Смерть в рассрочку - Сопельняк Борис Николаевич. Страница 16

— Теперь расскажите об обстоятельствах вашего знакомства с Паркером.

— С ним я познакомился летом 1942-го на вечере американского кино в клубе архитекторов. Он попросил меня дать для ознакомления либретто киносценария «Ленинградская симфония», над которым я тогда работал, — он хотел напечатать его в американском журнале.

— Только ли о либретто и очерке говорили вы с Паркером и Шапиро?

— Только об этом.

— А о материальном вознаграждении говорили? — зашел с другой стороны следователь — ведь получение денег от иностранцев, да еще в валюте, можно рассматривать как гонорар за передачу разведданных.

Но Каплер развеял эти надежды.

— Нет, о материальном вознаграждении мы не говорили.

— Почему? — изумился следователь. — Ведь это же ваш законный гонорар!

— Не знаю… Они на эту тему не говорили, а я считал, что поднимать этот вопрос как-то неудобно.

Ну что можно извлечь из этого допроса? На первый взгляд ничего. Известный советский кинодраматург, писатель и журналист общается со своими коллегами из страны-союзницы по антигитлеровской коалиции — что здесь криминального? Если говорить об американцах, ничего. А если об иностранцах? Напомню, что эта «хорошая идея» уже возникала в кабинетах Лубянки, теперь она обрела реальное воплощение в виде протокола допроса с конкретными именами, датами и местами встреч. Так что допрос был не так уж и бесполезен… Прощупали и родственные связи Каплера.

— Где вы родились? — поинтересовался следователь.

— В Киеве.

— Чем занимался ваш отец до революции?

— Портняжничеством. Он имел собственный дом и собственную швейную мастерскую, в которой работало 10–15 наемных портных.

— Были ли у него дети кроме вас?

— Да, у меня четыре сестры. Все они сейчас в эвакуации. Кроме Норы, которая вышла замуж за французского кинооператора. Раньше она жила в Париже, а после захвата его фашистами перебралась то ли в Англию, то ли в Америку.

— Вы поддерживаете с ней связь?

— Нет.

— А что за фашистскую литературу хранили вы дома? Где вы ее взяли?

— Литературу? — опешил Каплер. — Какую литературу?

— Книги на немецком языке. Не отпирайтесь, их изъяли во время обыска.

— Ах, книги… Так это не мои. Они принадлежат фоторепортеру Петрусову, он оставил их у меня летом 1942-го. Признаю, что это было моей ошибкой: хранить антисоветскую литературу дома нельзя, я понимаю. Но я как-то забыл об этих книгах.

— Забыли… А не вспомните ли вы, с кем из ныне арестованных троцкистов находились в близких отношениях?

— Ни с кем… Впрочем, в 1932–1933 годах поэт Эдуард Багрицкий познакомил меня с Дмитрием Шмидтом — мы вместе писали сценарий о гражданской войне. Но я ничего не знал о его троцкистских делах.

Мне кажется, что, получив эти признания, подполковник Зименков, который вел дело, от удовольствия потирал руки. Что еще надо? Связь с иностранцами есть. Антисоветскую литературу хранил. С троцкистами общался. В принципе для вынесения обвинительного приговора этого вполне достаточно. Но чтобы картина была полной, неплохо бы иметь показания об антисоветских высказываниях и пораженческих настроениях — это очень сильный козырь, тем более во время войны. И Зименков, если так можно выразиться, бьет наотмашь.

— Нам давно известно, что вы антисоветски настроенный человек и в своем окружении занимались клеветническими разговорами. Нам известно также, что во время войны вы неоднократно высказывали свои антисоветские, пораженческие настроения и с антисоветских позиций критиковали политику партии и советского правительства. Вы признаете это?

— Нет. Я категорически отрицаю эти обвинения.

Казалось бы, ответ исчерпывающий и на этом можно закончить, но с Каплером что-то произошло, и он почему-то добавляет:

— Хотя, должен сказать, что, будучи по характеру человеком горячим, иногда высказывался в резкой форме по вопросам развития Советского государства. Но это нельзя расценивать как антисоветские высказывания — просто я не задумывался над формулировкой своих мыслей.

Вот так, по зернышку, по словечку следователь набрал материал для того, чтобы по окончании следствия написать: «Имеющимися материалами Каплер А. Я. изобличается в том, что, будучи антисоветски настроенным, в своем окружении вел враждебные разговоры и клеветал на руководителей ВКП(б) и советского правительства. Каплер поддерживал близкую связь с иностранцами, подозрительными по шпионажу».

Есть в этом деле еще один весьма любопытный документ, составленный 10 ноября 1943 года. «Обвиняемый Каплер А. Я., ознакомившись с материалами дела, заявил, что виновным себя в предъявленном обвинении не признает. Вместе с тем Каплер заявил, что до ареста, будучи облечен доверием и щедро награжден, вел себя нескромно, «по-богемски», в разговорах и поведении был иногда легкомыслен, зазнался, и все это могло служить поводом для ложного толкования и извращения фактов заинтересованными лицами».

На вопрос следователя, кто конкретно имеет личные счеты с Каплером и мог о нем говорить неправду, он ответил: «Взаимоотношения в моей среде были чрезвычайно сложные, и таких лиц могло быть много».

Известно, что протоколы допросов ведет следователь, а подследственный ставит свою подпись — или на каждой странице, или в конце. А тут вдруг произошло нечто невероятное: подполковник Зименков разрешил Каплеру дописать несколько слов своей рукой. И знаете, что он дописал? «Клеветой в отношении руководителей партии и правительства не занимался, был и остался беспредельно преданным Сталину и глубоко уважающим всех руководителей партии и правительства».

Не помогло… Вскоре было состряпано циничнейшее по своей сути обвинительное заключение, утвержденное наркомом государственной безопасности Меркуловым. Само собой разумеется, что в нем упоминаются и антисоветские настроения Каплера, и его враждебные разговоры, и пораженческие настроения, и связь с иностранцами, и клевета на руководителей партии и правительства, и многое другое. Документ — довольно длинный и абсолютно бездоказательный. Приведу всего две фразы — и все станет ясно: «В предъявленном обвинении Каплер виновным себя не признал. Но изобличается материалами».

Какими? Где эти материалы? Кто их видел, кто рассматривал? Ведь по делу не допрашивался ни один свидетель. В деле нет ни одного доноса стукача или сексота. Нет ни одной записки, ни одного письма, цитаты из книги или строки из сценария. Иначе говоря, нет никаких доказательств какой-либо вины Каплера. И все же следственное дело было передано на рассмотрение Особого совещания. 25 ноября состоялось заседание этого совещания, которое вынесло приговор:

В конце 1943-го лауреат Сталинской премии, кавалер ордена Ленина, автор популярнейших фильмов о Ленине оказался в Воркуте. К счастью, его не бросили в шахту, на строительство дорог или на лесоповал — этого Алексей Яковлевич не выдержал бы физически. О том, чем он занимался и как жил, я расскажу словами известной в те годы актрисы Валентины Токарской.

Ее судьба — тоже не подарок. Работая в Театре сатиры, в самом начале войны она ушла во фронтовую концертную бригаду, попала в плен, до самого победного мая мыкалась по немецким лагерям, а после освобождения получила четыре года куда более страшного, советского лагеря. Мало кто знает, что в те годы в Воркуте был очень приличный театр, в котором играли и зеки, и «вольняшки». Токарская стала одной из ведущих актрис этого театра. Вот что она пишет в своих воспоминаниях: