Горбачев и Ельцин. Революция, реформы и контрреволюция - Млечин Леонид Михайлович. Страница 29

— Ничего, обойдемся серым веществом.

Считал, что советские математики все равно считают быстрее американцев. Но отставание в электронике с каждым годом становилось все очевиднее.

Сын академика Анатолия Петровича Александрова, сменившего Келдыша на посту президента Академии наук, вспоминал, как после установки наших новых ракет среднего радиуса действия и ответного размещения американских «Томагавков» и «Першингов-2» в Западной Европе его отец сказал:

— Время подлета таких ракет пять минут, и никто не успеет осознанно нажать ответную кнопку. Это должен сделать автомат, а вы знаете, какая у нас автоматика…

Президент Академии наук решил построить на даче (сорок километров от Москвы) небольшое самодельное бомбоубежище с запасом еды, чтобы, если кто уцелеет, мог бы добраться туда и выжить…

Почему научно-технический прогресс (помимо военно-космических отраслей) фактически обходил Советский Союз стороной?

Административно-плановая система не воспринимала технические и технологические новшества, поскольку была ориентирована на простое воспроизводство. В советской экономической системе предприятиям было невыгодно внедрять новую технику, модернизировать оборудование, повышать производительность труда, экономить материалы и снижать себестоимость.

«Возникла парадоксальная ситуация: страна, располагающая гигантским научным потенциалом, не могла его реализовать, — вспоминал Николай Рыжков. — Было совершенно ясно, что причина невостребованности разработок наших ученых — экономический механизм. Он просто не воспринимал всякие новшества, отталкивал их».

Горбачев знал, в каком бедственном положении находится страна. Видел, как люди повсюду восторженно встречали его призывы к переменам. И злился, видя, что номенклатура, чья жизнь была устроена вполне комфортно, ничего не желает менять.

Михаил Сергеевич пытался действовать, взявшись за привычные аппаратные рычаги. Да только ничего не происходило! В аппаратной толще его инициативы гасли как в болотной жиже.

«В Москве выдвигают новые идеи, а здесь — тихо и глухо, — записал в дневнике работавший в Костроме литературный критик Игорь Александрович Дедков. — Верит ли сам Горбачев, что руководители, занимающие свои высокие посты не одно десятилетие и воспитанные на послушании и повторении всего сказанного высшим начальством и повторяющие это сейчас, могут вдруг перестроиться, переродиться, начать другую жизнь и мыслить по-новому, по-революционному?»

Областные и районные секретари вслед за ним послушно повторяли слова о перестройке, но все ограничивалось речами, лозунгами и призывами. Они и не собирались переустраивать жизнь страны. Во-первых, им это не было нужно. Во-вторых, система не была рассчитана на кардинальное обновление. Потому генеральный секретарь не выдержал и обратился напрямую к народу, чего в России не делали со времен революции.

Часто звучит: «Если бы Горбачева не пустили к власти, социализм можно было спасти». Но «ересь» началась задолго до Горбачева, потому что неэффективность экономического механизма осознали не одно десятилетие назад. Надо было в таком случае останавливать Косыгина с его экономической реформой, а заодно и склонного к некоторому либерализму Брежнева… Так ведь все началось еще раньше — с хрущевской оттепели. Вот если бы остановить Хрущева… Тогда был бы Берия. Нынче Лаврентия Павловича, у которого руки по локоть в крови, полуиронично-полусерьезно именуют первым перестройщиком. Его реформы 1953 года, испугавшие коллег по партийному руководству, были попыткой самоспасения режима.

Но ни одна из реформ реального социализма в нашей стране не увенчалась успехом! Все предшественники Горбачева упирались в догмы социалистической экономики, останавливались и отступали, оставляя наследникам груз нерешенных проблем. В 1976 году, при Косыгине, плановые задания предприятиям уменьшили, чтобы дать директорам возможность эффективно использовать имеющиеся ресурсы. Что произошло? Рост производства сократился, зато подскочили цены.

