Великая Российская трагедия. В 2-х т. - Хасбулатов Руслан Имранович. Страница 98

4 октября 20 часов 50 минут

подпись

Конечно, допрос в качестве свидетеля Председателя Верховного Совета, привезенного под охраной взвода автоматчиков “Альфы” и бронетранспортера, был издевательством. Но издевательством тогда было очень многое...

Привыкаю, знакомлюсь

Дверь за мной с лязгом, грохотом закрылась. Я бросился на кровать. Лежу с закрытыми глазами. Все переживаю заново. Картины недавнего прошлого оживают...

В 10 часов вечера выключили одну лампочку в камере, — другая, тусклая, горела всю ночь. Я не то спал, не то бодрствовал.

Последние две недели, проведенные в “Белом доме”, находился в напряженном состоянии, вряд ли в среднем за это время спал более 2-3 часов ежесуточно. И вот, в тюрьме, появилась такая возможность — а сон не идет. Может быть, у организма человека есть какие-то защитные свойства даже в условиях бессонницы, или компенсирующие таковую. У меня было какое-то промежуточное состояние — между сном и бодрствованием. Вроде бы и сплю, а все думаю, думаю, переживаю. Иногда явь переплетается с прошедшими событиями. Вроде бы понимаешь — все кончено, и одновременно такое чувство, что я в “Белом доме”; нам надо делать то и это. И одновременно понимаю, что нахожусь в тюрьме. Страшные минуты, страшные часы, которые стали днями, неделями, месяцами.

В 6 часов — подъем: открылась с лязгом форточка, надзиратель — здесь называют их контролерами, громко: “Подъем!” Форточка захлопнулась. Я продолжал лежать. Прошло минут десять — в “глазок” все посматривали. Отворилась дверь. Зашел офицер, сказал, что надо вставать, заправить койку, одеться, затем можно полежать на кровати.

Я так и поступил, к тому же — это для меня нетрудные дела, никогда не был ни капризным, ни изнеженным человеком в быту. Потом лег. Лежал не знаю сколько. Опять с лязгом, скрипом открылась форточка, показалось женское лицо: “Завтракать”. Я продолжаю лежать.

— Манная каша, горячая, вам обязательно надо покушать, пожалуйста!

Я встал, озираюсь по сторонам, нигде не вижу тарелки. Женское лицо в квадрате форточки: “Вон у вас миска, Руслан Имранович, полка на стене. Привыкайте, тарелок здесь нет”. Я взял миску, протянул в форточку. Повариха наполнила ее до краев, протянула, улыбнулась, сказала: “Надо есть!” Форточка захлопнулась.

Есть не стал, не хотел, не мог. Минут через тридцать форточка отворилась. “Чай!” Я опять встал, поискал глазами чайник. Увидел. Взял. Подошел к окну и протянул. Взяли — налили. Я взял чайник, поблагодарил. Форточка захлопнулась... Стал пить чай.

Опять открылась с лязгом форточка. Показалось лицо контролера: “На вызов!” Форточка захлопнулась.

Я надел туфли, взял тюремную ручку, листок бумаги — жена еще не принесла мне ни тетради, ни ручки, — встал у дверей. Жду. Минут 10 прошло. Не дождался. Сел на кровать. Сижу. Жду. Прошло, наверное, полчаса. Дверь с грохотом открылась. Контролер приглашает выйти. Вышел. В сопровождении конвоиров опять направился куда-то, по бесконечным узким коридорам “Лефортово”, петляющим, прыгающим то вниз, то вверх. Остановились у каких- то дверей. Дверь открыли, меня пропустили. Другой кабинет. Двое сравнительно молодых людей. Представились оба — старший следователь МБ и его помощник. Один из них предложил сигару — я охотно принял, поскольку у меня с собой было две трубки, но табак я оставил где-то в “Белом доме”, видимо, у себя на столе, или в Палате Национальностей. Может, где-нибудь еще. В общем, табака не было. Но я иногда люблю выкурить и хорошую сигару. Правда, предложенная мне сигара была скверная. Тянулась плохо, горела с одного боку...

