В каком мире нам предстоит жить? - Панарин Александр Сергеевич. Страница 5

Перед Россией и другими странами СНГ возникла дилемма: либо найти способ преодоления безответственной потребительской морали, либо окончательно опуститься в пучину геополитического хаоса и соскальзывания в «третий мир». Существуют в конечном счете только два способа предотвращения этого: или отступление в авторитарно-фундаменталистскую архаику, или восхождение к новой форме цивилизованности постпотребительскоготипа. С этой точки зрения постсоветское пространство делится на две части: одна тяготеет к первому варианту, предлагаемому, в частности, мусульманским фундаментализмом, вторая ищет новое формационное решение, связанное со становлением культуры не доэкономического, а постэкономического типа.

Особенностью российской культуры является то, что в ее традиции нет сколько-нибудь надежных опор для фундаменталистского решения. Поэтому ей придется искать принципиально иной тип решений, связанный с открытием новой формационной перспективы и новых суперэтнических синтезов. Модель устойчивого развития невозможно осуществить иначе как путем восстановления постсоветского пространства. Без этого ни устойчивости, ни развития не получится. Драма России в том, что она в целом уже, безусловно, переросла такую архаическую форму межэтнической интегрированности, какой является империя с ее силовыми способами собирания пространства, но новую, альтернативную форму, связанную с постиндустриальным формационным сдвигом, еще не выработала. Как уже отмечалось, она привыкла новые формационные идеи черпать на Западе. Но сегодня Запад как поставщик таких идей, кажется, иссяк. Новая формационная инициатива, являющаяся альтернативой и архаической фундаменталистской инициативе, и либеральной версии статус-кво, должна исходить от России, у которой просто нет иного выхода.

Сегодня под угрозой оказался демографический и социокультурный потенциал России, что вызвано демонтажем социальных программ и другими формами «шоковой терапии». Следовательно, составляющей новой формационной инициативы должна стать социальная идея. Она не может принять форму реставрированного социализма, но она столь же несовместима и с концепцией реставрированного капитализма, к которой, кажется, склоняется большинство наших реформаторов. С капитализмом ее может лишь частично роднить только такая активизация социальной политики, которая с известных позиций интерпретируется как инвестиции в человеческий капитал. Но одного экономического подхода явно недостаточно. Отстаивание социальных начал перед натиском «экономической среды» должно обрести форму новой культурной идеи, связанной с ценностными приоритетами.

Не менее значимой является и дилемма, касающаяся выбора между народным и номенклатурным капитализмом. Капитализму на Западе так и не удалось осуществить классический либеральный идеал самодеятельного гражданского общества. Экономическая самодеятельность в форме предпринимательства оказалась уделом меньшинства, а на долю большинства остался статус манипулируемых потребителей. Противопоставление самодеятельной морали, связанной с самодисциплиной, и морали потребительской является сегодня одним из факторов социокультурной динамики мира.

В России положение усугубляется тем, что занявший господствующие позиции номенклатурный капитализм одновременно проявляет себя и в качестве компрадорского капитализма, торгующего национальными интересами. В результате возникает возможность объединения социальной, народно-предпринимательской и патриотической идей в единую оппозиционную силу. Хрупкое внутриполитическое равновесие, характеризующее ситуацию в России в период 1991-1997 годов, объясняется и сохраняющейся двусмысленностью реформационного процесса: то ли он связан с внутренними факторами, самостоятельным переходом России от тоталитаризма к демократии, то ли с факторами внешними, определившимися в результате поражения СССР в холодной войне с Западом. Самосознание нынешней России медленно, но неуклонно эволюционирует от первого варианта ко второму.

Народной антитоталитарной, демократической революции в России не произошло. Ее подменила инициированная сверху номенклатурная приватизация. Новое геополитическое наступление Запада на Россию (олицетворяемое продвижением НАТО и не только этим) готовит почву для массового патриотического движения, которое всегда лучше удавалось в России, чем собственно демократическое. Для того чтобы это движение не обрело ретроградно-реставрационные или изоляционистско-националистические формы, также необходима новая формационная идея. Суть ее в конечном счете сводится к тому, чтобы сформировать и активизировать такой тип личности, который оказался бы способным к новому расширению своего пространственного ареала. Прежние социальные типы, явившиеся в образе «технического человека», «экономического человека», «массового потребителя», сегодня уже обнаружили свою неспособность к длительному историческому существованию. Порожденные ими глобальные проблемы указывают на тенденцию нового сужения пространства-времени, отпущенного человеку на Земле.

Каким же должен стать новый формационный тип, которому суждено преодолеть эту тенденцию и перерешить человеческую судьбу в духе возрожденного исторического оптимизма?

Пространство и историческое время

Обострившееся геополитическое соперничество, поползновения к новому переделу мира как раз свидетельствуют о том, что прежний формационный тип уже переполнил свою экологическую нишу и, будучи неспособным к качественному обновлению, прибегает к стратегии социал-дарвинизма. Эти тенденции к социал-дарвинизму как свидетельства банкротства прежнего формационного типа проявляются и в социально-экономической сфере (апологетика чистого рынка, без элементов социального государства), и в геополитике (новые переделы мира), и в культуре (постмодернистское развенчание культурных и моральных норм в духе теории никем не регулируемого «естественного отбора»).

Парадокс долгосрочных геополитических проектов состоит в их обесценивании на путях прорыва в иное историческое время, где прежние пространственные ограничения и пределы потеряют смысл. Можно сколько угодно заниматься геополитической бухгалтерией, сводя балансы утраченных и обретенных земель и морей, территорий-мостов и территорий-проливов, но несомненно одно: долгосрочный геополитический прогноз, касающийся «логики пространства», невозможен без учета логики исторического времени.

Здесь хотелось бы упомянуть об одном настораживающем парадоксе современного либерализма. Если идеологии, выросшие из Просвещения, неизменно исходили из преимуществ единого большого пространства перед малыми, этническими, то современный либерализм не стесняется в конъюнктурных политических целях разрушать большие цивилизованные пространства, когда они кажутся ему прибежищем враждебных сил. Характерно то, что сегодня США используют против России тот же самый прием, какой «демократическая» Россия в 1990-1991 годах использовала против СССР: «берите столько суверенитета, сколько сможете взять». Даже марксисты, которых трудно заподозрить в избытке осторожности и исторической ответственности, предпочитали сохранение единых крупных государств и единых пространств. Нынешняя Россия на собственном горьком опыте убедилась, что тактика двойных стандартов заводит в тупик. Поощряя этносуверенитеты как таран против коммунизма, она теперь имеет дело с ними уже в качестве внутренней враждебной силы, способной расколоть и взорвать и то, что осталось на ее долю от бывшего СССР.

Нет сомнения, что с подобным процессом предстоит столкнуться и Западу, хотя сегодня этнические и государственные границы в его ареале в основном совпадают. Во-первых, даже субэтносы в определенных условиях способны политизироваться и потребовать суверенитета. Во-вторых, огромный демографический наплыв с Юга на Север (арабы из стран Магриба во Франции, мексиканцы и пуэрториканцы в США, выходцы из Юго-Восточной и Дальневосточной Азии в большинстве западных стран) готовит этнические и конфессиональные дисбалансы уже в обозримом будущем. Если великие суперэтические, просвещенческие по своему происхождению синтезы разрушаются и дискредитируются из конъюнктурных политических соображений – с целью ослабить конкретного противника, то эффект бумеранга, несомненно, сработает.