История германского фашизма - Гейден Конрад. Страница 72

Личный состав партии рекрутировался до 1930 г. в результате целого ряда случайных обстоятельств; один слой партии знал о другом очень мало, борьба не была объединена. На основе высказываний штрассеровского кружка можно показать, что эти люди были мало знакомы даже с писаниями вождя, а то малое, что они знали, ценил невысоко. В свою очередь мюнхенцы видели в северянах только «путаных литераторов»: кружок Штрассера не останавливался перед неприятными выводами, додумывал свои идеи до конца, и это было особенно неприятно. Все эти «вожди» были пока чем угодно, только не мощной группой, а тем паче не системой таких групп или политических школ. Даже еще в 1928 г. они, в сущности, представляли собой только несколько расширенный застольный кружок политических дилетантов со скромными бюро где-нибудь на задворках мюнхенской Шеллингштрассе, в Шарлоттенбурге или Ленице, близ Берлина. Правда, их собственная жизнь стала в материальном отношении несколько легче. Осенью 1929 г. Гитлер переехал со своей старой квартиры из трех комнат на новую квартиру из девяти комнат напротив дворца баварского министра-президента.

Этот круг первоначально имел намерение завоевать рабочих, но мало-по-малу события направили его больше в сторону крестьянства. С течением времени он стал отдавать себе отчет в том, что базис его разваливается: он заметил развал германской буржуазии. Этот горный обвал сдвинул с места небольшую часовенку национал-социализма, которую ее строители считали воздвигнутой на гранитной скале. Гитлер вместе с Дитрихом Эккартом и Дрекслером строил первоначально свои планы на германской буржуазии, которая должна была «вернуть рабочего в лоно нации». Теперь он вынужден был (в сентябре 1927 г.) с грустью констатировать, что эта буржуазия сама с каждым годом все больше пролетаризируется. «Толпа и не подозревает, сколько здесь переживается горя и печали». Однако в отличие от Гитлера в кругу Штрассера не проливали слез по этому поводу.

В феврале 1928 г. «Берлинская рабочая газета» с ликованием возвещает о «смерти буржуа»:

Однако и эти северогерманские национал-социалисты, кадившие во внутрипартийной борьбе божку социализма, должны были убедиться, что боги умирают и оставляют по себе лишь одно воспоминание. Уже в 1926 г. Штрассер начинает отходить от социализма своего брата не только на словах и на деле, но и в собственных своих взглядах. Он уже считает, что надо «преодолеть дух материализма» и развить совершенно новое экономическое мышление; надо понять, что в народном хозяйстве речь идет не о доходности и прибыли, а исключительно об удовлетворении потребностей народа, не о сверхпродукции, а о душах людей; надо понять, что труд выше обладания материальными благами.

В 1926 г. Штрассер требует, чтобы каждый немец один год работал на государство, причем не на дорожных работах и т. п., а изучая какое-либо ремесло. Лучшие же должны поступать добровольно на военную службу, причем этим воинам полагается на выборах по десять дополнительных голосов. Штрассер, видите ли, глубоко убежден в том, что люди не равноценны; солдаты для него — самые ценные люди. Иллюзия равенства угрожает убить культуру; священный порядок вытекает из той дистанции, которую создает между людьми их неравенство, но это неравенство не имеет ничего общего с нынешним строем, так как должно покоиться единственно на деятельности и заслугах людей. Фактически люди не равны от рождения: неравенство растет в их последующей жизни, и поэтому их положение в обществе и государстве должно быть неодинаковым. Это государство не знает свободы, «мы желаем заменить капиталистическую свободу социалистической связанностью!» — восклицает Штрассер, но зато оно печется о гражданах, точнее — об их душах. «Знают ли еще люди нашего века, что такое жизнь? Они мечутся и бьются, как рыба об лед, надрывают свои силы, изводят себя, несут непосильную барщину — и все это только для того, чтобы жить жизнью, пустота которой может привести в ужас… Мы должны уразуметь, что понятия «мировое хозяйство», «торговый баланс», «расширение экспорта» относятся к отживающей эпохе. Мы должны понять всю ложность спекулятивного производства, создающего искусственный спрос всеми средствами разнузданной рекламы, мы должны понять, что это обман и издевательство над человеком и его жизнью. Хозяйства могут преследовать только одну цель — удовлетворение потребностей людей, они должны отказаться от производства продуктов, спрос на которые вызван искусственно, должны отказаться также от стимула и бича доходности и прибыли».

Это, конечно, не социальные требования социал-демократии, а между тем было время, когда Штрассер готов был «в полной мере сохранить» эти последние. Это также не социализм его брата Отто. Возможно, что кто-либо из этого круга читал «Республику» Платона и это отразилось на его взглядах с той разницей, что во главе штрассеровского государства, берущегося изменить человеческие страсти, стоят не философы, а солдаты. Этот идеал государства под стать любому гарнизонному священнику. Это не социалистическое государство грядущего человечества и не государство-опекун эпохи абсолютистского прошлого. Это, так сказать, государство духовных пастырей во главе с генеральным штабом армии.

«В понятие освобождения рабочего, — утверждает тем не менее Штрассер, — должно входить участие в прибылях, в собственности, в руководстве». С другой стороны, однако: «Если не остановиться на этом и не подчеркнуть значения той революции умов, которая толкает нас против духа нынешнего строя, то это значило бы мерить все старой мерой. Мы сознательно противопоставляем критерию собственности критерий дел и заслуг, равным образом у нас венчают человеческие стремления не богатство и роскошь, а чувство ответственности. Это — новое мировоззрение, новая религия хозяйства, и из нее вытекает, что отвратительное царство золотого тельца пришло к концу».

Итак, здесь все же так или иначе затрагивается вопрос о частной собственности. Но уже довольно робко.

Здесь в лоне партии борются два воззрения. Даже под антисемитизмом они понимают нечто разное. Гитлер в феврале 1928 г. дошел до следующего обещания евреям: «Если они будут себя хорошо вести, они могут остаться; если нет, вон их!» На этой платформе партия может в один прекрасный день бесшумно ликвидировать весь «еврейский вопрос»; но другое дело — точка зрения штрассеровского кружка, сформулированная несколько месяцев спустя: «Буйствующий антисемитизм умер, эта детская болезнь преодолена и не повторится. Примитивные проявления ненависти к евреям, мало убедительные публикации прежнего времени (под этим, очевидно, разумеются протоколы «сионских мудрецов»), все это — дело прошлого. Растет новый антисемитизм, да здравствует антисемитизм!» Это звучало как предостережение Гитлеру: не продавать ненависти к евреям за чечевичную похлебку преходящей политической ситуации данной минуты.

В то время как Гитлер вел свою колеблющуюся и, в сущности, не пронизанную каким-нибудь определенным мировоззрением политику, кружок Штрассера выработал за годы своей идейной работы политическую идеологию, в иных отношениях менее замечательную, чем многие речи Гитлера, но зато более цельную. Плоды этой идейной работы использовал впоследствии пропагандист Гитлер среди интеллигенции и молодежи. Незадолго до последнего большого съезда партии в Нюрнберге в 1929 г. кружок Штрассера обнародовал манифест, названный им «14 тезисов германской революции». В манифесте, между прочим, говорилось: