История германского фашизма - Гейден Конрад. Страница 13

Итак, «большая внешняя политика» национал-социализма начинается с плана германского крестового похода против советской России. Ибо автор этой статьи — новый политик — теоретик партии, балтийский немец Альфред Розенберг.

Он — немец по происхождению, но у него склад ума русского. Он родился в 1893 г. в Ревеле в Эстонии, во время Первой мировой войны был студентом в России; при вступлении немцев, — рассказывает Розенберг, — он явился к немецкому командованию и предложил свои услуги в качестве добровольца, но не встретил доверия. В числе многих других русских эмигрантов он в 1919 г. нашел убежище в Мюнхене, где через Дитриха Эккарта пришел в соприкосновение с национал-социалистами. По своей профессии он архитектор, отсюда и его личная связь с Гитлером. Последнему импонировал человек, талант которого состоял в умении построить из самых невозможных предпосылок целую систему идей, целое здание, почти царский дворец. Вероятно, в Германии найдется теперь немного людей, предающихся такому беспардонному систематизированию и догматизированию, как Розенберг, обуреваемых такой неукротимой страстью возводить на несуществующем фундаменте здание детальных выводов. Грандиозные проекты, остающиеся на бумаге, архитектурные замыслы, которым не суждено осуществиться, — вот что представляют собой внешнеполитические планы Розенберга.

Планы Розенберга, принесенные им в подарок национал-социалистам, это не немецкая внешняя политика, это — внешняя политика русских белоэмигрантов, Мюнхен-Кобленц [32] а этих эмигрантов, которые очень желали бы вовлечь Германию в кампанию борьбы против Ленина. Эта политика вообще становится понятной только в связи с тем кардинальным значением, которое она придает еврейскому вопросу.

Было бы преувеличением назвать начинающуюся отныне внешнюю политику национал-социализма царистской. Но фактически ее духовные истоки находятся в царской России, в России черносотенцев и «союза русского народа». Вынужденные эмигрировать из России и скитаться на чужбине, эти слои приносят в Среднюю и Западную Европу свои представления, свои мечты и свою ненависть. Мрачное, кровавое русское юдофобство пропитывает более благодушный немецкий антисемитизм. Уже Мережковский проповедует ненависть к «большевистскому антихристу». У нас в Германии усердно читают так называемые «Протоколы сионских мудрецов» [33] б. Для антибольшевизма белой эмиграции старое русское юдофобство — самое подходящее оружие. Но теперь оно — совсем некстати — стало исходным пунктом германского национал-социализма в области его внешнеполитических идей. Можно как угодно подходить к еврейскому вопросу, исходя из немецких национальных предпосылок, но ясно одно: тот антисемитизм, в который балтийские немцы запрягли Гитлера и его друзей, во всяком случае не является немецким делом. Это — двойник Агасфера: вечный антисемит, скитающийся по миру за «вечным жидом».

В конце мая 1921 г. в Рейхенгалле в Баварии состоялся конгресс русских монархистов. Видную роль играл на нем гетман Скоропадский, которому германское командование в 1918 г. отдало власть над Украиной. Его круги поддерживали в продолжение известного времени сношения с национал-социалистами, до тех пор пока нескольку лет назад Скоропадский не был заподозрен в симпатиях к Франции. Русские эмигранты писали в «Фелькишер беобахтер», выступали на национал-социалистических собраниях, как, например, Немирович-Данченко, бывший заведующим отделом печати у Скоропадского.

Розенберг твердо убежден, что еврейские финансисты во Франции — союзники большевиков, Гитлер быстро усваивает эти истины. В том же номере «Фелькишер беобахтер» он высказывает убеждение, что евреи замышляют только революцию и нарушение чистоты чужих рас и что «каждый еврей — какие дьяволы! — в своей сфере действует прежде всего для этой последней великой цели, действует именно политически».

«Проснись, Франция!»

Внешняя политика национал-социалистов была в то время антисемитской и вместе с тем антибританской — во всяком случае в гораздо большей мере, чем антифранцузской. Утверждение, что французское правительство состоит из «приказчиков англосаксонской мировой фирмы» звучит скорее состраданием к французам, чем ненавистью к ним «Фелькишер беобахтер» возвещает весну народов в Европе…»когда французский народ, в котором мы без зависти признаем и ценим его благородное ядро, поймет… что… уже теперь можно заметить ростки, из которых во Франции, как и в других странах, вырастет национальный социализм будущего. Франция должна снова запереть в гетто евреев. Грядет национал-социалистическая мировая революция, ее лозунг: «Антисемиты всех стран, соединяйтесь!»