Владимир Полубенок — кажется, так звали следователя МБ, произвел на меня неплохое впечатление. Никаких обвинений не предъявил. Просто сказал то, что я однажды уже слышал: “Я, Руслан Имранович, маленький человек. Мне приказано допросить вас по поводу предъявленного вам прокуратурой обвинения. Но, откровенно скажу, — я лично в ваших действиях не усматриваю никакого состава преступления. Скорее, этот состав преступления можно было бы предъявить Гайдару — все знают, что в его телевыступлении содержался призыв к организации массовых беспорядков”.

Это было удивительное признание, искреннее. Я, уже привыкший к изменам и предательству многих представителей правоохранительных органов, слушал с приятным удивлением этого человека.

Ничего нового я сообщить ему не мог. Повторил, по сути, то, что уже сказал вчера, в вечер моего ареста помощнику Генерального прокурора. Выпили по чашечке, нет — по стакану кофе, я выкурил сигару. Распрощались. Я под конвоем отправился в свою камеру. Камеру № 13. Еще раза два я видел этого следователя, случайно столкнувшись с ним в коридоре. Но по делу, к сожалению, встретиться с ним более не пришлось.

Следующий день прошел без вызовов. Надзиратель-контролер после подъема спросил: “Куда записать?” Я переспросил: “А куда можно?” Ответил — в библиотеку, к начальнику, к врачу. Мне вроде бы к начальнику не надо, к врачу — тоже. Решил выписать книги.

Вскоре пришел библиотекарь: опять с лязгом открылась дверь камеры, вошел молодой сухощавый человек, поверх формы накинут белый халат, представился: “Анатолий”. Принес два тома описи книг. Оставил у меня, объяснил, как делать заявки на книги и, попрощавшись, ушел.

Примерно полчаса я листал перечень книг библиотеки тюрьмы “Лефортово”. Она оставляла странное впечатление. Видимо, когда-то была довольно обширной и разнообразной, как говорят, богатой библиотекой. Об этом свидетельствовало то, что здесь был целый ряд книг XIX столетия — французские просветители, античные авторы, сочинения Богданова, Михайловского, “История государства Российского” Карамзина, французская и английская классика, Гомер, Шекспир, советские писатели. Но... с какими-то обрывами, без логической связи эпох. Сами же сочинения — неполные. Видимо, можество книг оказались изъятыми, скорее всего, в 60 — 70-х годах, когда функция учета и контроля социалистического государства оказалась резко ослабленной.

В общем, я выписал книг двадцать, передав в окошко (рядом с окошком — звонок, надо нажать на кнопку, окошко открывается) опись книг и свою заявку. Часа через два мне принесли 6 книг. Гомера, фантастику и еще что-то, уже не помню.

Ко мне подселили соседа — Александра Быковского.

...Потянулись однообразные тюремные дни. Подъем в 6 утра, часовая прогулка. Прогулка — в такой же камере, только без потолка. Для этого нас с соседом на лифте поднимают на шестой этаж и заводят в специальный блок — там два десятка камер, по размеру почти такие же, как и камеры, где проходит основная жизнь заключенного, — 8 квадратных метров. Правда, попадаются и несколько крупнее — шире, но длина-то у всех одинакова. Поскольку здесь нет потолка, слышно хорошо, что происходит в соседней “прогулочной”. Поэтому, чтобы заглушить звуки и лишить возможности переговоров заключенных из разных камер, над нами нависала “музыкальная тарелка”, грохот которой заглушал все звуки.

Кажется, числа 8 октября ко мне пришли адвокат Владимир Андреевич Фомичев и заместитель начальника управления Прокуратуры Российской Федерации Мансур Кадырович Валеев — спросили, согласен ли я, чтобы Фомичев стал моим адвокатом. Я ответил согласием. И тут же потребовал немедленно меня освободить из заключения. Напомнил о статье УК РФ об ответственности следствия за умышленное задержание и ложные обвинения. Потребовал объяснить, почему нарушен закон прокуратурой в отношении Председателя Верховного Совета, — никто не имеет права его задерживать без специального решения Сессии Верховного Совета.

— Руслан Имранович, я — маленький человек. Я вас не арестовывал. Сегодня я пришел представить вам адвоката. На днях к вам придет следователь, которому поручено все расследовать...

Получался совершенно бессмысленный разговор со всеми этими “маленькими людьми” — и я терял интерес, раздражался. Но быстро брал себя в руки: нельзя терять хладнокровия.