Смерть в рассрочку - Сопельняк Борис Николаевич. Страница 84

Одни бывшие узники шли домой с легким сердцем, они знали, что их встретят как героев. Другие не были уверены в своем будущем, а третьи делали все возможное, чтобы не попасть на Родину. Как раз в эти дни из Ливерпуля отплывало английское судно «Гордость империи»: именно так перевели русские военнопленные выбитые на борту английские слова «Эмпайр Прайд».

Причал старинного порта этого прекрасного города расцвечен английскими и советскими флагами. Около судна множество горделивых стариков, аккуратненьких старушек, элегантных женщин и сытых, хорошо одетых ребятишек. У всех в руках флажки и пакеты с подарками. Как ни странно, почти не видно солдат и полиции.

Молчаливые колонны русских пленных протискиваются сквозь толпу. Одни явно навеселе, другие хмуры, третьих несут на носилках. Общение с провожающими действует благотворно. Все больше пакетов в их руках, все энергичнее распрямляются от дружеских похлопываний спины, все светлее улыбки на лицах.

Но вот музыка умолкает и на импровизированную трибуну поднимаются генерал Ратов и полковник Файербрэйс.

— Дорогие советские друзья! — перекрывая шум толпы, начал свою речь полковник. — Мы к вам привыкли. Мы вас полюбили. Мы вами гордимся. Но теперь, когда война закончилась, мы при всем желании не можем найти объяснения вашей задержки в Англии. Вас ждут родители, невесты, жены и дети. Свидетельство тому — горы писем, полученных нашей комиссией. Сегодня вас пришли провожать тысячи простых англичан, которые считают вас близкими друзьями. Мы будем вас помнить! Мы будем за вас молиться. И извините, коли что не так, — дрогнувшим голосом закончил Файербрэйс. Потом к микрофону подошел генерал Ратов.

— Товарищи! — бодро начал он. — Через две недели вы будете в Одессе, а оттуда разъедетесь по домам. Родина ждет вас! Родина великодушна. И если кто-то чувствует за собой грехи, не скрывайте их: вас внимательно выслушают и, поверьте мне, простят. Впереди у вас много работы. Надо восстанавливать разрушенные города и села, поднимать из руин фабрики и заводы, распахивать и засевать нивы, поэтому в Союзе каждая пара рук на счету. Не сомневаюсь, что каждый из вас найдет дело по душе… В пути вас будет сопровождать мой заместитель полковник Мирошниченко. Со всеми вопросами обращайтесь к нему. И еще. Среди вас немало больных — сказались страдания, перенесенные в фашистских застенках, прошу отнестись к ним с особым вниманием. Счастливого вам пути!

И вот началась погрузка. Сперва подняли тех, кто лежал на носилках, потом потянулась цепочка женщин, следом за ними пристроились и мужчины. Погрузка шла спокойно, без каких-либо эксцессов.

У кормы судна стоял Файербрэйс. Окружившая его группа англичан явно томилась проводами, но полковник не давал им расслабиться.

— Сколько больных? — уточнял он.

— Сто пятьдесят, — ответил стоящий рядом офицер. — Иначе говоря, каждый двадцатый.

— Много… У всех туберкулез?

— Так точно, сэр. Причем в открытой форме.

— Надо бы их изолировать.

— Мы так и сделали. Вторая палуба превращена в больничную палату.

— Напомните, чтобы в Одессе сделали основательную дезинфекцию. Не забывайте, что обратным рейсом поедут англичане, бельгийцы и французы.

— Разумеется, сэр.

— Кто их будет принимать?

— Два наших офицера: Джеймс Мартин и Джордж Юматов.

— Юматов? Он что, русский?

— Канадец русского происхождения.

— В пути могут быть эксцессы среди русских пленных. Передайте Мартину и Юматову, чтобы фиксировали каждый их шаг. Наши люди должны быть максимально предупредительны и не давать поводов для недовольства представителям советских властей. Если хоть одного англичанина не выпустят из Одессы, виноваты в этом будем мы.

А у носа корабля вокруг генерала Ратова сгрудилась группа советских офицеров.

— Как видите, моя идея сработала блестяще! — потирает руки Ратов. — Буянить на глазах английских стариков, женщин и детей наши горлопаны не посмеют. Да и Файербрэйс заработает немало очков: видите, как много фото- и кинооператоров. Завтра весь мир узнает о том, как тепло провожали своих союзников простые английские труженики. Политика! — хохотнул он. — А где полковник Мирошниченко?