Тогда же — это было в феврале 1921 г. на первом грандиозном митинге Гитлера в цирке Кроне — Гитлер мечет громы и молнии против «этой Англии, которая с дьявольским умыслом травит до смерти ирландский народ, доводя его до вечных революций против Англии, которая жульническим способом захватила старое культурное государство — Индию. Кто поверит теперь, что Англия когда-либо добивалась свободы малых наций, если она лишила последних следов свободы один из величайших культурных народов мира, Германию?»

В то время материальные блага нации еще были для Гитлера важнее, чем честь ее оружия. Он согласен на полное разоружение Германии, если будут аннулированы репарации.

«Покончите, — обращается он 15 февраля 1921 г. в «Фелькишер беобахтер» к министру иностранных дел Симонсу, — с вопросом о репарациях (тогда это еще не называлось «данью» для Франции), уничтожьте двенадцатипроцентный сбор с нашего экспорта, прекратите всякую дальнейшую возможность этой унижающей нас опеки разбойничьего союза (Антанты), создайте для нас таким образом возможность существования и освободите нас от вечной угрозы гражданской войны в Германии. Тогда мы готовы будем освободить остальной мир от нависшей угрозы со стороны наших баварских дружин обороны страны. Тогда мы разоружимся». Такого рода внешнюю политику тот же Гитлер в позднейшие годы назвал бы политикой филистеров; ведь за аннулирование репараций она готова продать право на вооружение и самооборону.

Это были дни лондонского ультиматума, установившего сумму репарационных платежей Германии в 132 млрд. Гитлер и Розенберг проповедуют и тогда сопротивление. Но делают это неспроста… нет, у этих реальных политиков уже есть «могучий» союзник на востоке. «Только не подписывайте капитуляции, как в 1919 г., на пять минут раньше времени. Вся Россия как раз восстает против еврейского террора» (Розенберг).

Эта внешняя политика 1921 г., инспирируемая Людендорфом, генералом Гофманом [34] и Рехбергом, переписанная начисто Розенбергом и по частям излагаемая Гитлером народу, направлена на создание антисемитской, антибольшевистской и антибританской континентальной Европы. Хребтом ее должен быть союз между пробудившейся Германией и проснувшейся Францией.

ПЕРВЫЙ МАССОВЫЙ МИТИНГ

Была ли эта внешняя политика опасна или, наоборот, не имела никакого значения, она во всяком случае расширила круг деятельности Гитлера. Он познакомился с Людендорфом. Их объединял также один из вопросов внутренней политики — борьба против баварского федерализма. Впоследствии пути их на долгое время расходятся; они снова сблизились лишь летом 1923 г.

Влияние Гитлера растет. Правда, он еще не владеет массами. Незадолго перед лондонским ультиматумом конкуренты из «патриотической» партии устроили грандиозный митинг на площади Одеон, на котором присутствовало более 20 тыс. человек Гитлер тоже хотел выступить там с речью, но, когда он пытался сделать это, оркестр заиграл туш и самый пламенный оратор Мюнхена так и не был услышан. Так или иначе он убедился, какие массы народа можно поднять на ноги с помощью лондонского ультиматума. На 132 млрд. может сыграть всякий, кто сумеет инсценировать манифестацию протеста. 3 февраля 1921 г. Гитлер впервые отважился выступить в самом большом зале Мюнхена — в цирке Кроне. Этот зал вмещает больше 8 тыс. человек; пришли 4 тыс. Благодаря умелой «расстановке» зал с грехом пополам наполнен. Но хотя этот митинг был наполовину провалом, Гитлер показал другим пример того, как надо вести борьбу. Его соперники, гордые своим успехом, своими 20 тыс. слушателей, почили на лаврах. Гитлер же на следующей неделе снова бьет в набат, снова созывает свою публику в цирк Кроне; он неутомим, потому что знает, что в это горячее время масса тоже неутомима. Таким образом он постепенно добился цифры в 8 тыс.; со временем число его слушателей превысит 20 тыс., цифра, на которой успокоились его соперники.