Великая Российская трагедия. В 2-х т. - Хасбулатов Руслан Имранович. Страница 124

"Лефортово"

Следствие как вялотекущий процесс

После этого следствие приобрело, откровенно говоря, характер “вялотекущего процесса”. Лысейко изредка появлялся, говорил, что передал мое заявление Генеральному прокурору. Просил ознакомиться с протоколами судмедэкспертизы и исчезал. Я же пытался направить следствие на выяснение первопричины убийства людей — на участников заговора против Конституции, их противоправные действия. Лысейко парировал, говоря, что “Указ № 1400 его не интересует”... Его интересуют “конкретные действия Хасбулатова 3 октября”. Его, оказалось, вообще не интересуют “события 4 октября”. Была попытка вообще уйти от расстрела Парламента. И было похоже, что следствие боится даже упоминания о событиях 4 октября.

Были очень нелогичные попытки проводить аналогии между путчистами августа 1991 года и конституционалистами сентября-октября 1993 года.

В пропагандистских целях можно говорить что угодно — и сравнивать конституционалистов сентября-октября 1993 года с мятежниками августа 1991 года, проводить здесь аналогии, менять местами Ельцина с Хасбулатовым и т.д. и т.п., но язык следствия, уголовного процесса должен быть точен. Здесь действуют только два документа: Уголовный кодекс Российской Федерации и Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации. Никакие указы, приказы Президента — здесь не имеют никакой юридической силы. Здесь — только акты законодательного органа.

Читатель спросит: ну как же, ведь многие нормы сохранились еще со старых времен, чуть ли не со времен Сталина, Хрущева, Брежнева... Да, это так. Но читатель должен знать — партийная норма никогда не “ложилась” в Уголовный кодекс как норма — она получала свое оформление через высшую законодательную власть — в этом отношении былые партийные вожди были намного мудрее Ельцина. Он, в отличие от них, наподобие восточного деспота, пытался превратить свой указ в закон, без его надлежащего оформления через высший законодательный орган. Что было, разумеется, невозможным. И поэтому Ельцин, хотя и смог арестовать меня и Руцкого, но оказался бессильным оформить свое обращение к народу, в котором он называл нас “убийцами и бандитами” — как обвинение. Единственная возможность осудить нас — это попробовать “подогнать” наши действия под обвинение “в массовых беспорядках”. За эту возможность и ухватился руками и ногами Казанник.

...Кстати, каждый вызов при каждой встрече со следователем я начинаю с непременного (уже ритуального) протеста против содержания под стражей. Требую возбудить уголовное дело против Ельцина и Ко, совершивших тяжкие преступления. Требую записать все это. Одна беда, больно неграмотный Владимир Онуфриевич — приходится “редактировать” текст. Затем он или переписывает, или перепечатывает. После этого — подписываю. Иронически сказал — что подумают историки о Председателе российского Парламента, который подписывает такие протоколы — примитивное построение предложений, ошибки. Смеется. Видимо, привык. Или делает вид, что не обижается...

Откровенно чувствовалось, что “наверху” думают, — что же делать с Хасбулатовым? Обвинение, по сути, провалилось. Но и выпускать нельзя — мало ли ,что он невиновен (как будто мы не знали, что он невиновен, когда сажали!). Тактика у следствия богатая: они бросились в “атаку” на показатель времени. Как бы вызвать хотя бы сомнения в том, когда именно выступал Председатель Верховного Совета в тот роковой день 3 октября — до событий у мэрии или после. Они-то, следователи, знают, что Хасбулатов выступал после. Но им приказывают “сделайте так, чтобы он выступил до. Тогда можно “подвесить” ему ст.79 УК. Хотя и в этом случае — ничего не выходит. Даже если “сдвинуть” на час мое выступление — все равно ничего не выходит. Но — им приказывают. Они — стараются. Они же все здесь “маленькие люди”, как сами откровенно признаются. “Большие люди” в Кремле им приказывают — они подчиняются. Так в России было издавна — и при царях, и при генеральных секретарях — “вождях” и их марионетках — Берии, Вышинском, Ульрихе...

И теперь — похоже, при узурпаторе-президенте-”вожде” так же происходит...

