных документов не подтверждает подобных взглядов руководителей Страны Советов. Глава Польши Юзеф Пилсудский в течение 20-х и начала 30-х гг. придерживался мнения, что «…он победил в одной войне (имеется в виду советско-польская война 1920 года. – Прим. авт.) и зачем рисковать в другой». Поляки были просто неспособны вести военные действия со своим восточным соседом: экономический кризис в стране, трудное внутриполитическое положение, ограниченность людских и материальных ресурсов.

В свою очередь большие опасения вызывал у поляков и Советский Союз. В Варшаве считали, что Москва смотрит на польское государство как на плацдарм для расширения мировой пролетарской революции. И советские власти давали серьезные поводы для подобных предположений. Недоверие обеих сторон стало одной из причин для ведения активной разведывательной и контрразведывательной деятельности друг против друга

В Минске, как и в Москве, также постоянно твердили, что Польша готовится к вооруженному вторжению в Белоруссию. Это вызывало ужесточение карательной политики в республике, ибо «..с возникновением надежд на ближайшую интервенцию начался процесс активизации контрреволюционных, диверсионно-вредительских и шпионских организаций». Ответной реакцией на это стала проведенная в марте–апреле 1933 года органами ОГПУ массовая «зачистка» приграничной полосы западной границы СССР. Масштабы операции впечатляли. Чекисты «очистили от вражеской агентуры» пограничные районы Белорусской и Украинской ССР, Западной и Ленинградской областей (где боролись главным образом с агентурой финской и латвийской разведок).

16 марта 1933 года в Минск поступило распоряжение из Центра о начале операции. Уже через четыре дня (20 марта 1933 года) Заковский рапортовал о вскрытии в республике контрреволюционных повстанческих и диверсионных организаций, непосредственно созданных и руководимых Польским Главным штабом, или «…связанных с ним находясь лишь в процессе собирания сил». Затем операция из пограничных районов перетекла в глубь Белоруссии. В кратчайший срок (не более недели) в марте 1933 года чекистами были ликвидированы «…резидентуры, переправы и многочисленная сеть ПГШ… в отдельных случаях сумевшая пробраться в кадровые части РККА, милицию, военные школы и оборонное строительство» [44].

Изучая особенности этой операции в Белоруссии, создается впечатление, что республика была просто нашпигована польскими шпионами. По данным ПП ОГПУ по Белоруссии диверсионно-повстанческие организации и шпионские резидентуры польской военной и политической разведок действовали практически во всех округах и районах республики. 2-й отдел (военная разведка) Польского Главного штаба имел свои агентурные структуры в большинстве белорусских городов – в Минске, Полоцке, Бобруйске, Гомеле, Борисове. Одновременно чекисты выявили множественные «…связи польских разведчиков, шпионов, диверсантов и вредителей, орудовавших в Белоруссии», со своими сторонниками в других городах СССР – в Ленинграде, Курске, Орле, Оренбурге, Бежецке, Днепропетровске, Киеве. Всего за мартовскую операцию 1933 года в Белоруссии было репрессировано 3492 человека, из которых 445 человек проходили по 13 контрреволюционным организациям, 203 человека – по 16 шпионским резидентурам и 2884 человека «…по признакам шпионажа и повстанчества» [45].

В действительности же большинство репрессированных в период весенней операции 1933 года в Белоруссии не были причастны к польским разведывательным службам. Многие из них просто не пользовались политическим доверием властей, а потому, по мнению чекистского руководства, в будущем могли «…смыкаться с иностранными разведками [и]…делать ставку на отрыв Белоруссии от Советской России». Эти обвинения автоматически переводили их в категорию «польских шпионов, вредителей и диверсантов». Эти события в основе своей явились лишь неадекватной реакцией советских органов госбезопасности на деятельность польских разведывательных служб [46]. Под предлогом борьбы с «польским шпионажем» в республике проводились крупномасштабные репрессии в отношении части мирного населения.

В Москве, получив отчет ПП ОГПУ по Белоруссии, полностью одобрили решительные действия Заковского. Заместитель председателя ОГПУ СССР Г.Е. Прокофьев в аналитической записке «О результатах очистки западной границы», адресованной Сталину, писал: «Операция… дезорганизовала деятельность противника на нашей территории. В связи с провалом разведывательной сети и разгромом диверсионно-повстанческих организаций Польский Главный штаб производит проверку деятельности своих разведывательных аппаратов… Произведенная ликвидация очагов диверсии, повстанчества и шпионажа несомненно оздоровила обстановку в пограничной полосе» [47].