Еще один шанс. Три президента и кризис американской сверхдержавы - Бжезинский Збигнев Казимеж. Страница 13

Речь ненамеренно дала возможность проникнуть в суть стратегии и инстинктивные устремления, определявшие поведение Буша. Его ориентация на статус-кво, к тому времени значительно отставшая от событий, привела к безразличию к чувствам аудитории, ожидавшей от него сочувствия и поддержки и вместо этого встретившей холодный прием. Эта речь, несмотря на последовавшее позднее отречение, по существу была сильным и явным аргументом в пользу сохранения Советского Союза и, таким образом, была против украинских устремлений к независимости.

К счастью, она не была последним словом, и администрация не осталась связанной ею. Вскоре события вышли из-под контроля Буша и Горбачева и лишили эту речь всякого значения. Всего через несколько дней провал путча против Горбачева, организованного советскими сторонниками твердой линии, вызвал стихийное движение к независимости, к которому Соединенные Штаты не могли уже больше оставаться безразличными. Украина провозгласила независимость, и у администрации не было другого выбора, кроме как согласиться. Грохот развала Советского Союза начался с решительной и многозначительной серии последовательных выступлений балтийских республик. С явным нежеланием Горбачев в конце концов признал эту реальность в начале сентября, и Соединенные Штаты, предварительно предупредив Москву, что не могут больше ждать, немедленно признали независимость балтийских государств.

Короче говоря, политические события намного обогнали политические решения. Этот разрыв дополнительно усилил неуверенность относительно развития ситуации, и те, кто принимал политические решения, сами оказались в плену событий. К концу 1991 года Горбачев и Советский Союз стали историей. Борис Ельцин и урезанная Россия (примерно с 70 процентами прежней территории СССР и 55 процентами населения) теперь должна была получить помощь, чтобы выбраться из обвала, который с удивительно небольшим проявлением насилия сразу разрушил идеологию, имперскую систему, амбиции глобальной атомной державы и некогда жизнеспособную тоталитарную структуру.

Неудивительно, что теперь главными приоритетами для администрации Буша стало обретение уверенности в том, что советский ядерный арсенал не попадет в ненадежные руки государств-наследников, на территориях которых он размещался, и предотвращение того, чтобы это «выпущенное на волю» ядерное оружие не оказалось проданным и не исчезло где-нибудь за границей. В последний год администрации Буша главное внимание американская дипломатия уделяла временами трудным переговорам с независимыми Украиной, Белоруссией и Казахстаном относительно передачи всего этого оружия самой России. Этот вопрос потребовал много времени и больших усилий, и команда Буша занялась им с энергией и искусством, используя престиж Соединенных Штатов, возросший до небывалого уровня и в результате кончины Советского Союза.

К сожалению, стремительность развития событий и сложность возникших задач в условиях драматически меняющихся американо-советских отношений в течение предшествующих трех лет (не говоря уже о вызове, возникшем в конце 90-х годов в результате захвата Саддамом Кувейта и беспрецедентной военной операции в начале 1991 года) оставили администрацию Буша в интеллектуально истощенном состоянии и творчески обессиленной. Буш и его команда успешно справились с демонтажом «империи зла», но у них было мало времени, чтобы разработать план последующего за победой развития, которое они — так же, как и другие, — не смогли предвидеть в полной мере. До новых президентских выборов оставалось немного времени, и искушение почить на лаврах и положиться на туманные лозунги оказалось слишком сильным, чтобы ему противостоять.

Поэтому политика в отношении новой России была богата риторикой, великодержавными жестами и стратегической пустотой. Борис Ельцин прославлялся как великий демократический лидер, отчасти чтобы компенсировать холодный прием, оказанный ему Бушем во время его восхождения к власти, из-за нежелания обидеть Горбачева. Но не очень много думали о создании широкой программы политической и социально-экономической трансформации, которая надежно связала бы Россию с Европой. Финансовая помощь действительно пошла в Россию, но бездумно, без направляющей концепции, не связанной с какой-либо обязывающей программой экономической и финансовой реформы (например, такой, какую смог предложить Польше ее министр финансов Лешек Бальцерович). Оказанная правительству Ельцина финансовая помощь не была тривиальной. К концу 1992 года было выделено свыше 3 миллиардов долларов для продовольственных и медицинских грантов, свыше 8 миллиарде долларов на сбалансирование платежного баланса и почти 19 миллиардов долларов экспортных и других кредитов и гарантий. Большая часть этих денег была просто украдена.

В то время как прославляли Ельцина, а Америка и Европа заключали в объятия Россию с ее политическим хаосом, увидев в нем братскую демократию, российское общество погружалось в беспрецедентную бедность. К 1992 году экономические условия уже были сравнимы с тем, что было в годы Великой депрессии. Еще больше ухудшала дело целая стая западных, большей частью американских, экономических «консультантов», которые слишком часто вступали в сговор с российскими «реформаторами» в целях быстрого самообогащения путем «приватизации» российской промышленности и особенно энергетических ресурсов. Хаос и коррупция превращали в насмешку российские и американские заявления о «новой демократии» в России. Реальные последствия коррупции сказались на российской демократии уже немалое время спустя после того, как истекло пребывание Буша у власти.

Еще большие затруднения возникали из-за неясности статуса российского государства. Эта проблема требовала, но не сделалась предметом серьезного внимания. Сначала считали, что за распадом Советского Союза в декабре 1991 года последует новое образование, названное Содружеством Независимых Государств (СНГ). Тесный союз, возглавлявшийся Кремлем, должен был реформироваться в свободную конфедерацию, все еще координируемую из Москвы, но эта концепция была отторгнута национальными устремлениями нероссийских государств, для которых конец Советского Союза означал как минимум государственный суверенитет. Первым из них была Украина, и ее решимость стать независимой сделала СНГ умирающей фикцией.

Администрация Буша не знала, что к 1992 году останется мало времени, чтобы рассматривать эти новые проблемы в рамках широкой стратегической перспективы. Испытывая законную гордость своим искусным руководством демонтажа советской империи, но удивленная ее столь быстрым распадом, команда Буша, понимая, что до следующих президентских выборов остается меньше года, на некоторое время дала событиям в постсоветской России идти своим чередом, имея в виду заняться ими в период второго президентского срока, который, однако, так и не состоялся. Новый мировой порядок риторически был видоизменен, чтобы включить в него ельцинскую Россию, но без каких-либо существенных изменений и без долговременного плана в отношении постсоветского мира.

Точно так же команда Буша, которая была введена в заблуждение высокопоставленными чиновниками, полагавшими, что Югославия продолжит свое существование без Тито, а затем внезапно столкнулась с враждой между возникшими новообъявленными республиками, позволила югославскому кризису идти своим ходом. Чрезвычайно примечательно, что в мемуарах Буша-Скоукрофта, насчитывающих свыше 590 страниц, где детально описываются все главные проблемы, с которыми столкнулись их шторы, содержатся лишь четыре коротких упоминания о Югославии, даже изложенных неполно. Поскольку Соединенные Штаты проявили безразличие, а сама Европа оказалась не в состоянии что-либо предпринять, югославский кризис развивался бесконтрольно и становился чудовищным и кровавым. Можно предположить, что в случае вторичного избрания президентом Буш уделил бы этому вопросу должное внимание, но случилось так, что мучительный и сопровождавшийся все большим насилием конфликт достался его наследнику в виде незавершенного дела.