Конец означает начало - Роговин Вадим Захарович. Страница 39

Байяр. Люди не бывают одиноки. Все мы — участники исторического процесса. Может, кое-кто этого и не знает, но пусть узнает, если хочет выжить» [513].

Ущербная позиция французских коммунистов в 1939—1941 годах привела к утрате доверия к ним миллионов французов и в конечном счёте стала одной из главных причин столь быстрого поражения Франции.

Линия на сотрудничество с оккупантами проводилась летом 1940 года и руководством компартий Скандинавских стран, подвергшихся германской агрессии.

На собрании Копенгагенского партактива председатель КП Дании А. Ларсен назвал события 9 апреля 1940 года «незамедлительным ответом Германии на провокации Англии в форме оккупационных действий». «Отсюда ясно,— заявил Ларсен,— что тяготы и временные ограничения национальной свободы и самостоятельности нашего народа, являющиеся следствием вызванной английскими атаками военной оккупации нашей страны, отпадут вместе с окончанием войны, что мир вернёт нам полную свободу» [514].

В день, когда произошла оккупация Норвегии, лидеры социал-демократии, редакции газет, руководители профсоюзных организаций покинули Осло. В тот же день газета Шведской компартии «Ню даг» писала о положении в норвежской столице: «Рабочее движение может легально продолжать свою работу и, несмотря на строгую военную цензуру, издавать газеты» [515]. Спустя несколько дней в статье своего корреспондента, возвратившегося из оккупированной немцами территории Норвегии, «Ню даг» утверждала: «В организациях КП и комсомола наблюдается небывалая активность… Политика партии может быть выражена в следующих лозунгах: мир для Норвегии, возобновление работы на предприятиях… спокойствие и дисциплина» [516].

Орган ЦК КП Норвегии «Арбейдерен» заявлял, что «восстановление мира в нашей стране означает восстановление единства в стране и среди народа… Это важная предпосылка реализации лозунга: все свободные руки должны работать» [517].

Восьмого июня в Осло состоялось расширенное заседание Политбюро ЦК КП Норвегии с участием всех членов ЦК оккупированных районов. В качестве центральной задачи было выдвинуто установление единого фронта норвежского рабочего класса; борьба за ликвидацию социал-демократии внутри рабочего движения и за широкое развитие коммунистической партии [518].

Это произошло в разгар боёв между германскими войсками и объединёнными англо-норвежскими силами на территории Северной Норвегии. Как сообщила из Стокгольма 8 июня 1940 г. газета «Пресс ок бильдченст», при вступлении немцев в Берген «всё население ушло из города в близлежащие леса. Работа повсюду прекратилась, торговцы закрыли магазины. Немцы застали мертвый город» [519].

Коллаборационистские настроения проявились и в Компартии Голландии, теоретический журнал которой «Политика и культура» опубликовал в июле 1940 года редакционную статью, содержавшую требование соблюдать «корректное отношение» к немецким войскам.

В Англии влияние компартии среди рабочего класса быстро приближалось к нулю, так как её «миротворческие» лозунги вступали во всё более острое противоречие с антифашистскими и патриотическими устремлениями рабочих, среди которых политика Черчилля, особенно после поражения Франции, находила всё большую поддержку. Как сообщал 22 июня в Москву Майский, «теперь уже можно с полной определённостью сказать, что решение британского правительства, несмотря на капитуляцию Франции, продолжать войну находит всеобщую поддержку населения, в особенности в широких рабочих массах… (среди наиболее передовых представителей пролетариата, включая и кое-кого из коммунистов) вырастает примерно такая концепция: нынешняя война, начавшись как „империалистическая“ и „несправедливая“, теперь, в ходе событий, вопреки воле её инициаторов, превращается в войну „освободительную“ и „справедливую“ со всеми вытекающими отсюда последствиями… Все думают только об одном: как бы отбить предстоящую немецкую атаку». В то же время, как подчёркивал Майский, «течение, возглавленное Черчиллем, стоит за „войну до конца“, причём ради этой цели склонны идти довольно далеко навстречу рабочим в сфере внутренней и экономической политики (обложение богатых, ликвидация военных прибылей… и тому подобное)» [520].

