Тристан и Женевьева (Среди роз) - Дрейк Шеннон. Страница 32

– Я верю, отец, что смогу доказать в ближайшее время, что способна со всем справиться сама, что мне не нужен муж.

– Конечно же, дочь моя, душа твоя скорбит о женихе, и скорбь эта глубока, но ведь ты все равно должна будешь выйти замуж и прекрасно понимаешь, что это неизбежно.

Она упрямо покачала головой.

– Возможно, что и нет. Я слишком долго боролась и слишком многое потеряла. Такие, как Аксель – большая редкость. Муж хочет управлять как землями жены, так и самой женой, а я не могу подчиняться кому бы то ни было. Я зашла слишком далеко.

Отец Томас вздрогнул. Она говорила то, что думала. Темное пятно, закрывавшее Эденби в его мечтах, казалось, начало материализоваться перед ним наяву. Он глянул поверх скал и, снова вздрогнул. Его мучили дурные предчувствия. Но Женевьева легко шагала впереди, и счастливая улыбка снова появилась на ее лице.

– Я думаю, что стоит устроить праздник, – обернувшись, сказала она. – Мы ведь можем найти подходящий для этого день какого-нибудь святого, как вы думаете, отец? Люди так много трудились, так много страдали. Конечно же, сейчас не май, но мы должны устроить «майское дерево» [21]. Мы поджарим ягненка и быка, и будем плясать под луной.

«Отличная идея, – с восхищением отметил про себя священник. – Женевьева заслужила верность своих крестьян. Для них она олицетворяла юность, красоту и героизм. Ей и самой нужен праздник, чтобы воспрянуть духом, чтобы снова почувствовать радость жизни».

– Да, конечно, найдем подходящий день, – согласился отец Томас.

В это мгновение свет солнца стал меркнуть, штормовые облака неслись над их головами с запада. «Со стороны Маркет Босуорта», – мрачно подумал священник. Что сейчас происходит на поле сражения?

В ночь на двадцать первое августа Тристан медленно прогуливался, окидывая взглядом сотни костров, ярко пылающих вокруг Амбиен Хил, где расположились отряды в ожидании рассвета.

Разведчики весь день рыскали близ расположения лагеря противника, и де ла Тер знал о передвижениях врага почти так же хорошо как и о передвижениях войск Ланкастерцев. Король Ричард утром выехал из Лестера под звуки труб, его пехота, кавалерия и стрелки шли впереди него. Даже в доспехах он не выглядел внушительно. Ричард надел золотую корону, поэтому и его союзники и враги могли узнать его без особого труда.

Тристан вгляделся в огни и склонил голову. Ричарда нельзя назвать трусом, он доблестен, и у него есть свои достоинства. Но на его душе слишком много злодеяний, он шел к власти напролом, не заботясь ни о чем.

– Завтра, – подумал Тристан, – Господь Бог изберет настоящего короля, – он упал на колени, пытаясь молиться. Ему показалось, что он уже забыл, как следует это делать. Вокруг стояла кромешная тьма, которая рассеивалась только там, где горели костры. «Как и моя жизнь», – подумал он. И внезапно обнаружил, что молится:

«Господи, не оставь меня, пусть я выживу, дай нам победу! Я не боюсь смерти, Господи, но после всего, что произошло, я боюсь, что душа моя не обретет покоя до тех пор, пока не свершится возмездие! Я не желаю ее смерти! Я только хочу взять то, что было мне обещано. Разве это неправильно, молиться о возмездии? Возможно, что правильно. Ведь и сам Бог был воином».

Тристан встал и посмотрел на небо, невесело усмехаясь.

– Завтра, – прошептал он ночному бризу. – Завтра мы узнаем.

Он повернулся и направился к своей палатке. Часовые отсалютовали ему, и рыцарь ответил на приветствие. «Возможно, что и Ричард осматривает свое войско и свой лагерь», – мелькнуло у него в голове.

Он скользнул внутрь палатки. Следует обдумать тактику сражения на завтра.

В двух футах от него лежал уже спящий Джон. Тристан положил руки на затылок и уставился в темноту.

