Еще один шанс. Три президента и кризис американской сверхдержавы - Бжезинский Збигнев Казимеж. Страница 30

В качестве советника по национальной безопасности она играла менее эффективную роль в координации системы принятия решений, потому что и государственный секретарь, и министр обороны оба были старше ее и не были склонны считаться с ее мнениями. Более того, вице-президент создал свой собственный маленький эквивалент Совета национальной безопасности, позволявший Либби, извлекая пользу из тесных отношений между президентом и вице-президентом, приобрести бюрократическое влияние, ограничивая полномочия Райс. Но хотя это и снижало бюрократическую эффективность, ни одна из этих мер не помешала президенту все более полагаться на Райс и тем самым сильнее и все более самоуверенна проявлять собственные способности.

Вулфовиц и Либби способствовали росту влияния Райс на президента. Оба они в 1991 году принимали участие в разработке стратегического документа, формулирующего значение реального глобального военного превосходства Америки, и оба занимали решительную позицию по Ближнему Востоку, особенно по Ираку и Израилю. Как и некоторые из их подчиненных, которых они привели на ключевые посты в Белом доме и министерстве обороны, они были в числе тех, кто в конце 90-х годов подписал письма, адресованные президенту Клинтону и премьер министру Израиля Нетаньяху, настаивая на более жесткой силовой конфронтации с затянувшимся режимом Саддама Хусейна в Ираке. Эта группа людей, поддерживаемая активными сторонниками, не входившими в состав администрации, создала стратегический стимул для тех инициатив, которые были развернуты после 11 сентября и полтора года спустя завершились военным вторжением в Ирак Хотя полная картина внутренних обсуждений не будет известна еще длительное время и после окончания президентства Буша, то, что известно уже сейчас из сопоставления противоречивых воспоминаний и рассекреченных официальных документов, дает возможность сделать выводы о том, как возникла и сформировалась реакция Буша на 11 сентября. Помимо самого президента в формировании этой реакции принимали участие его основные советники по внутренней политике, его мыслящие имперскими категориями старшие советники и их наиболее близкие сотрудники. Все они и были главными теоретиками радикального изменения представлений о роли Америки в мире.

Главные советники Буша по внутренней политике ухватились за 11 сентября как за событие, дающее им возможность претендовать на высокое политическое положение. Возвысив преступление до уровня аллегорического объявления войны, они наделили президента статусом главнокомандующего военного времени, облеченного расширенными полномочиями исполнительной власти. Распространяя страх и паранойю и апеллируя к неистовому патриотизму общественности, они рассчитывали получить политические выгоды, и результаты выборов 2004 года укрепили их в этом. Бесконечная война с террором стала, таким образом, инструментом и внутренней политики, и собственно внешней политикой.

Среди членов внешнеполитической команды, естественно, преобладало мнение в пользу жесткого силового ответа. Было достигнуто единодушное согласие о необходимости — и праве на это Америки — уничтожить режим талибов в Афганистане, которые предоставили убежище главным преступникам, совершившим чудовищный акт 11 сентября. Это предложение встретило и почти всеобщую международную поддержку. Возникли, однако, разногласия относительно того, что делать дальше. Через несколько дней после 11 сентября в откровенном и весьма мотивированном выступлении Вулфовиц решился публично поразмышлять о необходимости доведения до конца операции против Ирака, но государственный секретарь Пауэлл, имея в виду непредсказуемые риски большой войны, выступил резко против, заявив, что заместитель министра обороны высказал лишь свое мнение. Не высказывавший до тех пор своей точки зрения президент отвел в сторону того, чьи слова, казалось, нанесли обиду, тихо сказав ему: «Продолжайте, продолжайте!», выразив таким образом свое первоначальное предрасположение.