Но даже подобные сообщения не могли побудить сталинскую клику к проведению более гибкой внешней политики, связанной с отказом от односторонней «привязки» к колеснице Гитлера. В сообщении ТАСС, опубликованном на следующий день после капитуляции Франции, подчёркивалось, что «добрососедские отношения, сложившиеся между СССР и Германией в результате заключения пакта о ненападении, нельзя поколебать какими-либо слухами и мелкотравчатой пропагандой, ибо эти отношения основаны не на преходящих мотивах конъюнктурного характера, а на коренных государственных интересах СССР и Германии» [521].

На следующий день после появления сообщения ТАСС Геббельс записал в своём дневнике: «Русские ещё сильнее опровергают приписываемую им попытку проведения враждебной Германии политики. Это производит глубокое впечатление» [522].

Когда И. Эренбург вернулся в конце июля 1940 г. из Парижа, он написал письмо Молотову о том, что хочет рассказать ему о хозяйничаньи гитлеровцев во Франции. Вместо Молотова Эренбурга принял заместитель наркома иностранных дел С. А. Лозовой, которого Эренбург знал ещё по дореволюционному времени, когда Лозовой выступал в Париже на собраниях социал-демократов. «Он слушал меня рассеянно,— вспоминал Эренбург об этой встрече,— печально глядел в сторону. Я не выдержал: „Разве то, что я рассказываю, лишено всякого интереса?“ Соломон Абрамович грустно улыбнулся: „Мне лично это интересно… Но вы ведь знаете, что у нас другая политика…“» («Я всё же оставался наивным,— комментировал свой рассказ об этой встрече Эренбург,— думал, что правдивая информация помогает определить политику: оказалось наоборот — требовалась информация, подтверждающая правильность выбранной политики») [523].

Лишь с осени 1940 года, когда решительно обозначилось укрепление позиций Германии в Европе, в документах Коминтерна появились установки, направленные на борьбу с немецкими оккупантами и на восстановление независимости захваченных ими стран. В резолюции Секретариата ИККИ «О положении в Венгрии и задачах КПВ» от 20 августа 1940 года говорилось: «Подчинение Венгрии германскому и итальянскому империализму и её приспособление к нему в целях собственных завоеваний уже сейчас всё больше ведёт к лишению народа последних остатков прав на свободу, к ещё более жестокой эксплуатации и несёт с собой прямую опасность установления открытой, террористической диктатуры буржуазии» [524]. Это было первым более чем за год упоминанием в коминтерновских документах определения фашизма, выдвинутого на VII конгрессе Коминтерна.

В директивном письме руководству Компартии Австрии от 7 октября 1940 года были внесены новые существенные моменты в оценку политики Германии. «Германские империалисты,— говорилось в этом документе,— оккупировали пол-Европы; они подвергли невыносимому гнёту народы оккупированных ими стран и беззастенчиво проливают их кровь, приносят в жертву последние резервы трудящихся для того, чтобы грабительскими методами создавать в Африке и Азии свою колониальную империю. Неслыханная жестокость, с которой они закабаляют народы, доводя их до нищеты, голода и унижения, безудержность, с которой они претендуют на всё большую часть в добыче, с беспощадной основательностью опровергают лицемерные утверждения национал-социализма о том, будто он ведёт „революционную войну“ и ратует за „социализм“» [525].

Среди народов оккупированных стран возрастало стремление к сопротивлению германским захватчикам. Ощущая нарастающую угрозу Советскому Союзу со стороны Германии, руководство Коминтерна склонно было поддерживать это движение сопротивления, но предпочитало вести эту работу «осторожно», чтобы не вызвать чрезмерного недовольства Берлина Москвой. «Мы ведём курс на разложение оккупационных немецких войск в разных странах и эту работу, не крича об этом, хотим ещё больше усилить,— говорил Димитров 25 ноября 1940 года Молотову.— Не помешает ли это советской политике?» «Конечно, это надо делать,— отвечал Молотов.— Только делать это надо бесшумно (?! — В. Р.)» [526].