— У трапа.

— Позвать!

Когда рослый, но какой-то рыхлый полковник подбежал к генералу и вскинул руку к козырьку, тот отвел его в сторону и строго спросил:

— Ну что, все идет по плану?

— Так точно, товарищ генерал! Создана целая сеть осведомителей во главе с бывшим майором Поляченко. У всех осведомителей рыльце в пушку, так что стараться будут изо всех сил.

— Очень хорошо. В пути надо выявить всех предателей и пособников. Таков приказ Москвы! Список передадите подполковнику Гурееву: в Одессе он поднимется на борт корабля. Вопросы есть?

— Никак нет.

— Счастливого пути, — пожал ему руку Ратов.

А непрерывная цепочка пленных все поднималась и поднималась на борт судна. И вдруг у самого трапа произошла заминка. Стоящий рядом с матерью светлоглазый мальчик протянул одному из пленных кулек с едой и большую фаянсовую чашку.

Пленный остановился. Взял чашку. Его затравленные глаза обрели смысл. Он благодарно улыбнулся и погладил мальчика по голове. Сзади напирали, подталкивали, а он стоял как вкопанный.

— И все-таки я вам не достамся! — торжествующе крикнул пленный. — Прощай, Катюша-а!

Одна из поднимающихся по трапу женщин резко обернулась.

— Мишенька-а, не делай этого! — все поняла она. — Я тебя люблю, Миша-а!

А Михаил пригнулся, коротким ударом разбил об асфальт чашку и осколком полоснул себя по горлу. Кровь так и брызнула! На трапе раздался звериный вопль, и женщина рухнула без сознания. Она чуть не упала в воду, но подруги подхватили ее под руки и волоком подняли на палубу.

Дико закричали стоящие у трапа англичанки. Залитый кровью и до смерти напуганный мальчик бился в руках матери. Грозно гудела колонна пленных, споткнувшаяся о лежащего в луже крови Михаила.

— В больницу! Немедленно! — пробился к трапу Юматов.

— Ни в коем случае! — продирался с другой стороны Мирошниченко. — На борт! Он в списках!

— Но он умрет! Истечет кровью.

— На судне должен быть врач.

— Мартин! — взмахнул рукой Юматов. — Хирург на борту есть?

— Есть, — ответил с палубы Мартин. — Но я не уверен, сможет ли он зашить горло.

— Я тоже… В больницу, этого человека надо немедленно в больницу! — кричал Юматов подошедшему Ратову.

— Никаких больниц, — холодно процедил генерал. — Сможете? — спросил он у спустившегося по трапу судового врача.

— Я постараюсь, — осматривая Михаила, ответил тот. — Сонная артерия, к счастью, не задета. Думаю, что у меня получится! — проснулся в нем профессионал.

— Тогда наверх! И побыстрее! — приказал Юматов подбежавшим санитарам.

Михаила уложили на носилки и потащили по трапу.

— Не задерживайтесь, не задерживайтесь, — подгонял Мирошниченко затоптавшихся у трапа пленных.

Но уплотнившаяся толпа лишь грозно гудела. Чтобы преодолеть барьер дымящейся крови, надо было сделать два шага по красной луже, всего два шага, но никто, ни один человек не посмел занести ногу над кровью Михаила.

— Мы не пойдем! — неслось из толпы.

— В Союзе нас ждет смерть!

— Пусть лучше расстреляют англичане!

— Да вы что, с ума сошли?! — орал на них Ратов. — Кому вы нужны? Какая смерть? Вас же везут не в немецкий концлагерь, а домой, на Родину!

— Знаем мы эту Родину!

— Все пойдем за Мишкой! Не зарежемся, так удавимся!

Пока пленные шумели, Ратов разыскал бледного как смерть Файербрэйса.

— Дайте солдат! Или полицейских! — требовал Ратов. — По два на каждого. Буйных там человек сорок. Вы меня поняли: по два на каждого!

— Боже мой, какой ужас! — вытирал холодный пот Файербрэйс. — Какой позор! Завтра это будет во всех газетах. А мальчик?! Бедный ребенок, он же этой крови до конца дней не забудет!

— Да кончайте вы! — грубо перебил его Ратов. — Нечего распускать нюни. Крови, что ли, не видели?! Дайте полицейских. Загоним на борт этих мерзавцев — толпа тут же разойдется. А шум как-нибудь замнем. Сделаем заявление для печати, скажем, что это военные преступники или что-нибудь в этом роде.