Роль Пауэлла оставалась двусмысленной. Публично он был одним из наиболее активных политиков, кто выступал за войну и Ираке и доказывал, что ее необходимость диктуется возрастающей стратегической угрозой, создаваемой имеющимся, как предполагалось, у Ирака оружием массового поражения. Поскольку он считался человеком умеренных взглядов, его аргументы имели больший вес, чем поджигательские, иногда апокалипсические выступления вице-президента, советника по национальной безопасности и министра обороны. Однако в Совете национальной безопасности он, по-видимому, настаивал на сдержанности и целесообразности международных санкций. И в неофициальных беседах, включая вечерние встречи с известным в стране журналистом, проводившиеся не для публикации в печати, он высказывал глубокие сомнения относительно предпосылок и последствий курса, которому, по-видимому, решил следовать президент. Можно лишь догадываться о том, что могло бы произойти, если бы вместо того, чтобы делиться своими опасениями с писателем, задумавшим писать книгу, он публично заявил бы о своей позиции по столь важному для национальных интересов вопросу.

Позже в различных своих заявлениях Буш подтвердил, что для него 11 сентября стало призывом к принятию на себя особой миссии, личным прозрением, близким к божественному призванию. Убежденность в этом придала ему уверенность, граничащую с самонадеянностью и вселявшую наивный манихейский догматизм. Его спичрайтеры, некоторые с сильными неоконсервативными пристрастиями, воспользовались этой его склонностью, чтобы включать в публичные заявления президента хвастливые обороты вроде «сметем их с лица земли», размашистые характеристики вроде «оси зла», а время от времени даже исламофобскую демагогию. Это дает основания предполагать, что традиционная для СНБ скрупулезная выверка проектов президентских речей утратила свое значение.

Трудно также не сделать вывод, что в какой-то момент в 2002 году СНБ перестал выполнять присущую ему функцию тщательной проверки и оценки потока разведывательной информации, поступающей к президенту. Альтернативные и скептические оценки информации, поступающей от других источников, либо вообще игнорировались, либо не передавались. Советник по национальной безопасности Райс сама стала воодушевляющим общественным лидером, утверждавшим, что Ирак, несомненно, имеет оружие массового уничтожения. СНБ, таким образом, стал ретранслятором взглядов, о которых политически сговорчивый директор Центрального разведывательного управления лично информировал президента. Вице-президент Чейни и шеф его кабинета также оказывали давление на аналитиков ЦРУ, ставя перед ними соответствующие вопросы или же (особенно это свойственно Чейни) публично навязывая якобы не подлежащие сомнению факты и заключения, которые в лучшем случае являются гипотетическими или продуктом экстраполяции. И наконец, последнее, но отнюдь не по важности, — министерство обороны обзавелось своей собственной разведывательной организацией, работающей по Ираку. Руководимая одним из наиболее осведомленных неоконсервативных чиновников министерства, эта организация, как и следовало предвидеть, подкрепляла заключения и выводы, которые публично излагали президент и вице-президент.

Поскольку президент явно выступал за военную акцию, вице-президент высказывал самые мрачные гипотезы насчет угрозы со стороны Ирака и его якобы существующих связей с «Аль-Каидой», а деятели второго эшелона настойчиво проводили спою стратегическую линию, общий консенсус в пользу военной акции де-факто возник уже в начале 2002 года. К июню в обращении к ветеранам войн, в которых участвовали США, вице-президент уже объяснял стране выгоды, которые даст насильственное устранение Саддама Хусейна:

«Люди во всем регионе, придерживающиеся умеренных взглядов, будут воодушевлены, а наши возможности ускорить процесс мирного израильско-палестинского урегулирования увеличатся».

Даже добиваясь и конце 2002-го и начале 2003 года одобрения войны Конгрессом и Организацией Объединенных Наций, Буш в ходе конфиденциальных переговоров с премьер-министром Тони Блэром, как по засвидетельствовал советник по вопросам внешней политики Блэра, заигрывал с идеей устройства намеренной военной провокации для того, чтобы иметь казус белли — повод к войне. Сама постановка такого вопроса для президента равносильна ходьбе по тонкому льду.