Смерть в рассрочку - Сопельняк Борис Николаевич. Страница 52

Старался Иван, надрывался Василий — уж очень хотелось, чтобы заметило и отметило начальство, чтобы побыстрее присвоили очередное звание и представили к ордену. Шигалевы стали известны, в определенных кругах их даже уважали. Но не знали братья-палачи, что их фамилия уже увековечена, и не кем-нибудь, а самим Достоевским. Это он придумал Шигалева и «шигалевщину» как уродливое порождение социалистической идеи и описал это явление в «Бесах».

Помните, что говорит выразитель этой идеи Верховенский? «Мы провозгласим разрушение… Мы пустим пожары… Мы пустим легенды… Тут каждая шелудивая «кучка» пригодится. Я вам в этих же самых кучках таких охотников отыщу, что на всякий выстрел пойдут, да еще за честь благодарны останутся. Ну-с, и начнется смута! Раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал… Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам».

И все же, как ни известны и как ни авторитетны были братья Шигалевы, им далеко до самой кровожадной и самой знаменитой среди исполнителей фигуры. Имя этого человека произносили восторженным шепотом, ведь на его личном счету было около десяти тысяч расстрелянных. Звали этого палача — Петр Иванович Магго. Латыш по национальности, он окончил всего два класса сельской школы, батрачил у помещика, участвовал в первой мировой войне, в 1917-м вступил в партию и почти сразу стал членом карательного отряда, входившего в состав ВЧК.

Судя по всему, Магго проявил себя достаточно ярко, так как буквально через год его назначают надзирателем, а потом начальником тюрьмы, расположенной по ул. Дзержинского, 11. Там он служит до 1931 года, а затем становится сотрудником для особых поручений комендатуры ОГПУ, или, проще говоря, палачом.

Десять лет не выпускал Магго из рук нагана, а судя по свидетельству одного из ныне здравствующих исполнителей, имя которого я обещал не называть, палачи предпочитали револьверы именно этой системы. За эти годы он стал Почетным чекистом, получил несколько орденов, награжден грамотой ОГПУ и золотыми часами, а в характеристике удостоен высочайшей, хоть и закодированной похвалы: «К работе относится серьезно. По особому заданию провел много работы».

Да, работы Магго провел много. Как я уже говорил, на его личном счету около десяти тысяч загубленных душ. А ведь глядя на его фотографию, никогда этого не подумаешь. Если бы не форменная гимнастерка, его вполне можно было бы принять за сельского учителя, врача или агронома — милый старичок в старомодных, круглых очках. И так же, как учитель, каждое утро, наскоро позавтракав, он отправлялся на работу, правда, вместо указки брал в руки наган и приступал к делу. Говорят, что однажды, расстреляв десятка два приговоренных, он так вошел в раж, что заорал на стоящего рядом начальника особого отдела Попова: «А ты чего тут стоишь? Раздевайся. Немедленно! Не то пристрелю на месте!» Перепуганный особист еле отбился от «серьезно относящегося к работе» палача.

Был, правда, у этого идеального исполнителя грешок, который даже отмечен в характеристике: Магго любил выпить и, судя по всему, крепко. Его ныне здравствующий коллега, которого я уже упоминал, заметил, что этот грех был присущ всем исполнителям.

— У нас всегда под рукой было ведро водки и ведро одеколона, — вспоминает он. — Водку, само собой, пили до потери сознательности. Что ни говорите, а работа была не из легких. Уставали так сильно, что на ногах порой едва держались. А одеколоном мылись. До пояса. Иначе не избавиться от запаха крови и пороха. Даже собаки от нас шарахались, и если лаяли, то издалека.

А однажды Магго попало от непосредственного начальника И. Д. Берга. Ссылаясь на Магго, Берг указал в письменном отчете, что многие приговоренные умирают со словами: «Да здравствует Сталин!» Резолюция руководства была чисто большевистской:

Знакомясь с личными делами исполнителей, я отметил, что беспартийных среди них не было. Значит, прежде чем получить казенный наган и доступ к затылку приговоренного, надо было вступить в партию и, само собой, заслужить соответствующую рекомендацию парткома. Такие рекомендации в делах есть. Но один из коммунистов-палачей имел такие серьезные рекомендации, разумеется, устные, какие не снились и народным комиссарам.

Я говорю о Петре Яковлеве. В его личном деле, причем в самом конце, есть скромная, но очень весомая приписка:

Надо ли удивляться, что имея таких всесильных покровителей, малограмотный сормовский рабочий дослужился до полковника, побывав и начальником отдела связи, и руководителем автобазы ОГПУ. Но, самое главное, он пробился в сотрудники для особых поручений. Всю войну и даже в послевоенные годы, вплоть до увольнения в отставку, местом работы Яковлева был комендантский отдел, а его главным инструментом — наган. Трудно поверить, но это факт: некоторое время он был депутатом Моссовета, видимо, присматриваясь к своим будущим жертвам.

Руководство НКВД и ЦК ВКП(б) всегда держало в поле зрения самоотверженный труд своего выдвиженца и отмечало его успехи многочисленными медалями и орденами, вплоть до высшей награды страны — ордена Ленина. И это естественно, ведь в его характеристике, выданной при очередной аттестации, написано черным по белому:

А теперь представьте, чем занимался этот человек, вообразите бесконечные шеренги приговоренных, которых он отправил на тот свет, и прочтите характеристику еще раз. Волосы встают дыбом от беззастенчивого цинизма! За дело он, видите ли, болеет, да еще обладает большой работоспособностью… Кошмар — если вдуматься в эти формулировки.

Ухватившись за строчку, что Яковлев «в быту скромен и хороший семьянин», я спросил уже знакомого нам ныне здравствующего исполнителя:

— Знали ли жены и дети, чем занимаются их отцы и мужья?

— Ни в коем случае! — замахал он руками. — Даже на Лубянке об этом знал очень ограниченный круг лиц. Наши имена были самой большой тайной Советского Союза. А домашние… Какое им дело? Квартиры нам давали отличные, зарплаты и пайки хорошие, путевки в санатории — в любое время года. Что еще надо жене и детям? А принадлежностью главы семьи к органам НКВД они гордились. Очень гордились! Так что никаких комплексов не было.

Комплексы комплексами, а здоровье здоровьем. Природа брала свое и наказывала палачей по-своему: в отставку они уходили глубокими инвалидами. Тот же Магго окончательно спился, приобрел целый букет самых разнообразных заболеваний и незадолго до войны умер. Петр Яковлев «заработал» и кардиосклероз, и эмфизему легких, и варикозное расширение вен, и глухоту на правое ухо — верный признак, что стрелял с правой руки.

Его коллега Иван Фельдман уволился инвалидом второй группы с таким количеством заболеваний, что не прожил и года. А у подполковника Емельянова вообще, как теперь говорят, крыша поехала. В приказе о его увольнении так и говорится:

В таком же положении оказался и бывший латышский пастух, затем тюремный надзиратель и, наконец, образцовый сотрудник для особых поручений Эрнест Мач. Двадцать шесть лет отдал любимому делу Мач, дослужился до майора, был назначен воспитателем «молодняка» — так называли молодых чекистов, получил несколько орденов и… стал психом. Во всяком случае, его непосредственный начальник в рапорте руководству просит уволить Мача из органов как человека, «страдающего нервно-психической болезнью».