И вот 25 января, во второй половине дня, окошко со скрипом открывается. “Руслан Имранович, к следователю!” Затем, с грохотом — железная дверь. Идем в кабинет следователя. Здороваюсь. Следователь, его помощник, мой адвокат.

Вопрос следователя: — Когда, где и при каких обстоятельствах вы писали “обращение к москвичам”?

Ответ: — От дачи показаний, до посещения меня Генеральным прокурором и освобождения меня из-под стражи, отказываюсь. В деле достаточно доказательств, указывающих на отсутствие какого-либо состава преступления в моих действиях, строго соответствующих решениям Верховного Совета и Съезда народных депутатов. Одновременно вновь настаиваю на отмене избранной в отношении меня меры пресечения...

Тюремные раздумья

Начиная с первого, кто допросил меня, спустя примерно, час после того, как я занял одиночную камеру № 13 в “Лефортово”, — это был помощник генерального прокурора Казаков Владимир Иванович, а затем старший следователь МБ, затем заместитель начальника управления прокуратуры Валеев, а теперь Лысейко — все они пытались обвинить меня в организации массовых бспорядков, приведших к трагическим последствиям.

Разумеется, я все это с ходу отвергал. Допросы вначале шли довольно интенсивно, но скучно — каждому из названных выше следователей приходилось говорить одно и то же... Пришлось жестко оборвать Лысейко, попытавшегося перейти на доверительно-неформальный тон. После допроса — опять в камеру...

Тогда, дня через три, меня перевели в камеру № 19. Вскоре привели “сокамерника”. Еще одна железная кровать пустует. Конечно, читаю много, иногда — все подряд. Размышляю. Разум не мирится с тем, что произошло. Иногда ночью просыпаюсь, а лицо мокрое — видимо, во сне происходит разрядка организма, воля слабеет. Мучительно думаю обо всем, все вспоминаю... Своих товарищей-парламентариев. Они сделали все, что могли — никто не смеет их упрекать.

Переживаю за родных, близких. Выдержит ли моя старенькая, больная матушка? В сибирский мороз, оставив в больнице моего больного отца, Берия и его приспешники выслали нас в Северный Казахстан. Четверо маленьких детей было у нее на руках. 13 лет отработала она колхозной дояркой в селе Полудино. Помню образ: темная, морозная ночь. Одев фуфайку, перепоясавшись каким-то ремнем, в старых пимах, с зажженной керосиновой лампой, мать выходит на улицу часа в 3-4 утра и идет на колхозный двор: в феврале-марте — отел коров, телята могут замерзнуть в 30-40-градусный мороз... Чуть повзрослев, — я, вместе с братьями и сестрой, становлюсь ей помощником...

Думала ли она, что опять семья окажется репрессированной — бросили в тюрьму ее сына — за что?.. А она ведь видела, как я работал: в 7 утра уезжал, к полуночи приезжал домой... Переговорить-то не могли толком...

Фомичев мне говорит: — Матушке вашей не сказали, что вы в тюрьме. Сообщили — он перешел на нелегальное положение.

Я спрашиваю: — И она поверила? Отвечает: — Да.

Я рассмеялся: — Да ни за что на свете в это она не поверит! Просто она увидела, что все переживают, подумала — раз они хотят, чтобы я поверила, — пусть будет так. — Она очень сильный человек, моя матушка.

Фомичев задумался, пристально посмотрел на меня: — Пожалуй, вы правы, Руслан Имранович...

Сообщил, что здесь братья, Ямлихан и Асланбек, добиваются встречи со мной. Я посоветовал им уехать в Грозный, у обоих семьи, мать, сестра — им совсем плохо без них. Тревожился за детей, семью; жена — она совершенно не приспособлена к самостоятельной жизни. Кстати, расстроился, когда она сказала, что кабинет мой разграблен, многих вещей, включая множество моих книг, не может получить. Что ж, подумалось, ничего нового, все в порядке вещей в России: У князя Трубецкого, арестованного по декабрьским событиям в 1825 году, украли шубу, оставленную в санях. Правда, царь Николай лично допрашивал князей Трубецкого, Голицина, Волконского, графа Оболенского, графа Орлова, Муравьева, Левашова. А я вот никак не могу добиться того, чтобы ко мне пришел не только Генеральный прокурор, но даже начальник следственного управления Феткуллин. Такие нынче нравы у новых хозяев России.