Адольф Гитлер. Жизнь под свастикой - Соколов Борис Вадимович. Страница 76

Я ничего не знаю о загробном мире и достаточно честен, чтобы открыто признаться в этом. Другие же утверждают, что кое-что знают о нем, а я не могу представить доказательства, что это не так.

Крестьянке я бы не хотел навязывать свою философию. Учение церкви тоже своего рода философия, пусть даже и не стремящаяся отыскать истину. Но поскольку людям крупномасштабные материи недоступны, это не страшно. В итоге все в общем-то сводится к признанию беспомощности человека перед вечным законом природы. Не повредит также, если мы придем только лишь к выводу, что спасение человека — в его стремлении постичь волю Божественного провидения, а не в вере в свою способность восстать против закона. Это же просто замечательно, когда человек безропотно чтит законы.

Поскольку любые потрясения суть зло, лучше всего будет, если нам удастся, просвещая умы, постепенно и безболезненно преодолеть такой институт, как церковь. Самыми последними на очереди были бы, видимо, женские монастыри».

Сам Гитлер христианство и церковь отвергал, в существование загробного мира не верил, а верил только в существование Бога в виде Божественного провидения, чью волю, как полагал, и должен исполнять истинный фюрер. Он ощущал себя сверхчеловеком, которому позволено вершить законы Божеские и человеческие. Но масса — это другое дело. Массе необходима церковь, хотя бы для того, чтобы удержать людей от нарушения государственных законов. И церковная организация должна сохраниться до того времени, когда возникнет идеальное национал-социалистическое государство, основанное на расовых законах и состоящее только из расово и социально полноценных членов. А такое возможно лишь после установления мирового господства Германской империи. До этого времени придется терпеть противоестественное сосуществование антихристианского государства и церкви, которая необходима для сохранения стабильности государственных институтов, а также институтов семьи и собственности. Но никакая непосредственная связь ни с одной из церквей не должна осквернять национал-социалистической партии.

Гитлер вопрошал: «Сделали ли научные открытия людей счастливыми? Не знаю. Но они счастливы, имея возможность придерживаться самых различных вероисповеданий. Значит, нужно быть терпимее в этом вопросе». Но при этом он считал, что «человек, придерживающийся ложной веры, выше того, кто вообще ни во что не верит. Так, профессор-большевик воображает, что одержал победу над Божьим промыслом. Этим людям с нами не совладать. Неважно, черпаем ли мы свои идеи из катехизиса или из философских трактатов, у нас всегда есть возможности для отступления, они же с их сугубо материалистическими взглядами в конце концов просто сожрут друг друга». Но в войне победили как раз большевики-материалисты.

Гитлер прямо провозгласил отказ от принципов христианского гуманизма и утверждал, что человеческая жизнь не имеет абсолютной ценности: «Не следует так уж высоко ценить жизнь каждого живого существа. Если эта жизнь необходима, она не погибнет».

Таким образом, фюрер допускал существование вечной жизни, которая лишь меняет форму своего бытия. Вот только загробного мира, как считал Гитлер, не существует, поскольку душа, покинув бренное тело, тотчас находит для своего воплощения другую оболочку. Он утверждал: «Наша религиозность — это вообще наш позор... Христианский тезис о загробном мире я ничем не могу заменить, поскольку он совершенно несостоятелен. Но вера в вечную жизнь имеет под собой определенные основания. Ум и душа возвращаются в общее хранилище, как, впрочем, и тело. Мы ляжем удобрениями в почву, на которой появится новая жизнь. Я не хочу ломать голову в поисках ответов на вопросы «почему?» и «отчего?». Все равно нам не дано проникнуть в глубину души.

Если и есть Бог, он дает не только жизнь, но и способность познания. И если я с помощью данного мне Богом разума регулирую свою жизнь, то могу ошибаться, но не солгу.

Переселение тел в загробный мир невозможно хотя бы уже потому, что каждый, кто был бы вынужден взирать сверху на нас, испытывал бы страшные муки: он просто бы бесился от ярости, видя те ошибки, которые непрерывно совершают люди...

