Смерть в рассрочку - Сопельняк Борис Николаевич. Страница 57

— Что именно он говорил о войне? — оживился следователь.

— Что на фронтах, куда его направляли, царил беспорядок и наши войска преследовали неудачи, а после его приезда все менялось в лучшую сторону.

— Значит, он занимался самовосхвалением?

— Я бы не сказала, что это самовосхваление. Хотя не буду отрицать, что постоянное подчеркивание его особых заслуг раздражало даже самых верных друзей. Однажды не сдержался и Крюков. «Послушать Жукова, то выходит, что только он один воевал, а все остальные ему аплодировали», — раздраженно сказал он после одного парадного ужина.

— А вы с Крюковым не согласны?

— Нет, не согласна! Я считала и считаю Жукова великим полководцем. Когда его понизили в должности и отправили в Одессу, я послала ему телеграмму, которую подписала: «Преданная вашей семье Русланова». А в устных беседах говорила, и не отказываюсь от этих слов сейчас, что за этим великим человеком готова идти хоть в Сибирь.

— Следствие располагает сведениями, что на одном из банкетов вы произнесли антиправительственный тост. Что это был за банкет?

— Это был банкет на даче Жукова. После парада Победы он принимал у себя самых близких друзей, там были Новиков, Катуков, Телегин, Рыбалко, Соколовский и другие. Посчастливилось быть на этом банкете и мне. А тост был не антиправительственный, тост был за тех женщин — жен офицеров, которые прошли с мужьями большой жизненный путь и умели ждать, когда они были на фронте. Потом я сказала, что так как нет орденов, которыми бы награждали жен за верность и любовь, то я, желая отметить одну из таких жен, Жукову Александру Диевну, хочу наградить ее от себя лично. С этими словами я сняла с себя бриллиантовую брошь и вручила ее Александре Диевне. Жена Жукова с благодарностью приняла брошь, а Георгий Константинович прилюдно меня расцеловал.

— Расцеловал? — иронично вскинул бровь следователь. — А теперь послушайте, что показал на допросе ваш муж Крюков. Я цитирую. «Особенно отличались в создании рекламы Жукову бывший член Военного Совета 1-го Белорусского фронта Телегин, командующий авиацией Новиков, маршал бронетанковых войск Ротмистров, а также я и моя жена Русланова. Телегин под разными предлогами устраивал в Берлине и Москве банкеты, которые проходили в атмосфере лести и угодничества. Все мы старались перещеголять друг друга, на все лады восхваляя Жукова, называя его новым Суворовым, Кутузовым, — и Жуков принимал это как должное. Но особенно ему нравилось то, что Русланова прилюдно стала его называть «Георгием Победоносцем». Надо сказать, что он не забывал нас поощрять. В августе 1944-го, когда Жуков был представителем Ставки на 1-м Белорусском фронте, я пожаловался ему, что меня обошли наградой за взятие города Седлец. Жуков тут же позвонил Рокоссовскому и предложил ему представить меня к награждению орденом Суворова I степени. Это указание было незамедлительно выполнено, и я был награжден. Точно так же, превысив свои полномочия, он наградил и мою жену Русланову. Когда Жуков стал Главкомом сухопутных войск, он взял меня к себе и назначил начальником Высшей кавалерийской школы. Он же помог мне получить еще одну квартиру, третью по счету.

Неудивительно, что такое отношение Жукова ко мне и Руслановой превратило нас в преданных ему собачонок. А Русланова дошла до того, что на банкете, который Жуков устроил у себя на даче, произнесла весьма двусмысленный тост: «Поскольку Советское правительство не отметило заслуг боевых подруг, то я, Русланова, беру эту миссию на себя и награждаю лучшую из них».

— Что вы на это скажете?

— Не знаю, что там почудилось Крюкову. Не забывайте, что все мужчины были в основательном подпитии. А я сказала так, как сказала! И правительство в связи с этим тостом не упоминала.

— А что за ссора была между вами и Жуковым?

— Ссора? Какая ссора? Не припомню… Нет, никаких ссор с Жуковым у меня не было.

— Ну как же не было? А на именинах Михайлова, что тогда произошло?

