Механизм сталинской власти: становление и функционирование. 1917-1941 - Павлова Ирина Владимировна. Страница 77
б) Принять программу выкурки спирта в 90 мил. ведер в 1930/31 году» [748]36.
И.И. Шитцу принадлежит трезвый, лишенный советской официальной сусальности, взгляд на рабочий класс (запись сделана в дневнике в октябре 1930 г.): «Жизнь тусклая, серая, без подъемов, хоть газеты и кричат все время об энтузиазме, бурном движении, буйном цветении, штурмовании, разовом преодолении всяких прорывов и т.д. Толпа серая, обозленная, грязная, живут люди свински. В городе нового социалистического строительства, в бывшем Царицыне, где развернут (впрочем, уже обанкротившийся в производстве) "Сталинградский Тракторстрой", люди (в большинстве светоч-пролетариат) живут в неимоверной обстановке, и, главное, они не желают ее изменения, говорят, что им хорошо и так (по данным обследования Наркомздрава у 28 % жителей нет кроватей вовсе, а 72 % с кроватями, занятость которых что-то около 4–7, т.е. иными словами, в разные часы суток на кровати всегда кто-нибудь спит, а чаще всего – спят по 2–3 человека, ничем уже не стесняясь; и подобных наблюдений пропасть (а наблюдатели все заинтересованные, советские бюрократы: обвинять их в пристрастии не приходится). Вывод печальный: такому народу ничего не нужно, и долго еще, если его оделят сушеной рыбой, изредка калошами, почаще водкой (хотя бы и вчетыредорогой), он будет доволен, только бы "буржуй" или "интеллигент" не имел и этого». И в другом месте: «Поразительный общий упадок культуры, прямо даже материальный. Люди сморкаются рукой. Редко меняют белье. Привыкли жить, работать, есть, спать в той же комнате. В квартирах встречаются в коридоре, кухне, у умывальника люди чужие, разного возраста и пола – полураздетые, и это перестало смущать кого бы то ни было. Как в тюрьме...» [749]37.
Это не злорадство враждебно настроенного к сталинскому режиму человека, а боль за те необратимые изменения, которые уже произошли в ходе так называемого социалистического строительства. Ничего, кроме этой боли, нет и в переписке бывших российских дипломатов. Вот что написал Е.В. Саблин В.А. Маклакову 6 февраля 1934 г. под впечатлением фильма, снятого его знакомым канадцем, вернувшимся из России: «Я видел Петербург, видел улицы, по которым когда-то ходил, видел Москву, Киев, Харьков, Тифлис, Владикавказ, Военно-грузинскую дорогу... и должен сказать – был поражен ужасным состоянием городов, зданий, мостовых и т.п. На что стала похожа набережная... Невский печален до боли... Гостиный двор заколочен... движение на улицах минимальное... одежда населения прямо нищенская. Поразил меня вид кавказских жителей. Никаких черкесов и, конечно, никаких кинжалов, кое-где ободранные бешметы и рваные папахи. Военно-грузинская дорога, которую я хорошо знаю, в отчаянном состоянии. Видны обвалы и размытые водой дорожные сооружения, и всюду вопиющая бедность. Меня поразил тощий вид скота, в особенности страшно было стадо коров. Какой-то всадник в кубанской папахе садился на коня, и нужно было видеть, как несчастный конь сел на задние ноги и начал метаться в обе стороны от очевидной слабости. При демонстрации этого фильма присутствовали кодаковские служащие и они не скрывали своего изумления перед горестным зрелищем...» [750]38.
Однако для Сталина все это были лишь «недочеты» социалистического строительства, которые «не стоят даже того, чтобы серьезно разговаривать о них» [751]39. Трудно сказать, как пошло бы развитие страны, если бы за формулирование задач и их решение взялся другой человек из ленинского окружения, интеллигент, каким был, например, Бухарин. В конце 1980-х гг. в литературе активно обсуждался вопрос о так называемой бухаринской альтернативе. В деле Бухарину показать себя, к счастью, не довелось, но сознание его мало чем отличалось от стереотипов других руководителей партии. Более того, в отличие от немногословного Сталина, Бухарин много и увлеченно говорил о необходимости «переделки людей», о необходимости «вколотить всем наши нормы поведения», о том, что «наше хозяйственное строительство мы должны пропитать духом классовой борьбы» и особенно о том, что «мы создаем и мы создадим такую цивилизацию, перед которой капиталистическая цивилизация будет выглядеть так же, как выглядит "собачий вальс" перед героическими симфониями Бетховена» [752]40.
Но на общие представления руководителей Коммунистической партии о социализме наложились представления лично Сталина, человека из ленинского окружения наиболее беспринципного, с очевидными уголовными наклонностями и с неодолимым стремлением к власти. Соответственно Сталин подбирал и свое окружение. Сталина и К° отличали не только крайне упрощенное черно-белое видение мира, представление о насилии как об основном средстве решения социальных и экономических проблем, стремление любым способом не только удержаться у власти, но и распространить ее, подчинить общество своей воле и своим интересам. Они не могли себе представить ни социализм, ни коммунизм без власти. Именно власть рассматривалась ими как решающий фактор социалистического строительства. Рассуждая на эту тему 1 октября 1938 г. на совещании пропагандистов и руководящих работников Москвы и Ленинграда, Сталин сказал: «Начали мы это дело с первых лет революции, но это была декларация. Переход от слов к делу начался с 1930 года и продолжался в 1931 и 1932 году...» [753]41.
Справедливости ради следует добавить, что на Бухарина жестокость, с которой проводилась коллективизация, повлияла таким образом, что он отказался от многих своих представлений, в частности, о необходимости увязки классовой борьбы с хозяйственным строительством [754]42. Более того, пришел к выводу о том, что теория «непрерывного обострения классовой борьбы» свидетельствует об «идиотской безграмотности», которая порождает «полицейщину», точнее, ее идеологическое обоснование [755]43. Его очень беспокоили глубокие изменения в психике тех коммунистов, которые проводя коллективизацию, не сходили с ума, а оставались жить, превращаясь в профессионалов-бюрократов, для которых террор становился обычным методом управления страной и которые были готовы послушно выполнять любое распоряжение, приходившее сверху. «Не люди, – говорил о них Бухарин, – а действительно какие-то винтики чудовищной машины...» [756]44.
Вполне закономерно, что такой человек, как Сталин, отстаивая концепцию о возможности построения социализма в одной, отдельно взятой стране, мыслил категориями гражданской войны. Не случайно, говоря о подготовке необходимых кадров, он высказался следующим образом: «Теперь нам нужно выковать новых комполков и комбригов, начдивов и комкоров по хозяйству, по промышленности» [757]45. Строительство социализма он представлял как военную операцию, необходимость проведения которой обосновывал прежде всего существованием внешней угрозы, внешнего заговора против советской России. Этими внешними условиями он запугивал население, настаивая на необходимости постоянного подхлестывания страны [758]46. Внешний заговор, по Сталину, находился в союзе с внутренним. Построение социализма предполагало ликвидацию этих заговоров – внутренний следовало уничтожить во имя победы социализма в одной, отдельно взятой стране, а внешний – в перспективе, во имя победы мировой революции, мысль о которой не была отброшена, а только отодвинута временно на задний план. Конечно, жизнь всегда богаче и сложнее всяких схем, но, тем не менее, эта сталинская схема зловеще «проступала» сквозь повседневную жизнь советского общества сталинского периода. Она жила в той или иной степени в подсознании каждого советского человека, чему способствовала и постоянная идеологическая обработка всего населения, которая рассматривалась как необходимый элемент так называемой культурной революции.