Свет любви - Дрейк Шеннон. Страница 40

Внезапно Элиза почувствовала чужие пальцы на своей руке и услышала громкий треск. Встревожившись, она обернулась и обнаружила, что бородатый старик оторвал рукав ее платья. Дико сверкая глазами, цепляясь за нее, старик пытался стащить Элизу с седла.

— Не надо! — вскрикнула Элиза. — Пожалуйста, не надо!

— Это шелк! Шелк! — выкрикивал старик, и Элиза с ужасом поняла, что он собирается стащить с нее платье.

Рыцари придвинулись ближе, но сумасшедший не успокаивался. Люди вокруг, казалось, перестали бояться тяжелых копыт боевых коней. Элиза вскрикнула, понимая, что еще не много — и она соскользнет с седла.

— Не надо! — вновь крикнула она, стараясь взглянуть в глаза старику. На минуту стыд промелькнул в его глазах, и Элиза почти уверовала, что ей удалось справиться с ним.

Однако она так и не узнала, права ли она. В этот момент откуда-то подъехал Брайан Стед, приказав старику: «Пошел прочь!» Он не вытащил меч, даже не попытался ударить хоть кого-нибудь, но толпа отхлынула в стороны, и даже Элизе захотелось попятиться. Она знала, что его индиговые глаза способны превращаться в горящие бездны ада, знала слишком хорошо. Но в этот момент его ярость и сила ужаснули Элизу не меньше, чем толпу вокруг.

— Дура! — кратко выплюнул он и выдернул из ее рук поводья. Ее конь попятился, вздрогнул, но тут же послушно последовал за конем Брайана.

Элиза услышала громкий стук копыт, когда остальные рыцари галопом последовали за ними. Слезы выступили на ее глазах, когда ветер растрепал волосы и швырнул их прямо в лицо. Однако испуг прошел, и она вновь была разъярена. Неужели теперь она всегда будет дрожать от одного его взгляда? Нет, только не это! Она больше не вздрогнет, не попятится, и он узнает, что нельзя властвовать только с помощью грубой силы!

Казалось, прошла целая вечность, но вскоре они замедлили галоп, а затем перешли на рысь. Кавалькада не покинула город, только достигла окраины, подальше от базара и соленого запаха моря. Они подъехали к большому строению с соломенной крышей. Вокруг теснились такие же, но поменьше строения, плетенные из прутьев и обмазанные глиной. Выцветшая вывеска висела на шесте, надпись на ней гласила: «Таверна».

Рыцари начали спешиваться, Брайан Стед раздавал приказы. Где же Уилл Маршалл, мельком удивилась Элиза.

Не то чтобы он был ей нужен, однако Элиза продолжала размышлять об этом до тех пор, пока Стед не приблизился и бесцеремонно не снял ее с седла.

— Поговорим внутри, — сообщил он, обхватив ее руку выше локтя. Элиза боролась с искушением оттолкнуть его и впиться ногтями в его щеку, но отказалась от этого желания. Брайан был не в лучшем настроении, и Элиза решила, что даже присутствие вокруг свидетелей не спасет ее от унижения и ответного удара.

Смирив гордость, она перестала обращать внимание на его руку и позволила провести себя в таверну. Где же леди Джоанна? Элиза с отчаянием подумала, что только присутствие второй дамы смогло бы смягчить Стеда.

Таверна была небогатая. В большой комнате оказался только очаг и грубые дощатые столы. Оставив Элизу греть руки над очагом, Брайан подозвал владельца таверны, дюжего детину в огромном, заляпанном пятнами жира переднике.

Краем глаза Элиза оглядела других посетителей таверны. Судя по виду, все они были моряками, эти мужчины с задубевшими лицами. Однако взгляд большинства из них был довольным и Элиза слегка улыбнулась. Да, они действительно были довольны. Они порвали с повелителями земли, которые приговаривали их к жизни в постоянном труде; а море, каким бы суровым повелителем оно ни было, избавляло их и от нищеты, и от служения другим господам.

