История германского фашизма - Гейден Конрад. Страница 50

Этот поток мандатов обрушился на узника в Ландсбергской крепости, словно ушат холодной воды. Гитлер оказался явно неправым в своем отрицательном отношении к парламенту; ведь успехи на выборах являлись блестящей пропагандой. Гитлер разнервничался, стал избегать людей, у него появились припадки беспричинного страха. Посетители находили, что ему трудно принимать определенные решения, что у него семь пятниц на неделе. Правда, это было его постоянным свойством, но на свободе он умел лучше скрывать свои недостатки. Упадку влияния Гитлера способствовала также личность его уполномоченного Розенберга, который не обладал авторитетом и оттолкнул всех своим неуживчивым характером. Поэтому на смену Розенбергу пришлось взять Пенера. Надо сказать, что последний был единственным видным националистом, восставшим против Людендорфа. Пенер ненавидел Людендорфа после его «поворота» на процессе. К несчастью для Гитлера, Пенер представлял определенное течение, но не имел задатков вождя. Товарищи обвиняли его в бездеятельности, и руководитель националистического блока писал по этому поводу гневные письма Людендорфу и Грефе.

После того как националистам удалось провести тридцать два депутата в рейхстаг, Грефе стал настаивать на объединении движения «фелькише» во всей Германии. Ему удалось обработать в этом смысле Розенберга, и он провозгласил это объединение, прежде чем Гитлер дал на него согласие. На другой день они вместе с Федером поехали в Ландсберг; там они развили перед Гитлером план объединенного движения под отдельным руководством для Северной и для Южной Германии, но они скрыли от Гитлера, что под влиянием Людендорфа фракция рейхстага уже вынесла постановление об объединении. Гитлер, как всегда недоверчивый, ни на что не соглашался. Но когда он на следующий день прочитал в газетах, что якобы по его требованию «фелькише» должны образовать единую организацию во всей Германии, он воспылал гневом и обрушился на людей, пользующихся своей свободой, чтобы обманывать и устранить его от дел. Он обратился в националистические газеты с письмом, в котором объявлял, что слагает с себя руководство национал-социалистическим движением и будет во время своего заключения воздерживаться от всякой политической деятельности. Он заявлял, что берет обратно все выданные им полномочия и просит не ссылаться больше на него. Кроме того, он выражал желание, чтобы его бывшие приверженцы перестали посещать его. Он не может брать на себя политической ответственности.

Это означало объявление войны Людендорфу. У последнего лопнуло терпение: на карту поставлено было все его политическое влияние.

До сих пор генерал был самым крупным козырем движения «фелькише»; уже один ореол, создавшийся вокруг его имени, вызывал энтузиазм. Организатор мировой войны не вмешивался в организационное строительство патриотических союзов; человек, повелевавший половиной Европы, предоставил это генералам второго ранга, подполковникам в государственным советникам. Он до сих пор давал волю также Гитлеру, хотя мог бы приказывать ему в силу своего авторитета. Но при создавшемся теперь положении какая бы то ни было снисходительность была недопустима.

В тот самый момент, когда Гитлер отстранился от движения, Людендорф дает движению свое прогремевшее на весь мир имя. На пользу национальному движению пошел теперь тот культ личности, который со времени войны воцарился у немцев как нечто в своем роде совершенно новое. У немецкого народа и прежде были свои герои, причем не только разукрашенные легендой. Но официальная гогенцоллерновская легенда сделала из них лишь придатки, барельефы к памятникам королей. Даже из Бисмарка она сделала приторного кирасира, который дома расхаживает в халате и курит трубку. Герои, которых знал до сих пор немецкий народ, все были паиньками. Только у Людендорфа бушевал ад в душе. Такого человека у немцев уже давно не было. Слава этого человека, отстранившего кайзера и увлекшего в водоворот бравого Гинденбурга, имела в себе нечто мятежное; в его лице националистическая молодежь обожала не степенного представителя прусской традиции, — для этого у Людендорфа было мало данных; нет, немцы с высшим образованием любили Людендорфа потому, что он был гениален в своей специальности; потому, что в свою область он не позволил вмешиваться даже кайзеру, — это был самый гордый и непреклонный военный специалист в немецкой истории. Лишь для него одного немецкая любовь к порядку допустила всеми приветствуемое исключение. Когда же он впоследствии разочаровал немцев, на смену ему уже готов был придти Гитлер, выходец из народа, человек без специальности; ему предстояло теперь утолить неудовлетворенную жажду необычайного.