Михаил Сергеевич и сам плохо разбирался в реальной экономике, и его помощники были столь же мало осведомлены. Впрочем, как им это поставить в вину, если в высших учебных заведениях преподавали и изучали политэкономию социализма. А такой науки просто не существует! Иностранных языков в партийном аппарате, как правило, не знали, и читать современные исследования по экономической тематике могли немногие.

На заседании правительства однажды выступал директор Института мировой экономики и международных отношений — министрам полагалось прислушиваться к представителям науки. Глава правительства изумился:

— О какой инфляции вы говорите? Инфляция — это когда цены растут, а у нас цены стабильные. Нет у нас инфляции!

— Когда у населения есть деньги, а в магазинах нет товаров, потому что их раскупают стремительно, это и есть признак инфляции, — терпеливо объяснял азы экономической науки директор академического института. — Денег больше, чем товаров…

Председатель Совета министров недовольно оборвал его:

— Хватит с нас ваших буржуазных штучек…

Представления даже самых компетентных советских руководителей оставались весьма примитивными. Горбачев как раз не стеснялся обращаться за помощью к науке. На заседании политбюро 6 августа 1987 года он говорил:

— В Соединенных Штатах сто миллионов долларов тратят на экономическое прогнозирование. А у нас? Что у нас получается с анализом экономики? В министерстве финансов — одно, а КГБ — другое, и все это разовое, нет системы. Вот встал перед нами вопрос о прогнозе экономики Соединенных Штатов. И выколачиваем из Арбатова и Примакова. Скорей, скорей…

Но академическая наука мало чем смогла помочь Горбачеву. Даже одаренные ученые были фактически отрезаны от мировой науки, и все силы уходили на приспособление к советской реальности. Ближе всех к реальности находились международники. Читая труды иностранных ученых, сравнивая нашу жизнь с иностранной, они видели, что отставание советской экономики становилось все более очевидным. Замаскировать этот разрыв было невозможно.

Справки и доклады с грифом «для служебного пользования» мешками возили в ЦК. Искренне надеялись, что заставят советских руководителей задуматься, подтолкнут их к радикальным реформам в экономике. Разумеется, делалось все, чтобы тексты были приемлемы для партийного аппарата, но факты и цифры разительно расходились с тем, что писали газеты и говорили сами партийные секретари. И это вызывало недовольство, раздражение и даже обвинения авторов в ревизионизме: не верят в будущую революцию и уверены, что капитализм и дальше будет развиваться…

Ученые предлагали дать предприятиям свободу, отменить монополию внешней торговли, позволить производителям самим выходить на внешний рынок, но всего этого было недостаточно. Перестройка, в частности, выявила слабость отечественной интеллектуальной мысли. Слишком поздно осознали, что политическая и экономическая системы реального советского социализма вовсе не подлежали реформированию.

Не все согласны с этим утверждением: а как же Китай? Социалистическое государство, где единолично правит компартия, демонстрирует фантастические успехи. Надо было идти китайским путем!

Так ведь Горбачев с этого и начинал!

Первые шаги Горбачева — попытка наладить экономику в рамках существовавшей системы. Потому и приняли 19 ноября 1986 года закон «Об индивидуальной трудовой деятельности». Легализовали индивидуальную фермерскую деятельность — осенью 1990 года появился закон «О крестьянском (фермерском) хозяйстве». Но это были косметические перемены в экономике. Поэтому того подъема, который произошел в Китае, не последовало. И в девяностые годы наша страна получала продовольственную гуманитарную помощь.

В Советском Союзе колхозно-совхозная жизнь напрочь отбила желание работать на земле. Советские сельскохозяйственные предприятия не были ориентированы на получение прибыли! Это были государственные структуры, нацеленные на исполнение плана — реального или бумажного. И зарплату получали вне зависимости от результата. В горбачевские годы в каждом третьем хозяйстве на зарплату уходило больше, чем зарабатывали. Даже если работали из рук вон плохо, деньги платили из бюджета. То есть начисто отсутствовал интерес, чтобы произвести товар, продать его выгодно и заработать. Поэтому разрешение продавать часть урожая по «договорным» ценам не вызвало никакой реакции.