«Я знатная леди», — напомнила себе Элиза. Она была хорошей госпожой, справедливой и милосердной, как учил ее Генрих, доброй, как Мари и Уильям де Буа. Монтуа отличалось от других владений, люди там были сыты и хорошо одеты. Да, они работали на Элизу, но могли оставить себе большую часть урожая, их вознаграждали за труд. Элиза с горечью подумала, всегда ли порядок будет таким. Да, по крайней мере пока она жива. Когда-то она мечтала, как они с Перси станут воспитывать своих детей, побуждать их гордиться Монтуа, помнить о своем долге, который налагает эта гордость. А теперь…

Теперь она осталась одна. Но она поклялась, что, пока жива, будет пристально следить за соблюдением справедливости. Она всегда будет править своим крохотным герцогством мудро и умело, как только… как только все будет кончено. Когда свершится месть.

По ее телу прошла дрожь, коснувшись сердца. Ее учили быть гордой, но не злобной и мстительной. Она пыталась убедить себя, что жаждет только «справедливости», но это ей не удавалось. Никогда в жизни она еще не испытывала такого гнева. Элиза помнила, что род Плантагенетов — а она была одним из потомков этого рода — принес себе много бед, яростно пытаясь оправдать собственные ошибки. Но она ничего не могла поделать: Стед не заслуживал всего того, на что надеялся. Как бы ни была виновата она сама, Элиза ничего не могла изменить. Стед отнял у нее не только Перси, но и все иллюзии. Она потеряла власть над собственной судьбой, она вряд ли когда-нибудь вновь поверит в существование любви. Все, что ей осталось, — это ее титул и ум да стремление к отмщению или справедливости, которой заслуживал Стед.

— Значит, тебе не терпится доставить нам побольше неприятностей?

Это шипение раздалось возле ее уха совершенно неожиданно. Элиза отвернулась от огня и ошеломленно уставилась на Стеда. Он дотронулся до оторванного рукава ее платья, и Элиза заметила, с какими ухмылками смотрят в ее сторону посетители таверны.

Он взял ее за руку и провел через большой зал в прилегающую комнату.

Элиза с отвращением сморщила нос. В комнате стояла вонь немытых тел, на лежанках не было матрасов, только солома и одеяла, наверняка кишевшие насекомыми.

— Больше мне нечего предложить, — сухо заметил Стед. — Кроме, конечно, общего зала, но уверяю тебя, гуляки, которые собираются туда ближе к вечеру, не будут с тобой церемониться.

Элиза промолчала. Подойдя к открытому окну с частым переплетом, она вдохнула свежий воздух.

Стед оглядел ее, и когда заговорил вновь, тон его был таким, каким он мог бы говорить со скверным ребенком:

— Я уже многое знаю о тебе, Элиза. Я знаю, что ты можешь быть упрямой, нечестной, коварной, надменной, мстительной. Я всегда был уверен, что ты не оставляешь мысли отомстить мне. Я уже говорил, что не терплю бессмысленных убийств. Сегодня ты чуть не вызвала бунт. Нет, с тобой бы ничего не случилось, ты находилась под защитой вооруженных воинов. Пострадали бы только бедняки. А я гораздо охотнее перерезал бы глотку тебе, чем крестьянину, жаждущему получить хотя бы толику того, что даровал тебе Бог.

Элиза обернулась.

— Я хотела только подать им…

— Значит, ты глупа, ибо так не подают. Не будь рядом нас, тебя ограбили бы до последней нитки, изнасиловали и, возможно, убили бы. У тебя есть явная склонность попадать в трудные положения.

— Да неужели? — высокомерно прервала Элиза. — Тогда такую склонность я приобрела совсем недавно. Напомню тебе кое о чем, сэр Стед: ты всего лишь нищий рыцарь, а я герцогиня Монтуанская. Я выше тебя, Стед, и твое дело — выполнять мои приказы. А что касается моей склонности навлекать на себя беду… повторяю снова: какая тебе разница? Я скорее отдамся десятку грязных крестьян, чем соглашусь терпеть прикосновение твоих пальцев.

— В самом деле? — учтиво осведомился Стед.

— Да, это так.

Он отвесил поклон — изысканный и вежливый.

— Ваше превосходство, миледи, всего лишь предположение, которое нам еще предстоит проверить.

Элиза насмешливо улыбнулась:

— Боюсь, такого шанса тебе не представится, Стед. Вскоре мы предстанем перед Элеонорой, Ричард прибудет в Англию, и мы расстанемся.

Стед улыбнулся ей в ответ, и его улыбка вызвала у Элизы ощущение, будто по комнате пронесся пронзительный зимний ветер.

— Тогда запомни, миледи: едва в Англии появится Ричард, я окажусь выше тебя.