В силу «собственного права» Людендорф взял на себя руководство вновь основанной национал-социалистической партией свободы. Вместе с Грефе он образовал имперское руководство партии; в качестве представителя национал-социалистов он привлек аптекаря Грегора Штрассера из Ландсхута в Нижней Баварии.

Грегор Штрассер является в настоящее время, пожалуй, самой известной личностью в национал-социалистическом лагере. По внешности — это исполин-гвардеец с зычным голосом и медвежьей силой; в сравнении с ним Гитлер — лишь комок нервов. В 1921 г. он узнал Гитлера как оратора; вначале между ним и партийным вождем было мало точек соприкосновения в области политики, последние сводились чуть ли не к слову «национал-социализм». Возможно, что Штрассер и не замечал этого. От других партийных лидеров он отличался своей трудоспособностью и властолюбием; его чутье развито слабей. Перед многими из своих коллег он имел то преимущество, что в его карьере, а следовательно, и в характере не было того «надлома», который был несчастьем многих его партийных товарищей, включая Гитлера. Штрассер почти не знает колебаний, поэтому он больше годится в управляющие делами, чем в творцы. Как политик он один из самых ярких представителей того послевоенного типа, который взрастило национал-социалистическое движение: это — обыватель, возмущающийся тем, что в рейхстаг попадают только старые авторитеты: это — неизвестный немец, пришедший из окопов и стремящийся теперь прибрать дела к рукам. Надо сказать, что ему это удается, тогда как, например, вожди «Стального шлема» не пошли в этом отношении дальше благих намерений.

В национал-социалистической партии Штрассер был в последнее время лидером в Нижней Баварии и руководителем тамошних штурмовых отрядов. Он не принадлежал к узкому кругу Гитлера и не имел влияния на партийное руководство: в день путча он защищал безнадежную позицию на мюнхенском берегу р. Изар и находился под началом других командиров, которые оставили его на произвол судьбы. На выборах 1924 г. он прошел в рейхстаг и ландтаг и таким образом впервые выдвинулся.

Из числа самых невзрачных сподвижников Гитлера двое стали на его защиту. Это были Эссер и Штрейхер. На удар Людендорфа они ответили мощным контрударом. Эссер, трусливо бежавший после путча в Зальцбург и потом вернувшийся, метал на собраниях «фелькише» громы и молнии против «кавалеров и докторов». В парламенте, ораторствовал он, слишком много людей с высшим образованием: кто не подчиняется безусловно Гитлеру, пусть отправляется туда, откуда пришел. При этом он угрожающе потрясал своей тростью. Штрейхер тщетно пытался утихомирить его; Эссер не унимался, он требовал, чтобы депутаты «фелькише» только тем и занимались, что хлопали бы крышками своих пюпитров и свистели бы во всю мочь. А между тем «фелькише» заявляли в ландтаге, что желают вести деловую работу!

Эссер нашел союзников в лице Штрейхера и несколько позднее в лице писателя д-ра Артура Динтера, примкнувшего к националистам в Тюрингии. В начале июля Эссер нанес главный удар: он завоевал основанное Розенбергом Великогерманское народное сотрудничество и был выбран главой его. Розенберг принадлежал к числу немногих, оставшихся верными Гитлеру, но с Эссером он был на ножах и дал ему публично такую характеристику, что дружба с Эссером должна была бросать тень и на Гитлера, сильно компрометируя его. Эссер провозгласил своим принципом: «Пусть суд выносит нам приговоры за оскорбление, мы к этому совершенно равнодушны, даже если бы мы случайно задели невиновного. Плох тот полководец, который после отбитой атаки бросает оружие». Розенберг и Штрассер, как они ни недолюбливали друг друга, с одинаковым возмущением относились к таким «полководцам».