Я стремлюсь к такому порядку вещей, когда каждый твердо бы знал о себе: он живет и умирает во имя сохранения своей расы (по всей видимости, фюрер был убежден, что «истинный ариец», ставящий интересы германской расы превыше всего, и после смерти найдет себе новое воплощение только в представителях своей расы, а не в каких-нибудь евреях, и тем более — не в свиньях, коровах или лягушках. — Б. С.). Задача состоит в том, чтобы воспитать в людях высочайшее уважение к тем, кто особенно отличился в борьбе за выживание расы. Очень хорошо, что я не пустил попов в партию. 21 марта 1933 года—в Потсдаме — встал вопрос: идти или не идти в церковь? Я завоевал государство, не испугавшись проклятий обеих конфессий. Если бы я тогда в самом начале прибег к услугам церкви — мы пошли к могилам королей, а государственные деятели отправились в церковь, — то меня постигла бы судьба дуче» (Муссолини заключил конкордат с Ватиканом).

Когда в осажденном Берлине фюрер пустил в себя пулю, он, быть может, верил, что все равно не умрет, а его душа перейдет в бездну космоса, чтобы потом воскреснуть в новой реинкарнации. Как и всякому мистику, ему был близок этот пункт буддизма и ряда других восточных религий, в том числе «арийских» (информация о перевоплощении душ содержится в древней «Книге Коляды» и других дохристианских источниках славянской культуры. — Ред.).

Конец Гитлера

В начале апреля 1945 года, когда англо-американские войска двигались к Эльбе, а советские войска, ворвавшись в Вену и Кенигсберг, готовились к походу на Берлин, Гитлеру было ясно, что конец неотвратимо приближается и жить ему осталось считаные недели, хотя его окружение еще поддерживало в себе иллюзии, что фюрер каким-то чудом в последний момент сумеет спасти положение. Геббельс записал в дневнике: «Фюрер должен напрягать все свои духовные силы, чтобы в этой сверхкритической ситуации сохранить самообладание. Но я надеюсь, что он справится с этой ситуацией. Он всегда умел с величественным спокойствием дожидаться своего момента. Стоит наступить этому моменту, как он начнет действовать со всей решительностью». Но для фюрера оставался теперь только один решающий момент — самоубийство. Хотя он и старался создать у окружающих впечатление, что какие-то шансы в борьбе еще сохраняются, чтобы избежать преждевременной капитуляции, до тех пор пока он сам не окажется в безнадежном положении. Поэтому Гитлер распорядился об эвакуации ряда правительственных учреждений в «Альпийскую крепость», хотя отлично знал, что там нет ни сил, ни средств для длительного сопротивления. У людей из своего окружения он поддерживал убеждение, что фюрер тоже отправится в Берхтесгаден, хотя, очевидно, уже принял решение навсегда остаться в Берлине, обреченном на захват Красной Армией. Гитлер не хотел, чтобы, узнав об этом, они начали преждевременно сдавать свои войска западным союзникам.

По признанию Шпеера, уже само прибытие в рейхсканцелярию Евы Браун было сразу же сочтено ее обитателями предвестием близкого конца: «В первой половине апреля в Берлин неожиданно и без всякого приглашения приехала Ева Браун и заявила, что желает теперь быть всегда рядом с Гитлером. Он, в свою очередь, настаивал на ее возвращении в Мюнхен, а я даже предложил ей место в нашем самолете службы фельдъегерской связи. Но она твердо настаивала на своем, и теперь все, кто вместе с Гитлером поселился в бункерах под рейхсканцелярией, знали, зачем она приехала сюда. Ева Браун не только олицетворяла, но и в действительности была провозвестницей неминуемой гибели».

К тому времени генералы вермахта больше думали не о том, как оборонять Берлин, а о том, как спасти побольше своих войск от страшного, как им казалось, русского плена, сдавшись западным союзникам. 15 апреля, за день до начала советского наступления на Берлин, командующий группой армий «Висла», обороняющейся на Одере, генерал-полковник Готтгарт Хейнрици заявил Шпееру: «Я распорядился, чтобы в Берлине не был взорван ни один мост, так как вокруг города вообще не будет боев. Если русские прорвутся к Берлину, сосредоточенные на флангах наши войска отойдут на север и юг. А севернее Берлина мы упремся в разветвленную систему каналов». Шпеер сразу же догадался: «Выходит, Берлин долго не продержится?» — «Во всяком случае, его гарнизон не сможет оказать сколько-нибудь сильного сопротивления», — заверил генерал министра. Хейнрици понимал, что советские войска будут штурмовать Берлин особенно упорно. И еще он догадывался, что Гитлер не покинет Берлин и прикажет оборонять столицу Рейха до последнего, чтобы умереть вместе со своими солдатами. А значит, Берлин превратится в грандиозную мышеловку, из которой не будет выхода. Поэтому лучше не направлять туда основную часть войск группы армий. Пусть они лучше сдадутся англичанам и американцам к северу и к югу от столицы.