— На именинах? Ах да, вспомнила… На именины Максима Дормидонтовича я приехала после концерта. Все были изрядно навеселе. Я этого не учла. Начала шутить, острить, рассказывать анекдоты. И вдруг Жуков оборвал одну из моих острот, причем как-то резко, по-солдатски. Я обиделась. Да и у других гостей настроение испортилось. Но Жуков этого не заметил: в тот вечер он увлекся молодой женой одного генерала и все время с ней танцевал. Потом они вышли в коридор и надолго пропали. И этот генерал, и все остальные сидели как вкопанные, только Александра Диевна, заподозрив неладное, отправилась в коридор — и натолкнулась на целующуюся парочку. Александра Диевна тут же подняла шум: «Вы только подумайте, я выхожу в коридор, а он целуется с чужой женой!»

— И что же Жуков? — нетерпеливо спросил следователь. — Что генерал?

— Генерал сидел не шелохнувшись. А Жуков попытался превратить все в шутку. «Ну что тебе, жалко, если я ее один раз поцеловал?» — улыбнулся он Александре Диевне. Так все и закончилось. К этому моменту я тоже перестала дуться — и веселье пошло своим чередом.

Видя, что Русланова непреклонна и никакого компромата на Жукова не даст, на одном из следующих допросов следователь зашел с другой, совершенно неожиданной стороны.

— Материалами следствия вы изобличаетесь в том, что во время пребывания в Германии занимались грабежом и присвоением трофейного имущества в больших масштабах. Признаете это? — вкрадчиво спросил он.

— Нет! — резко ответила Лидия Андреевна.

— Но при обыске на вашей даче изъято большое количество ценностей и имущества. Где вы его взяли?

— Это имущество принадлежит моему мужу. А ему его прислали в подарок из Германии… По всей вероятности, подчиненные, — неуверенно добавила она.

— А оружие? При обыске на принадлежащей вам даче обнаружена винтовка, а также автомат и карабин. Где вы все это взяли?

— Не знаю. Я этого оружия никогда не видела… Могу лишь предположить, что оно принадлежало трем солдатам, сопровождавшим вагон с имуществом, которое привез из Германии мой муж.

Да, муж у Лидии Андреевны был личностью весьма своеобразной. Даже по нынешним временам таких ворюг и мародеров — поискать. Видавшие виды следователи из МГБ только за голову хватались, составляя опись изъятого при обыске имущества. Рояли, аккордеоны, радиолы, сервизы, меха и драгоценности — это понятно, при случае можно продать и перебиться, когда наступит черный день. Но зачем одному человеку, да еще генералу, 1700 метров тканей, 53 ковра, 140 кусков мыла, 44 велосипедных насоса, 47 банок гуталина, 50 пар шнурков для обуви, 19 штепселей, 78 оконных шпингалетов и 16 дверных замков? Что с ними делать, куда девать?

Понимая, что имеет дело с человеком, мягко выражаясь, несколько необычным, допрашивая Крюкова, следователь протянул ему соломинку:

— Как все эти вещи попали к вам? Может быть, они были приобретены честным путем?

Но генерал не стал хвататься за соломинку и рубанул по-кавалерийски:

— Каким там честным! Мне ничего не остается, как только сознаться в том, что морально опускаясь все ниже и ниже, я скатился до того, что превратился в мародера и грабителя. Когда советские войска вступили на территорию Германии, передо мной открылись широкие возможности поживиться за государственный счет. Моя алчность победила во мне голос рассудка, и я стал заниматься грабежом, присваивая наиболее ценные вещи, захваченные нашими войсками на складах, а также обирая дома, покинутые бежавшими жителями, изымая оттуда ковры, сервизы, отрезы шерстяных и шелковых тканей и вообще все, что попадало под руку.

Однажды части моего корпуса захватили склад дорогих ковров. Кое-что я взял лично себе, кое-что распределил среди командиров корпуса и совсем немного сдал государству. Кроме того, стараясь обезопасить себя и заручиться поддержкой на случай, если мое мародерство станет известно, много ковров, сервизов и отрезов тканей я посылал вышестоящим начальникам, в том числе и командующему 1-м Белорусским фронтом маршалу Жукову, его адъютанту генералу Варенникову и другим. Много вещей я скупил за бесценок, разъезжая по Германии со своей женой Руслановой.