И когда он закрыл глаза, и когда открывал их, он видел ЕЕ. Он видел ее в белых одеждах, легкий туман окружает изящную фигурку. Видел ее золотистые блестящие волосы, серебряные глаза, изгиб ее улыбающегося рта. Он слышал ее нежный и страстный голос, когда она умоляла его… О, эта женщина, такая желанная, такая коварная…

– Если завтра я останусь жив, леди Женевьева Эденби, клянусь, что и ты, и твой замок будете моими, или я умру, – прошептал Тристан вслух. И улыбнулся. Огонь страсти и желания сначала заполнили его, но затем отступили куда-то. Возможно, что месть – это хорошая штука.

Тогда она дала ему желание выжить, теперь она дает ему желание победить.

Сражение начнется на рассвете.

Двадцать второе августа, в год от Рождества Господа нашего Иисуса Христа одна тысяча четыреста восемьдесят пятый…

День обещал быть серым и невзрачным, по небу проносились низкие штормовые облака, над землей стелился пороховой дым. Графу де ла Теру стало жарко, и он снял шлем. На его лбу выступили капли пота, а лицо тут же начало покрываться слоем пыли.

Уже давно он решил отказаться от арбалета и отбросил его прочь, поняв, что не сможет воспользоваться им в такой свалке. Теперь Тристан сражался только мечом, разя налево и направо тех, кто осмеливался напасть на него, чтобы заколоть или стащить с лошади.

Численное преимущество йоркистов, казалось, придавало еще больше мужества ланкастерцам, которые дрались с небывалым ожесточением, зная, что если они не устоят, то это будет конец всему.

Тристан сражался в непосредственной близости от Генриха Тюдора, плечом к плечу с лучшими рыцарями, казалось окружившими претендента на престол.

Генрих Тюдор, молодой еще человек, не достигший тридцатилетнего возраста, отнюдь не был трусом, он страстно желал сразиться за корону, на которую претендовал. Но его главными достоинствами были острый ум и стратегическое мышление. Это был человек среднего роста и среднего телосложения, проницательный и решительный, но далеко не такой Сильный и ловкий боец как те, кто мог бы снискать себе почет и славу, убив его в сражении.

И в то же самое мгновение, как только де ла Тер подумал об этом, сквозь строй ланкастерцев прорвался йоркский молодчик огромного роста, сжимавший в руках пику, направленную на Генриха Тюдора. Тристан вонзил шпоры в бока своего коня, огромное животное взвилось на дыбы и рванулось прямо на нового врага. Тристан занес свой меч над головой, со всей силы опустил его на древко пики, направленной на Тюдора, и прежде чем острие успело коснуться того, древко было перерублено.

Гигант-йоркист взревел от ярости, и, атаковав Тристана, сбросил его с коня, но и сам грохнулся оземь.

Под аккомпанемент криков, стонов, далекого гула пушек они катались, сцепившись, по земле, усеянной трупами людей и лошадей, влажной и скользкой от крови раненых.

Наконец йоркист оказался наверху и принялся колотить своими огромными кулачищами Тристана, потом изогнулся дугой, и противник перелетел через его голову. Тристан моментально поднялся и, увидев у себя под ногами обломок пики, схватил его и с такой силой вонзил его в спину своему поверженному врагу, что отломал оставшуюся часть древка, которая осталась у него в руках. Йоркист приподнялся на одно колено и, издав короткий стон, упал лицом вниз.

Возбужденный схваткой, Тристан быстро огляделся вокруг в поисках коня и меча, чтобы быть готовым сразиться с любым, кто на него еще нападет. К нему подъехал Генрих, ведя под уздцы его лошадь.

– Ты спас мне жизнь, – коротко сказал Тюдор. Де ла Тер принял поводья и ничего не ответил, ибо Генрих не любил тратить слов впустую. Тристан знал, что ему не имеет смысла отказываться от своего поступка. Он молча посмотрел на мертвого воина, который невольно помог ему доказать свою преданность Тюдору и кивнул.

– Пока мы выигрываем сражение, – наконец произнес Тристан.

«Как долго оно еще будет продолжаться?», – спросил он себя мысленно. Небеса становились все темнее, дымная гарь заволакивала горизонт. Смерть продолжала свое кровавое пиршество. Белые и красные розы вперемежку лежали на земле, а битва все еще была в самом разгаре.